Гарри Поттер и Орден феникса (с илл. из фильма) - Роулинг Джоан Кэтлин. Страница 90

— Короче, — поспешил вмешаться Хагрид, не дав Рону огрызнуться, — Дамблдор заколдовал эту ветку, чтобы она всегда горела, — а это не всякий волшебник умеет. Я, значит, кладу ее в снег к ногам Каркуса и говорю: «Подарок гургу великанов от Альбуса Дамблдора, который шлет ему почтительные приветствия».

— И что сказал Каркус? — поинтересовался Гарри.

— Ничего. Не знает по-английски.

— Да ну?

— Подумаешь, какое дело, — невозмутимо ответил Хагрид. — Дамблдор предупреждал нас, что может так случиться. Смекалки у Каркуса хватило кликнуть парочку великанов, которые разумели по-нашему — толмачей, значит.

— А подарок понравился? — спросил Рон.

— Еще как — чуть не запрыгали, когда поняли, что за штука. — Хагрид перевернул свой драконий бифштекс, чтобы приложить к подбитому глазу холодной стороной. — О-очень были довольны. А я тут же говорю: «Альбус Дамблдор просит гурга поговорить с его посланцем завтра, когда он придет с новым подарком».

— А почему сразу нельзя было поговорить? — удивилась Гермиона.

— Дамблдор велел нам подъезжать потихоньку. Пусть, мол, видят, что мы держим слово. Обещали, что завтра придем еще с одним подарком, — и назавтра приходим с еще одним. Производит хорошее впечатление, поняла? А они пока что первый испробуют, поймут, что вещь хорошая, и еще захотят. В общем, великаны вроде Каркуса, если их мозги чересчур нагружать новостями, они тебя убьют, чтобы думать было проще. Короче, откланялись мы, нашли себе уютную пещерку для ночлега, а наутро пришли обратно, и на этот раз Каркус уже сидел, ждал нас прямо с нетерпением.

— И ты поговорил с ним?

— Ну да. Сперва мы поднесли ему ладный боевой шлем, ну, гоблинской работы, непрошибаемый, а потом сели потолковать.

— Что он сказал?

— Немного. Больше слушал. Но признак хороший. Про Дамблдора он слышал. Слышал, что Дамблдор был против того, чтобы убивали последних великанов в Британии. И вроде Каркусу было интересно, с чем к нему пожаловали гонцы от Дамблдора. И еще сколько-то ихних, в особенности которые знают по-английски, подошли и тоже слушают. Так что уходили мы в тот день обнадеженные. Обещали назавтра прийти, опять с подарком. А ночью все поломалось.

— Почему же? — спросил Рон.

— Я же говорю: они не приспособлены жить сообща, — грустно сказал Хагрид. — Такой большой компанией. Не могут с норовом своим совладать — у них прямо смертоубийство. Мужчины друг с другом дерутся, женщины друг с дружкой дерутся, остатки старых племен стенка на стенку идут — и не то чтобы харч не поделили, или костры какие получше, или место для ночлега. Казалось бы, коль весь род твой почти перевелся, ну не долби ты друг друга, так нет же... — Хагрид грустно вздохнул. — В ту ночь завязалась драка. Мы сверху видели, из пещеры. И час за часом дерутся, шум невообразимый. А когда солнце встало — снег кругом красный, голова его на дне озера.

— Чья голова? — ужаснулась Гермиона.

— Каркуса, — внушительно произнес Хагрид. — И у них новый гург, Голгомаф. Мы-то не ждали, что будет новый гург — два дня только, как с первым в дружелюбные сношения вошли, — и чувствуем, этот Голгомаф не так уж захочет нас слушать. Но деваться некуда.

— И вы пошли с ним говорить? — изумился Рон. — После того, как на ваших глазах он оторвал голову другому великану?

— Пошли, конечно... Что же мы в такую даль тащились, и через два дня на попятный? Пошли с подарком, который Каркусу приготовили. Я еще рта не успел открыть, а понял уже, что толку не будет. Он сидел в шлеме Каркуса, а как подошли, оскалился. Здоровущий, из самых больших там. Черные волосы, зубы им в тон и ожерелье из костей. Частью вроде бы человеческие. Я, однако, попробовал: протягиваю большой рулон драконьей кожи и говорю: «Подарок гургу великанов...» Оглянуться не успел, как повис вниз головой: двое его приятелей меня за ноги держат.

Гермиона закрыла ладонями рот.

