Шок-рок - Купер Элис. Страница 24

— Это… что? — вопросил он.

— Sept-cent francs, — нервно выдохнул мальчишка, уступая цену, и подтолкнул бутылку поближе.

Дэнни двинулся к спотыкающемуся человеку, губы раздвинуты в широкой улыбке, между зубами — песчинки. Барабанщик перевел взгляд на него — нет, сквозь него, глаза — как два пулевых отверстия, зияющих в черепе. Дэнни шагнул назад — и поймал себя на том, что сделал это в такт барабанному бою. Барабанщик заметил наконец слушателя, посмотрел на него. Смотрел — а Дэнни все пытался запомнить ритм, каленым железом вжечь его в свое сознание, нечто настоль завораживающее, что просто ОБЯЗАНО украсить новую песню "Блицкрига".

Он вгляделся в цилиндрический барабан. Попытался вычислить — чем же создается столь странный, сдвоенный резонанс? Может, там внутри — тонкая мембрана? Посмотреть — ничего. Лишь причудливая резьба на дереве, отполированном пропотевшими ладонями, лишь гладкая темно-коричневая кожа. Когда знаешь — африканцы обтягивают свои барабаны всеми мыслимыми и немыслимыми кожами, глупо и пытаться определить, с кого содрана эта.

Дэнни вопросительно уставился на барабанщика. Попросил:

— Est'ce-que je peux l'essayer? Разрешите попробовать?

Тощий человек не ответил. Просто — передвинул, не нарушая своего одержимого ритма, барабан так, чтоб Дэнни мог его коснуться. Из-под распахнувшегося пальто на Дэнни жарко пахнуло гнилью — аж отшатнулся сначала, но взял себя в руки, потянулся к барабану.

Пальцы заскользили по гладкой барабанной коже, принялись легонько по ней постукивать, глубокий звук, показалось, отрезонировал своим собственным ритмом, прямо как сердце бьется, кайф!

— Est-ce-que c'est a vendre? Продается?

Вытащил для начала тысячефранковую купюру, ну, да, точно, у них тут вода восемьсот стоит, а уж за эту штуку подороже сдерут. Человек рванул барабан обратно, притиснул к груди, замотал отчаянно головой — и все это время одной рукой выбивал беспрерывную дробь.

Дэнни извлек еще две тысячи, отметил разочарованно, что выражение лица странного барабанщика и на йоту не изменилось.

— О кей, ладно, а ваш барабан — откуда? Где достать такой? Ou est-qu'on peut trouver un autre comme sa? — Он засунул почти все деньги назад в рюкзак, всунул остаток — двести франков — в кулак барабанщика, в руку, словно из мореного дерева вырезанную. — Ou? Где?

Человек насупился. Кивком указал куда-то назад, к Мандарским горам на границе меж Камеруном и Нигерией.

— Кабас.

Развернулся и заковылял дальше. И бил, и бил в барабан, размеренно, в такт шагам… Дэнни проводил его взглядом, а после заспешил к киоску, выдергивая карту из рюкзака и торопливо ее разворачивая.

— Где этот Кабас? Это что — селение? C'est un village?

— Huit-cent francs, — мальчишка опять требовал за воду исходную цену.

Дэнни купил воду — и мальчишка объяснил ему дорогу.

Переночевал он в гаруанской гостинице — право слово, рядом с ней заштатный "Мотель номер шесть" бы императорским дворцом показался! Второпях — поскорей в дорогу, поскорей добыть себе барабан! — растолкал местного кабатчика, уломал кое-как сготовить яичницу на завтрак. Глотнул водицы из восьмисотфранковой бутылки, остальное приберег на долгий велосипедный путь и — закрутил педали навстречу оживающему звуками раннему утру.

Выехал из Гаруа по главной дороге, впереди — горы, кругом — под хрустальным небом — только саванна да колючий кустарник. Прямо перед носом возились в пыли голуби. Подъехал поближе, и — белая вспышка взметнувшихся хвостов, тревожное гульканье — голуби взмыли к редким деревьям. Воздух отзывал дымным привкусом горящей травы.

Он думал — точно, это совсем по-другому, когда ездишь ПО СВЕТУ, когда ни стен, ни окон, что есть, то и ощущаешь, — не МИМО ПРОЕЗЖАТЬ! Чувствовал дорогу под колесами, солнце, ветер на коже. Странная страна казалась не столь экзотичной — но зато, ясное дело, реальной.

