Дверь во тьму (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 48

— Прощаюсь, — отрезал я и закрыл глаза. Расплакаться мне только не хватало.

— Данька, но мы победили! Не переживай так, Лэна не вернешь…

— Победили? А где солнце?

— Солнцем буду я.

— Что? — Я захохотал, не открывая глаз. — Ты? Карманным солнышком?

— Нет, довольно большим, — без тени иронии сказал Котенок. — Данька, здесь, в подвале, сотни тонн Солнечного камня. Я выпью его свет, я стану огромным, как эта башня, и буду светиться очень ярко.

Я еще ничего не мог понять.

— И надолго тебе хватит этого света?

— Ненадолго, на пару суток. Но ты же помнишь, любовь — это тоже Настоящий свет. В этом мире миллионы Крылатых, у которых теперь не осталось ничего — только вера, что солнце вернется в их мир. Они будут любить меня, и этой любви… этого света мне хватит, чтобы светить им.

— А если разлюбят? Если забудут, что такое Тьма… и что такое Свет?

— Тогда я умру, — просто сказал Котенок. — Честное слово, мне этого не хочется.

— Лэну тоже не хотелось.

Котенок замолчал.

— И что, ты теперь полетишь на место их старого Солнца? — спросил я.

— Нет, что ты, Данька. Я для этого буду слишком маленький. Я стану летать вокруг этого мира. Стану неправильным солнцем… но это хоть что-то.

— Ты молодец, — сказал я. — Ты хорошо все придумал. Иди, питайся.

Где-то над нами прошелестели крылья. Я даже не поднял голову, чтобы посмотреть, Крылатый это или Летящий. Разницы, в общем-то, нет.

— Чего ты хочешь больше всего, Данька? — неожиданно спросил Котенок.

— Домой.

— Я смогу тебе помочь.

— Да? — Я посмотрел на Котенка. — И как же?

— Когда я стану солнцем, я ничего не забуду, Данька. Но мне будет уже не до того, чтобы помочь тебе. Это будет казаться мне слишком мелким, маленьким. Извини.

— Да ладно уж. — Я невольно усмехнулся. И вспомнил, как Котенок лежал у меня в руках, умирая от голода. Каким он был маленьким, несчастным. И как я плакал, не зная, как его спасти.

— У меня будет только один миг, — серьезно сказал Котенок. Если он и прочитал мои мысли, то никак этого не выдал. — Миг, когда я уже буду Настоящим волшебником, но еще не забуду нашу дружбу. И смогу исполнить любое твое желание.

— Можно, я скажу его? — тихо-тихо попросил я.

— Дань, это не поможет. Я исполню Настоящее желание. Не то, чего ты попросишь, а то, чего ты ХОЧЕШЬ.

Я вновь посмотрел на Лэна. Тьма стерлась с его лица. Оно было прежним — бледным, спокойным, Добрым. Лэн бы меня простил. Толька я — не он.

— А чего я хочу, Котенок?

— Многого, — поколебавшись, сказал Котенок. — Чтобы Лэн ожил, чтобы Настоящий меч вновь был с тобой, чтобы я не уходил, чтобы солнце появилось. Но домой, кажется, ты хочешь сильнее всего.

— Тогда иди, — сказал я. И Котенок. Словно ждал этих слов, побежал вниз по винтовой лестнице. Минуту я слышал топот его лапок, потом он стих.

Вот и все. Я погладил Лэна по холодной руке. Я больше не боюсь друзей, даже мертвых. Друзья или предают, или умирают, но в любом случае они перестают быть друзьями. Лэн, например, умер. Котенок — наоборот.

Я подошел к проломленной стене, посмотрел вниз. Полкилометра, не меньше. Можно взять Лэна на руки, спланировать вниз и там дожидаться, пока башня рухнет и из-под нее взлетит в небо бывший Котенок. Потом я окажусь дома… а здесь Крылатые будут славить солнышко, с почестями похоронят Лэна, а про меня сочинят красивую легенду. Что я погиб в бою… или, наоборот, предал Свет, решил стать Летящим, был убит Лэном, но и его убил…

Нет, не буду я удирать из башни. И Лэн пусть останется здесь. Когда башня рухнет, она станет ему памятник.

Я долго стоял у пролома, глядя то вниз, то на горы, где временами полыхал Черный огонь. Крылатым трудно… но ничего. Сейчас в небе появится солнце, и Летящие в панике разлетятся. Или окаменеют в полете и осыплются на горы черным песком.

