Черный дом - Кинг Стивен. Страница 54

Он с этим соглашается, осознавая, что настоящая чушь – не верить тому, что вокруг него. Запаху травы, теперь сильному и сладковатому, смешанному с запахами клевера и земли. Непрерывному стрекоту цикад, живущих своей бездумной цикадьей жизнью. Порхающим над травой белым бабочкам. Чистейшей синеве неба, на фоне которого не тянутся электрические или телефонные провода, которое не испещряют белые полосы, идущие за реактивными самолетами.

Что поражает Джека, так это ровность травяного покрова. За исключением маленького пятачка, который он примял, плюхнувшись на четвереньки, везде трава стоит стеной. Нет тропы, ведущей от края поля к примятому пятачку. Он словно упал с неба. Это, разумеется, невозможно, еще один образчик сибрук-айлендской галиматьи, но…

– Впрочем, в каком-то смысле я упал с неба. – Голос Джека на удивление ровен. – Я прибыл из Висконсина. Я перескочил сюда.

Конечно же, Ричард начинает громко протестовать, перемежая свои аргументы выкриками: «Чушь! Ерунда!» – но Джек его не слушает. Это всего лишь старина Рациональный Ричард, приводящий в его голове свои рациональные аргументы. Ричарду однажды уже пришлось это пережить и вернуться обратно с более или менее нетронутым рассудком… но тогда ему было двенадцать. В ту осень им обоим было по двенадцать, а когда тебе двенадцать, тело и рассудок более эластичны.

Джек медленно поворачивается вокруг своей оси, но видит только широкие поля (туман над ними быстро превращается в легкую дымку по мере того, как день набирает силу) и сине-серые леса за ними. Наконец, в поле зрения попадает проселочная дорога, примерно в миле к юго-западу. За дорогой – горизонт, а вот на горизонте или даже чуть за ним идеальное синее небо чуть замарано дымом.

«Не дровяная печь, – думает Джек, – все-таки июль, но, возможно, маленький заводик. Или…»

Он слышит свисток, не один – три, доносящиеся издалека. Его сердце вдруг заполняет всю грудь, уголки рта раздвигаются в улыбке.

– Клянусь Богом, там Миссисипи, – говорит он, и, кажется, трава вокруг согласно кивает. – Там Миссисипи, или как она здесь называется. А свистки, друзья и соседи…

Еще два свистка разрывают тишину летнего дня. Едва слышные, но расстояние велико, и вблизи они наверняка очень даже громкие. Джек это знает.

– Это же речной пароход. Чертовски большой. Возможно, с гребными колесами.

Джек направляется к дороге, говоря себе, что все это сон, не веря этому, но использует эту мысль, как акробат использует балансировочный шест. Пройдя сотню ярдов или около того, он оборачивается. Темная линия пролегла на ровном ковре пола, начинаясь от того места, где он приземлился на четвереньки, и заканчиваясь у его ног. Протоптанная им тропа. Единственная на поле тропа. На краю поля, чуть левее и сзади, стоят амбар и ветряная мельница. «Это мои дом и гараж, – думает Джек. – Во всяком случае, в мире «шевроле», войны на Ближнем Востоке и «Шоу Опры Уинфри».

Он шагает дальше, дорога все ближе, и тут он замечает, что на юго-западе отнюдь не один только дымок. Идет оттуда и какая-то вибрация. От нее голова буквально раскалывается от боли. Но боль не постоянная, зависит от направления, в котором он смотрит. Если он поворачивается лицом на юг, неприятная пульсация уменьшается. На восток – пропадает вовсе. На север – почти пропадает. А если продолжает поворачиваться, боль возрастает до максимума. Еще сильнее, чем в тот момент, когда он заметил ее. Та же история, что и с мухой, жужжание которой, стоит ее заметить, становится все сильнее.

Джек еще раз медленно поворачивается на триста шестьдесят градусов. Юг – вибрация снижается. Восток – пропадает вовсе. Север – начинает возрастать. Запад – значительно усиливается. Юго-запад – максимум. Бух, бух, бух. Черная, отвратительная вибрация, словно в голове работает отбойный молоток, запах, как древний дым…

– Нет, нет, нет, не дым, – говорит Джек. Он стоит чуть ли не по грудь в летней траве, брюки намокли, белые бабочки вьются над головой, образуя нимб, глаза широко раскрыты, щеки белее белого. В этот момент он вновь выглядит на двенадцать. Непонятно. Как ему удалось превратиться в самого себя, только более молодого (и возможно, лучшего). – Не дым, пахнет, как…

Опять к горлу подкатывает тошнота. Потому что это запах не тот, что можно унюхать носом. Запах наполовину сгнившей отрубленной ноги Ирмы Френо.

