Время учеников. Выпуск 2 - Чертков Андрей Евгеньевич. Страница 26

Я высказался в том смысле, что сомнения в жизни на Марсе высказывались учеными давно. «Да ладно тебе, — сказал Полифем. — Нашелся тоже ученый. Астроном-гастроном».

Все-таки грубость и бесцеремонность его бывают порой просто возмутительны. В конце концов, что может понимать в астрономии одноногий отставной унтер-офицер?

Заика Калаид задергался, зашипел. Когда все к нему обратились, он выдавил из себя: «Ж-жизнь на З-земле з-за-ародилась м-милл-лиа-ард лет наз-зад…» «Отчего же, — съязвил Парал. — Может, они нашим желудочным соком отравились?» — «Так этим сволочам и надо», — заявил Полифем. «Ну нет, — возразил Ахиллес, — в статье-то сказано: миллион лет как жизни на Марсе нет…» — «Мало ли что там сказано.» Тут в разговор вмешался Зет, двоюродный брат Калаида. «Старички, — задумчиво произнес он, — а откуда Минотавр обо всем заранее узнал? Вот ведь и напился еще неделю назад. Ведь не просто так напился…» «А кто же теперь будет платить за желудочный сок?» — спросил вдруг Борей. После этих слов воцарилась глубокая тишина. Действительно, если марсиан нет — неважно, по какой причине — то как же теперь будет с желудочным соком?

Полифем налился кровью, положил костыль поперек стола и широко открыл рот. По всему видно было, что он сейчас призовет нас всех то ли на Марс, то ли еще куда. Но тут дверь отворилась и в трактир вошел неожиданный посетитель. При его появлении мы мгновенно забыли и о статье, и о марсианах и даже о желудочном соке. Потому что к нашему столу, в сопровождении молодого Эака и с обаятельной улыбкой на устах приближался не кто иной, как кандидат в мэры господин Лаомедонт.

«Здравствуйте, друзья! — сказал он. — Прекрасная сегодня погода, верно?» Каждый из нас ответил на приветствие по-своему: кто кивнул, кто промычал что-то невразумительное, кто сделал вид, что не слышит. Лаомедонт выглядел довольным. Остановившись перед столом он произнес небольшую речь о том, как славно заживем именно мы — конкретные люди, сидящие здесь — под его, Лаомедонта, руководством. Надо только не забыть проголосовать через месяц именно за него.

«А памятные открытки, — добавил он, — вам вручат сейчас». Эак тут же раздал всем запечатанные конверты, после чего господин Лаомедонт нас покинул. Любопытный Полифем тут же разорвал конверт. «Ух ты, — сказал он, — хорошенькое напоминание. Старички, тут сотенная!» Действительно, в каждом конверте оказалась сотенная купюра и открытка с портретом господина Лаомедонта.

«Фальшивка, — убежденно заявил Парал. — Что он, дурак что ли — такими деньгами разбрасываться?» — «А мы проверим», — сказал Полифем и заковылял к стойке. У стойки Япет долго рассматривал курюру на свет, мял ее, нюхал. Наконец, сказал с тяжелым вздохом: «Настоящая».

Мы онемели. А Полифем уже заказал себе рюмку самого дорогого коньяку. «С дрянной собаки хоть шерсти клок, — заявил он. — Хрен я за него проголосую».

Действительно, как бы сладко ни улыбался господин Лаомедонт, как бы ни швырял деньгами, но иметь в мэрах города гангстера — это, знаете ли, как-то…

К проблемам, затронутым в статье доктора Махаона мы больше не возвращались. Да и что толку спорить? Все равно — никто и никогда не узнает правды о марсианах.

Из-за экземы я с трудом уснул накануне. И спал плохо, видел отвратительные сны. Под утро мне вообще приснилось нечто невообразимое: Минотавр и Лаомедонт, оба пьяные вдрызг, едут в обнимку верхом на цистерне с надписью «Желудочный сок». Проснулся совершенно разбитым, а вспомнив все новости последней недели, так и вовсе почувствовал себя только что не на кладбище.

Не знаю, почему, но возвращения зятя я уже ждал не просто с нетерпением, а, как писали в старых романах — «сгорая от нетерпения». Мне почему-то казалось, что вот приедет Харон и все, по крайней мере, объяснит. Боже мой, когда же я, наконец, научусь: ни от событий, ни от объяснений нельзя ждать ничего хорошего. В таком мире мы живем.