— Как же ты от них освободился? — спросил Гарри.

— Да без Олимпии ни за что бы. Вынула палочку — такой быстрой волшебной работы я сроду не видел. Чудо, иначе не скажешь. Обоих, что держали меня, стеганула по глазам заклятием Конъюнктивитус, и они меня сразу выронили. Но теперь совсем беда — против них магию употребили, а они за это и ненавидят волшебников. Пришлось удирать, и обратно к ним на стоянку нам теперь ход заказан.

— Дела, — прошептал Рон.

— Почему же вы так долго добирались домой, если пробыли там всего три дня? — спросила Гермиона.

— Мы не три дня там были! — с негодованием ответил Хагрид. — Дамблдор положился на нас!

— Но ты же сам сказал: пути обратно не было.

— Днем не было, верно. Пришлось заново все обдумывать. Дня на два притаились, сидим в пещере, наблюдаем. И то, что увидели, нам не понравилось.

— Он еще кому-то головы отрывал? — скривив лицо, спросила Гермиона.

— Нет. Похуже.

— Это как?

— Увидели, что он не против всех волшебников настроен — только против нас.

— Пожиратели смерти? — догадался Гарри.

— Да, — угрюмо подтвердил Хагрид. — Парочка их каждый день к нему ходила, таскали подарки гургу, и вверх тормашками он их не вешал.

— А как вы поняли, что они Пожиратели смерти? — спросил Рон.

— Я узнал одного, — прорычал Хагрид. — Макнейра помните? Его прислали казнить Клювокрыла. Форменный маньяк. Убивать любит не меньше Голгомафа; немудрено, что они поладили.

— Значит, Макнейр уговорил великанов присоединиться к Ты-Знаешь-Кому?

— Придержи своих гиппогрифов, я еще не кончил! — воскричал Хагрид. И если вначале он совсем ничего не хотел рассказывать, то сейчас явно получал от этого удовольствие. — Мы с Олимпией обсудили и решили: если гург благоволит Сами-Знаете-Кому, это еще не значит, что остальные тоже. Надо потолковать с другими, которые не хотели Голгомафа в гурги.

— А как вы поняли, которые из них? — спросил Рон.

— Да их же измордовали, — терпеливо пояснил Хагрид. — А у кого немного соображения в голове, те от Голгомафа убрались подальше, отсиживались в пещерах вокруг долины, как мы. И мы решили сунуться к ним ночью — не удастся ли кого уговорить.

— Ночью лазили по пещерам, искали великанов? — с благоговением спросил Рон.

— Мы не великанов больше опасались. Мы больше беспокоились насчет Пожирателей смерти. Когда собирались, Дамблдор велел не связываться с ними, если можно без этого обойтись, но в том беда, что они про нас знали — Голгомаф, я думаю, рассказал. Ночью, когда великаны спали и мы хотели полазить по пещерам, Макнейр и другой шастали по горам, нас разыскивали. Насилу удержал Олимпию, чтобы на них не бросилась, — сказал Хагрид, и видно было сквозь косматую бороду, как поднялись у него углы рта. — Прямо рвалась... это надо видеть, когда ее рассердят, Олимпию... Огонь... Верно, французская кровь сказывается.

Хагрид растроганно глядел в огонь. Гарри дал ему тридцать секунд на воспоминания, после чего громко кашлянул.

— Ну и как? Добрались вы до этих других великанов?

— А?.. Что?.. Да, добрались. В третью ночь после того, как убили Каркуса, вылезли мы из своей пещеры и стали спускаться в долину. Ушки на макушке — не попасться бы Пожирателям. В одну пещеру залезли, в другую — пусто. В шестой уж, наверное, нашли-таки трех великанов.

— Небось тесновато там было, — вставил Рон.

— Жмыра посадить некуда.

— Они на вас не напали, когда увидели? — спросила Гермиона.

— Может, и напали бы, если бы силы нашлись, но все трое были очень избиты. Голгомафова свора избила их до бессознательного состояния, а когда очнулись, заползли в самое ближнее укрытие. Один из них немного понимал по-английски и переводил остальным, и, похоже, им было по душе то, что мы говорили. Словом, стали мы ходить к раненым. И одно время шестерых или семерых удалось убедить.

— Шестерых или семерых? — обрадовался Рон. — Неплохо. Значит, согласились прийти сюда и сражаться против Ты-Знаешь-Кого вместе с нами?

А Гермиона спросила:

— Хагрид, почему ты сказал «одно время»?