Геном (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 76

Чемодан стоял на длинном, навевающем уныние металлическом столе, занимавшем угол огромной комнаты. Все остальное пространство было занято стеллажами, а на них, до самого потолка, громоздились чемоданы, сумки, пакеты, свертки, контейнеры, ящики, тубусы, рулоны, бесформенные узлы. Я увидел даже пару спортивных велосипедов (со сложенными внутрь рулями и педалями), двухметровый кусок мраморной колонны (обмотанный упругими амортизирующими лентами), игрушечный детский автомобильчик (если поднапрячься, даже я бы смог в него сесть… особенно сейчас), спортивную лодку (внутри – еще какие-то свертки и весла), статую, изображающую голого мальчика с луком и стрелами (это какой-то мифологический бог, только я забыл какой, наверное – покровитель охоты).

Чего только люди не тащат с собой между звездами!

– Встать можешь? – сурово спросила старушка, подбоченясь. Она и впрямь была старой, но крепкой, и от старушечьего у нее был только платок на голове – а так она носила джинсовый комбинезон и ботинки-докеры на высокой подошве. Я попытался спрыгнуть со стола – и едва не упал. Стоять можно было лишь скособочившись, словно дряхлому старику с приступом ревматизма. – Как такое можно учудить? – продолжала возмущаться бабка. – Голова у тебя работает? Приключений захотелось? А попал бы в грузовой трюм, что дальше? А поймали бы тебя? Думаешь, поругали бы и отпустили? Знаешь, что теперь твоим родителям будет?

– Ничего не будет, – пробормотал я. Ужасно хотелось в туалет… да что со мной сегодня? – Они умерли.

Гнев старушки мигом сменился жалостью.

– Господи спаси… Да что с тобой, малец?

– Туалет тут есть? – пробормотал я.

– Идем…

Старушка помогла мне дойти до неприметной дверцы в стене. Перед тем как нырнуть туда, я попросил как можно жалобнее:

– Не говорите никому, что нашли меня! Пожалуйста! Я сейчас все вам объясню!

Поколебавшись, старушка все-таки кивнула. Почему-то я ей верил и, не колеблясь больше, нырнул в туалет.

Каким же удовольствием было избавиться от проклятого памперса!

Я не помню, как носил подгузники в младенчестве, но тоже, наверное, мечтал отделаться от них.

Когда через минуту я вышел, старушка уже поставила возле стола два стула. На одном уселась сама, на другой повелительно указала мне.

– Вы никому не сказали про меня? – спросил я на всякий случай.

– Нет. Садись и объясняй. И… как тебя звать, мальчик?

– Тиккирей.

– И запомни, Тиккирей, будешь врать – я тут же отволоку тебя в полицию!

Пожалуй, она могла… Я кивнул:

– Я не буду врать. Только поверьте… это все очень запутанно.

– Садись и говори, – строго сказала старушка.

Я сел и стал рассказывать. Вначале – чистую правду. Про Карьер, про родителей, про то, как я завербовался работать в потоке и удрал с планеты… Я рассказывал, старушка ойкала и причитала, а я все пытался решить – когда начать врать?

Рассказать, что мы улетели на Авалон? Про фагов? Да нет, нельзя… хотя почему-то очень не хотелось врать.

И я начал рассказывать нашу легенду. Про то, как мы с Лионом прятались в лесу, как вернулись, как родители направили Лиона и меня вместе с ним в колледж для одаренных детей, но нас там обижали, били, смеялись – и мы ушли, стали учиться в приюте вместе с трудновоспитуемыми детьми, но там тоже было плохо, и мы решили вообще улететь с планеты… конечно же – на Иней, самую передовую и великую планету, родину госпожи президента…

Тут я немного сбился, потому что не знал, говорить про Лиона или не надо, а уж что делать с Наташкой – вообще было непонятно. Поэтому у меня получилось так, что мы втроем пробрались на космопорт, нашли оставленный без присмотра багаж, я забрался в чемодан и меня закрыли, а удалось ли друзьям где-то спрятаться – я не знаю.

Старушка молчала. Терла дряблую щеку рукой, будто старалась разгладить морщины. Потом сказала:

– Вот что, мальчик Тиккирей. Сдается мне, что вначале ты говорил правду, а потом начал врать. Ну, не все было вранье, но половина – точно.

– Почему? – возмутился я и поправился: – Почему вы так думаете?

– Я мальчишек знаю. Сама четверых вырастила, о внуках-правнуках и говорить не стану… Не бывает такого, чтобы мальчишки в двенадцать лет удрали в лес из дома и целый месяц в дикарей играли.

– Мне почти четырнадцать! – заспорил я.

– Все равно. Врешь ты, и врешь очень неумело. Будто затвердил наизусть, что станешь говорить.

У меня от страха вспотела спина. Ну и бабка! Что ж ты, дура старая, делаешь! Не хочу я в тебя стрелять!

– Так что решай, Тиккирей, – продолжала старушка. – Или ты честно рассказываешь, кто такой и почему забрался в багаж, или я зову полицию. Вещи-то ты из чемодана повыбрасывал? Где они? А может, ты малолетний воришка и не зря тебя держали в этом «Ростке»?

– Откуда вы знаете, как он назывался? – спросил я. – Я вам про это не говорил!

Старушка покачала головой:

– А чего тут не знать? Он один на всю планету, про него и по телевидению говорят, и в газетах пишут.

Но у меня отбило всякую охоту говорить правду. Я замотал головой, встал, отошел на шаг:

– Ничего я вам не стану говорить!

– Тогда я вызываю полицию, – сказала старушка. И достала из кармана комбинезона простенький одноразовый мобильник.

Я даже подумать ничего не успел, только захотел ей помешать – и бич дернулся в рукаве. Нет, он не стал стрелять – со свистом вытянулся длинной тонкой лентой и пробил насквозь хрупкий телефон, сделанный из прессованного картона.

– Не шевелитесь, а то и с вами то же самое будет! – пригрозил я.

Но старушка не думала шевелиться. Только сняла очки и часто заморгала. А потом дрогнувшим голосом спросила:

– Мальчик, так ты… джедай?

Мне ничего не оставалось, кроме как ответить:

– Фаг. Джедаи – это сказочные персонажи из средневековой мифологии.

Старушка как-то вся просветлела, расслабилась. И прошептала:

– Господи… неужто дождались?

– Вы за Императора? – спросил я на всякий случай.

– Служу Империи! – грозно отрапортовала старушка. – Я в твоем полном распоряжении, молодой человек!

Слышать про «молодого человека» было приятно, особенно после того, как она говорила обо мне словно о двенадцатилетнем.

– Сюда никто не зайдет? – спросил я. – Мне… в общем, не стоит показываться…

– Пойдем, – засуетилась старушка. Привстала, боязливо спросила: – Можно шевелиться?

– Конечно. – Я как-то сразу ей поверил. – Это я так… боялся, что вы поднимете тревогу… да я и не смог бы выстрелить, наверное.

– Идем, – засуетилась старушка, проворно захлопывая чемодан и ловко водружая его на ближайшую полку. – Идем-идем…

За стеллажами, в глубине комнаты, была еще дверь. А за ней – маленькая комнатка без окон, но очень уютная. Там была узкая койка, стол с простеньким компьютерным терминалом, коврик на стене, два стула. На столе, рядом со старомодной пленочной клавиатурой, стоял оранжевый пластиковый чайник, я потрогал его рукой – еще горячий, чашка с остатками заварки, тарелка с печеньем…

– Хочешь чаю? – Старушка заглянула мне в глаза. – Поесть? Или отдохнуть? Ты не стесняйся, Тиккирей, говори. Кроме меня, в бытовке никого не бывает, это я порой тут и ночую, и чаи гоняю.

Я и впрямь устал, но мне было, конечно же, не до сна.

– Да нет, спасибо… Извините, вас как зовут?

– Ада. Нарекли Аделаидой, да не люблю я длинные имена… Ада – оно лучше. И ты так зови, не надо всех этих фамилий-отчеств…

Я смутился. Как-то неудобно было звать старую женщину по имени. И она поняла мои колебания, улыбнулась:

– Или зови бабой Адой. Внуки-правнуки меня так зовут, а ты мне как раз в правнуки годишься.

Своих бабушек и дедушек я не помнил. Папины погибли на рудниках или умерли от болезни, я точно не знал. А мамины воспользовались правом на смерть в тот год, когда я родился. Иногда я думал, что они могли сделать это для меня, чтобы отдать моим родителям остатки своих социальных паев. Такое случалось, многие ребята в моем классе благодаря этому и появились на свет. Но родители не хотели об этом говорить, а я боялся допытываться.