Потом башня зашаталась, и я понял, что Солнечный котенок начал превращаться в Солнце. И еще вдруг понял, что не окажусь внезапно посреди своей комнаты. Просто в стене появится Потаенная дверь.

И мне стало легко. Потому что с Настоящим волшебником, который знает твои тайные желания, не поспоришь, и обмануть его не получится. Зато от его подарка можно отказаться. Если хватит смелости.

А я не боюсь.

Со стен падали камни; факелы, горящие черным светом, тухли один за другим, словно откуда-то подул невидимый и неощутимый для меня ураган. Башня дрожала, по мраморному полу разбегались косые трещины. С долгим гулом рухнула вниз винтовая лестница, и я слышал, как у земли грохочет обвал, в то время как верхние пролеты еще падают сквозь башню.

Я сел возле мертвого Лэна и положил руку ему на плечо. Тихо сказал:

— Не бойся, я тебя не брошу. Ты же меня не предал.

Снизу накатывал грохот. Я видел, как задрожала Тьма вокруг — снизу, из-под черной выжженной земли, начинал пробиваться Свет. Пелена туч в небе вспыхнула, сгорая, — вспыхнула обычным красным пламенем, и мир мгновенно превратился из темного в кроваво-красный. Башня начала крениться — медленно, неотвратимо.

— Ты не забыл про меня, Котенок? — закричал я в умирающую Тьму. — Можешь забыть! Я не открою Потаенную дверь!

И в этот миг сквозь пол ударил белый луч. Камни вспенились, исчезая, но когда луч коснулся меня, я не почувствовал боли. Только тепло, вливающееся в тело. Вот он, Настоящий свет…

Словно сто Солнечных котят прижались ко мне, согревая своим теплом.

Я не думал о том, что делать. Я словно бы знал это. Медленно, чтобы не расплескать ни капельки Света, я лег на пол рядом с Лэном. Положил одну руку ему на лицо, а другую на грудь — туда, куда вонзился меч Тьмы. И почувствовал, как Свет течет сквозь меня — в Лэна. А башня все кренилась и кренилась, а рана под моими пальцами затягивалась так медленно…

— Ты чего обнимаешься? — слабо спросил Лэн; в грохоте я едва услышал его. Но я ждал еще пару секунд, пока он не зашевелился, а последние капли Света не вошли в него.

И вот тогда я вскочил и закричал, уверенный, что все равно уже поздно…

— Бежим, Лэн!

Я пихнул его к пролому в стене, это было совсем легко, потому что башня наклонилась на сорок пять градусов и продолжала заваливаться. Прыгнул следом и, увидев, что Лэн заколебался, не понимая, что происходит, пнул его пониже спины. Потом прыгнул сам, в падении расправляя Крыло.

Башня словно ждала этого мига. Верхние этажи оторвались и плавно полетели вниз, еще в воздухе разваливаясь на отдельные глыбы камня. Потом башня переломилась посередине — там, где я выбил кусок стены. Я видел, как чуть ниже меня расправил Крыло Лэн — на фоне светящейся, вспучивающейся земли его силуэт был четким, словно нарисованным. А каменный дождь валился на нас, и я понял, что увернуться невозможно.

Только в этот миг земля под нами расступилась, и вверх поплыло Солнце.

Оно совсем не напоминало Котенка. Обычное солнце… ну маленькое, километра два в диаметре, и слишком уж пушистое. Мы падали прямо в него.

Черные камни, из которых была сложена башня, вспыхнули и рассыпались в пыль. А мы прошли сквозь Солнце, как две пылинки, пролетевшие сквозь исполинский солнечный зайчик.

Я почувствовал тепло — и только. Ну… еще, словно что-то шершавое знаком лизнуло меня в щеку. Но, может, мне показалось.

Мы опустились на землю километрах в трех от башни. Впрочем, башни уже не было. Только облако пыли, повисшее в воздухе. А в небе горело солнце, понимающееся в зенит. Пока еще слишком большое, но я знал — Котенок остановится на такой высоте, чтобы казаться Настоящим солнцем. А потом будет кружить вокруг этого мира. Кружить до тех пор, пока его любят.

Я стоял, глядя на солнце, и плакал. Лэн подошел, складывая Крыло, и нерешительно сказал:

— Данька, нельзя смотреть на солнце…

— Можно, — глотая застрявший в горле комок, прошептал я. — Можно, Лэн. Это наш Котенок.

— Я понял.

Мы долго так стояли, пока солнце не стало совсем-совсем обычным. Для меня, конечно. А Лэн спросил: