Гарри Поттер и Философский камень (с илл. из фильма) - Роулинг Джоан Кэтлин. Страница 13

— Извините, но я до сих пор не знаю, кто вы такой, — вежливо произнес Гарри.

Великан сделал глоток чая и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Зови меня Хагрид, — просто ответил он. — Меня так все зовут. А вообще я ж тебе уже вроде все про себя рассказал — я хранитель ключей в Хогвартсе. Ты, конечно, знаешь, что это за штука такая, Хогвартс?

— Э-э-э… Вообще-то нет, — робко выдавил из себя Гарри.

У Хагрида был такой вид, словно его обдали холодной водой.

— Извините, — быстро сказал Гарри.

— Извините?! — рявкнул Хагрид и повернулся к Дурслям, которые спрятались в тень. — Это им надо извиняться! Я… э-э… знал, что ты наших писем не получил, но чтобы ты вообще про Хогвартс не слышал? Не любопытный ты, выходит, коль ни разу не спросил, где родители твои всему научились…

— Научились чему? — непонимающе переспросил Гарри.

— ЧЕМУ?! — прогрохотал Хагрид, вскакивая на ноги. — Ну-ка погоди, разберемся сейчас!

Казалось, разъяренный великан стал еще больше и заполнил собой всю хижину. Дурсли съежились от страха у дальней стены.

— Вы мне тут чего хотите сказать? — прорычал он, обращаясь к Дурслям. — Что этот мальчик — этот мальчик! — ничегошеньки и не знает о том, что… Ничего не знает ВООБЩЕ?

Гарри решил, что великан зашел слишком далеко. В конце концов он ходил в школу и не так уж плохо учился.

— Кое-что я знаю, — заявил он. — Математику, например, и всякие другие вещи.

Но Хагрид просто отмахнулся от него.

— Я ж не об этом… а о том, что ты о нашем мире ничего не знаешь. О твоем мире. О моем мире. О мире твоих родителей.

— Каком мире? — непонимающе переспросил Гарри.

У Хагрида был такой вид, словно он вот-вот взорвется.

— ДУРСЛЬ! — прогремел он.

Дядя Вернон, побледневший от ужаса, что-то неразборчиво прошептал. Хагрид отвернулся от него и посмотрел на Гарри полубезумным взглядом.

— Но ты же знаешь про своих родителей… ну, кто они были? — с надеждой спросил он. — Да точно знаешь, не можешь ты не знать… к тому же они не абы кто были, а люди известные. И ты… э-э… знаменитость.

— Что? — Гарри не верил своим ушам. — Разве мои мама и папа… разве они были известными людьми?

— Значит, ты не знаешь… Ничегошеньки не знаешь… — Хагрид дергал себя за бороду, глядя на Гарри изумленным взором.

— Ты чего, не знаешь даже, кто ты такой есть? — наконец спросил он.

Дядя Вернон внезапно обрел дар речи.

— Прекратите! — скомандовал он. — Прекратите немедленно, сэр! Я запрещаю вам что-либо рассказывать мальчику!

Хагрид посмотрел на него с такой яростью, что даже куда более храбрый человек, чем дядя Вернон, сжался бы под этим взглядом. А когда Хагрид заговорил, то казалось, что он делает ударение на каждом слоге.

— Вы что, никогда ему ничего не говорили, да? Никогда не говорили, что в том письме было, которое Дамблдор написал? Я ж сам там был, у дома вашего, этими вот глазами видел, как Дамблдор письмо в одеяло положил! А вы, выходит, за столько лет ему так и не рассказали ничего, прятали все от него, да?

— Прятали от меня что? — поспешно поинтересовался Гарри.

— ПРЕКРАТИТЕ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ! — нервно заверещал дядя Вернон.

Тетя Петунья глубоко вдохнула воздух с таким видом, словно ужасно боялась того, что последует за этими словами.