Так оно и произошло. Что же — Харон, наконец-то, вернулся. Был он мрачен и настолько озабочен, что даже не обратил внимание на неуверенную улыбку и бегающие глазки Артемиды. Так я и не удосужился с ней серьезно поговорить. Вечно что-то мешает: то одно, то другое. Слава Богу, повторяю, что Харону, похоже, не до того было, семейного скандала я бы, наверное, не перенес.

Приехал он к обеду. Спасибо лаомедонтовым деньгам — Гермиона с утра отправилась по магазинам, так что к возвращению Харона у нее и впрямь получилось нечто вроде праздничного стола.

Увы, зять мой, как всегда, и на это не обратил никакого внимания. Впрочем, Гермиона привыкла и давно уже не обижалась на подобное поведение.

Мне не терпелось узнать, какие новости он привез из столицы, но я сдерживал вполне естественное любопытство, понимая, что новости могли оказаться не очень приятными. Во всяком случае, непредназначенными для женских ушей. Поэтому я сидел молча в ожидании обеда, а Харон быстро просматривал газеты, изредка ругаясь шепотом. Содержание некоторых номеров, по-моему, приводило его в настоящую ярость.

Вошла Гермиона с супницей, разлила по тарелкам и тихонько вышла. Еще один признак всеобщей растерянности. Обычно они с Артемидой стараются присутствовать при всех мужских разговорах. А тут тихонько уселись в кухне. Ну, Артемида — понятно почему. Но и Гермиона не предприняла никаких попыток остаться в нашем обществе.

Обед закончился в молчании, но за десертом я все-таки спросил — обычным, по возможности, беспечным тоном: «Что новенького?» — «Новенького? — Харон нехорошо усмехнулся. — Боюсь, что очередная смена властей, отец.» Я не поверил собственным ушам. Хотя, если разобраться — именно этого следовало ожидать.

«То есть как? — спросил я. — А марсиане?» Харон пожал плечами. «Разве вы не читали газет? — спросил он. — Вот, например, доктор Махаон доказывает, что жизни на Марсе нет вот уже более миллиона лет. А раз нет жизни, то и марсиан, соответственно, тоже. И не было.» Все это он говорил с нескрываемым сарказмом. Я счел это вполне естественной реакцией на непроходимую и очевидную глупость газетных публикаций и решил подождать, пока он немного успокоится. Но он продолжал говорить.

То, что я узнал повергло меня не то, что в шок. Я даже не могу подобрать правильного определения своему тогдашнему состоянию. Правильно будет охарактеризовать его как временное полное отупение. Только и сумел выдавить: «Как это может быть? Как они могут с нами так поступить?» На что Харон ответил, что еще как могут, потому что с нами только ленивый не поступает как захочет.

По его словам выходило так, что марсиане еще около месяца назад начали интенсивную подготовку к возвращению. Загрузили все запасы сока, выкачанного из наших желудков. И, наконец, улетели.

Я вспомнил вереницу цистерн, проходивших ночью через наш город. Мне стало нехорошо. Что же это получается, господа марсиане? В тот самый момент, когда народ в вас поверил и даже ощутил некую благодарность — за то что вы, наконец, позаботились о нем, обеспечили ему стабильное и безбедное существование, обеспечили источником дохода, независящим от инфляции, девальвации, приватизации и национализации и Бог знает, чего еще — в этот самый миг, повторяю, вы вдруг закрываете пункты приема желудочного сока! Мало того — вы выпускаете из тюрьмы господина Лаомедонта, которым он, этот народ, был сыт уже по горло! И вы еще смеете считать себя цивилизованной властью? Вы такие же эгоисты и гангстеры, господа, как господин Лаомедонт и его подручные, ничуть не лучше. Хоть вам и удалось пересечь космическое пространство.

В конце Харон сказал: «Вот так-то, отец. Они нас покинули. Улетели. Фью-ють! И сделали ручкой. Так что никаких марсиан больше нет. А насчет того, были ли они, тут доктору Махаону виднее.» — «Но послушайте, Харон, они же просто не имеют права! — в полной растерянности промямлил я. — Существует же, в конце концов, какая-то ответственность. Перед обществом, перед людьми. Сейчас, когда народ принял их, наконец, с открытой душой, когда мы нашли общий язык, когда впервые — за столько-то лет! — никто не ругает власти… Ну, не без претензий, конечно… — я смутился и замолчал под ироничным взглядом моего дорогого зятя. Но все-таки сказал: — А как же желудочный сок?» «Собственно, почему вы думаете, что их потребность в сем субстрате бесконечна? — с интересом спросил Харон. — Вам никогда не приходило в голову, что им нужно конечное, вполне определенное количество и что получив его, они попросту уберутся восвояси?» Нет, конечно же, нет. Никогда такое не приходило мне в голову.