– Я улавливаю запах Рыбака, – шепчет Джек, зная, что говорит не про запах. Он понимает, что за вибрацию он почувствовал, пусть она и исчезла. – Я улавливаю запах Рыбака. Или его, или… не знаю кого.

Он снова шагает, через сотню ярдов останавливается. В голове больше ничего не пульсирует. Пульсации ушли, не попрощавшись. И хорошо.

Джек практически добирается до дороги, которая соединяет здешние Арден и Сентралию с Френч-Лэндингом, когда слышит какие-то нерегулярные глухие удары.

Поворачивается налево, вскрикивает от удивления и неожиданности. Три огромных длинноухих коричневых существа пробегают мимо него, высоко выпрыгивая из травы, скрываясь в ней, вновь выпрыгивая. Они похожи на кроликов, скрещенных с кенгуру. Их выпуклые глаза словно приклеены к мордочкам. Они пересекают дорогу (ноги у них в белой шерстке, а не в коричневой), поднимая фонтанчики пыли.

– Господи! – Джек и смеется, и плачет. Ударяет себя по лбу ребром ладони. – Кто это, Ричи-бой? Можешь сказать?

Ричи, конечно же, может. Говорит Джеку, что увиденное им – очень уж живая, но… ха-ха… галлюцинация.

– Разумеется, – соглашается Джек. – Гигантские кролики. Отведи меня в ближайшее отделение «Анонимных алкоголиков». – Он выходит на дорогу, оглядывается на юго-запад. На дымовую шапку. Там жители боятся теней, приходящих с вечером? Боятся наступления ночи? Боятся существа, которое забирает их детей? Им нужен копписмен? Разумеется, нужен. Разумеется, они…

Что-то лежит на дороге. Джек наклоняется и подбирает бейсболку с эмблемой «Милуокских пивоваров», которой не место в мире гигантских кроликов. Но бейсболка настоящая. А судя по пластмассовой полоске с дырочками, позволяющей менять размер, это детская бейсболка. Джек заглядывает внутрь, зная, что он там найдет, и находит надпись на белой бирке: «ТАЙ МАРШАЛЛ». Бейсболка не такая мокрая, как джинсы Джека, но и не сухая. Похоже, думает он, она лежит на обочине дороги со вчерашнего дня. Логично предположить, что похититель Тая перетащил его сюда, но Джек в это не верит. Однако остаточная вибрация вызывает другую мысль, другой образ: Рыбак, упрятав Тая в надежное место, шагает по этой проселочной дороге. Под мышкой у него коробка из-под обуви, обернутая бумагой, с приклеенными липкой лентой псевдомарками. На голове – бейсболка Тая, на самой макушке, потому что Рыбаку она мала. Однако он не хочет увеличивать размер, хотя для этого и есть специальная пластмассовая полоска. Не хочет, чтобы бейсболку Тая приняли за бейсболку взрослого мужчины. Потому что он дразнит Джека, приглашает Джека войти в игру.

– Схватил мальчика в нашем мире, – бормочет Джек. – Перенес в этот мир. Опутал по рукам и ногам, как паук опутывает муху. Он жив? Мертв? Думаю, жив. Не знаю почему. Может, потому, что мне хочется в это верить. Оставим это. Потом отправился туда, где оставил Ирму. Взял ее ногу и притащил мне. Пронес по этому миру, затем перенесся в мой мир, чтобы положить ногу на моем крыльце. По пути, возможно, потерял бейсболку. Она упала с его головы?

Джек так не думает. Джек думает, что этот козел, эта мразь, этот меняющий миры, как перчатки, мешок дерьма специально оставил бейсболку на обочине. Знал, что Джек найдет ее, если забредет на эту дорогу.

Прижимая бейсболку к груди, совсем как болельщик на стадионе в «Миллер-парке», выказывающий уважение к флагу во время исполнения национального гимна, Джек закрывает глаза и сосредоточивается. Ему легче, чем он ожидал, кое-какие навыки, похоже, не забываются: как чистить апельсин, как ездить на велосипеде, как переноситься из мира в мир.

«Такому мальчику, как ты, дешевое вино все равно ни к чему», – говорит его давний друг Спиди Паркер, и в голосе слышится смех. При этом Джека вдруг начинает качать, голова идет кругом. А мгновением позже сзади доносится шум приближающегося автомобиля.