— Эй, вы, пустые головы, сходите вон проветритесь, может, полегчает, — посоветовал им Хагрид, поворачиваясь к Гарри. — Короче так, Гарри, ты волшебник, понял?

В доме воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь отдаленным шумом моря и приглушенным свистом ветра.

— Я кто? — Гарри почувствовал, что у него отвисла нижняя челюсть.

— Ну, ясное дело кто — волшебник ты. — Хагрид сел обратно на софу, которая протяжно застонала и просела еще ниже. — И еще какой! А будешь еще лучше… когда немного… э-э… подучишься, да. Кем ты еще мог быть, с такими-то родителями? И вообще пора тебе письмо свое прочитать.

Гарри протянул руку и наконец-то, после стольких ожиданий, в ней оказался желтоватый конверт, на котором изумрудными чернилами было написано, что данное письмо адресовано мистеру Поттеру, который живет в хижине, расположенной на скале посреди моря, и спит на полу. Гарри вскрыл конверт, вытащил письмо и прочитал:

Гарри показалось, что у него в голове устроили фейерверк. Вопросы, один ярче и жарче другого, взлетали в воздух и падали вниз, а Гарри все никак не мог решить, какой задать первым. Прошло несколько минут, прежде чем он неуверенно выдавил из себя:

— Что это значит: они ждут мою сову?

— Клянусь Горгоной, ты мне напомнил кое о чем, — произнес Хагрид, хлопнув себя по лбу так сильно, что этим ударом вполне мог бы сбить с ног лошадь. А затем запустил руку в карман куртки и вытащил оттуда сову — настоящую, живую и немного взъерошенную, — а также длинное перо и свиток пергамента. Хагрид начал писать, высунув язык, а Гарри внимательно читал написанное:

Хагрид скатал свиток, сунул его сове в клюв, подошел к двери и вышвырнул птицу туда, где бушевал ураган. Затем вернулся и сел обратно на софу. При этом вид у него был такой, словно сделал он что-то совершенно обычное, например поговорил по телефону.

Гарри вдруг понял, что сидит с открытым ртом, и быстро захлопнул его.

— Так на чем мы с тобой остановились? — спросил Хагрид.

В этот момент из тени вышел дядя Вернон. Лицо его все еще было пепельно-серым от страха, но на нем отчетливо читалась злость.

— Он никуда не поедет, — сказал дядя Вернон.

Хагрид хмыкнул.

— Знаешь, хотел бы я посмотреть, как такой храбрый магл, как ты, его остановит…

— Кто? — с интересом переспросил Гарри.

— Магл, — пояснил Хагрид. — Так мы называем всех неволшебников — маглы. Да, не повезло тебе… ну в том плане, что хуже маглов, чем эти, я в жизни не видал.

— Когда мы взяли его в свой дом, мы поклялись, что положим конец всей этой ерунде, — упрямо продолжил дядя Вернон, — что мы вытравим и выбьем из него всю эту чушь! Тоже мне волшебник!

— Так вы знали? — недоверчиво спросил Гарри. — Вы знали, что я… что я волшебник?

— Знали ли мы?! — внезапно взвизгнула тетя Петунья. — Знали ли мы? Да, конечно, знали! Как мы могли не знать, когда мы знали, кем была моя чертова сестрица! О, она в свое время тоже получила такое письмо и исчезла, уехала в эту школу и каждое лето на каникулы приезжала домой, и ее карманы были полны лягушачьей икры, а потом она превращала чайные чашки в крыс. Я была единственной, кто знал ей цену, — она была ненормальная, просто ненормальная! Но не для наших родителей, они-то с ней сюсюкались — Лили то, Лили это! Они гордились, что в их семье есть своя ведьма!

Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и после глубокого вдоха разразилась не менее длинной и гневной тирадой. Казалось, что эти слова копились в ней много лет, и все эти годы она хотела их выкрикнуть, но сдерживалась, и только теперь позволила себе выплеснуть их наружу.