Дорога из Гаруа, поначалу — широкая, шоссейная, к северу делалась много уже. Колеса подпрыгивали на ухабах, повизгивали на камнях. Позади остались жалкие хлопковые поля, пошли пожелтелые равнины, сплошь сухая трава да колючки, сплошь валуны да высоченные муравейники. Часикам так к полвосьмому горячий ветер стал сильнее, ароматнее — точь-в-точь жимолость. Все вокруг аж вибрировало от зноя.

Еще час — и дорога все хуже, ничего, Дэнни, главное — держи курс, дыши глубже, на транс уже похоже, ничего, главное — вперед, к горизонту. Барабаны. Кабас. Долгие дороги прочищают мозги. Только вот трудно концентрироваться, объезжать рытвины поглубже и камни побольше.

А впереди, над холмами, на западе, на востоке, — словно колонны каменные, на вид — то пирамида, то грудь женская, то фаллос гигантский. Дэнни такие скалоподобные образования раньше на фотографиях видел, знает — когда-то здесь вулканы извергались, теперь миллионы лет прошли по вертикальным столбам лавы.

Да и дорога-то — разъедена, неровная, как стиральная доска, петляет влево, уклоняется от хаоса валунов, продирается сквозь колючие рощицы. Остановиться. Попить малость водички. Поглядеть на карту. Парнишка, что водой в киоске торговал, ногтем царапнул то место, где вроде должен быть Кабас, но на карте такой надписи нет.

Полчаса — вверх, по холму, уже не утоптанная дорожка — жалкая тропка, только и следи, как бы увернуться от колючек, не получить по физии сухим стеблем дикого проса. Армии трепещущих стрекоз — ладно, вреда нет, а вот от мельтешащей у самого лица мошкары просто двинуться можно, как ни дави на педали — не удрать.

Полдень уже скоро. От высохшей земли аж солнечным жаром бьет, слабенькая тень искореженных деревьев — в круги у самых корней съежилась. "Куда я, на хрен, прусь?" — вопрос, не иначе, к небесам.

А в голове — все равно отзвуки странного, могущественного ритма, бой барабана, слышанного на гаруанском базаре. В памяти — ковыляет человек с посерелым лицом, человек, что ни на миг не перестал бить в барабан, человек, что сбил себе пальцы в кровь. Дорога — дерьмо? Все равно, надо двигаться вперед. Никогда еще не потрясал его так звук барабана. Никогда еще не бросал он начатое.

Он — Дэнни Имбро. Человек цели. Прочие "блицкригеры" над этим прикалывались: втемяшится блажь, так он напролом прет, и к чертям ваш здравый смысл! В школе в башку запало — стать ударником. Барабанил по всему, что только на глаза попадется, пальцами, карандашами, ножами, вилками — да всем, что только звучать способно, барабанил, люди вокруг уже с катушек съезжали, барабанил — и как-то так взял и научился это делать.

А теперь народ за оцепление рвется, за кулисы пробивается, овации устраивает, стоит ему из гримерки выйти, к автобусу концертному пройти, — словно он даже ХОДИТ так клево, как они и не видели никогда…

Впереди, выше, — дерево. Огромное, ветвистое, на пару искривленных, сучковатых стволов раздвоенное, канатно-толстой лозой оплетенное, тень от него — сильная. А под деревом — маленький мальчик. Сидит, наблюдает, как Дэнни приближается.

И вдруг так на ноги и взвился — ну, ровно Дэнни и ждал. По пояс голый, запыленный, скрюченная, высохшая ручонка к груди прижата, а улыбка — аж обезоруживает обаянием.

"Je suis guide? Я проводник?" — воззвал малыш.

Дэнни облегченно фыркнул, взял себя в руки и яростно закивал. "Oui! Да!" — Уж точно, проводник ему в данном случае точно не помешает. — "Je cherche Kabas — village des tambours. Деревню барабанов".

Мальчик улыбался — и козленком скакал вокруг, прыгал с камня на камень. Мордашка милая, и на вид — вполне здоровый, конечно, если руку покалеченную не считать, кожа совсем темная, но глаза — длинные, по-азиатски, болтал он тоненьким голоском, на дикой смеси французского с местным наречием. Дэнни уловил, в основном, имя мальчишки — Анатоль.

Время следовать за "проводником", но пока что Дэнни слез, велосипед к ближайшему валуну пристроил, рюкзак расстегнул — и извлек изюм, орешки и пересохшие остатки булки. У Анатоля глаза аж вдвое расширились — как тут было не насыпать ему в горстку изюма! Проглотил в мгновение ока. Они ели, а мошки сновали-гудели у самых лиц. На безостановочные расспросы малыша — а он правда из Америки, а черные мальчики там тоже живут, а зачем он в Камерун приехал? — Дэнни старался отвечать сколь возможно короче.