Тайный любовник - Гэфни Патриция. Страница 30

Оба давно ждали, что это случится, и лишь одно удивляло их: как они выдержали так долго. Софи обхватила его за шею и прижалась лбом к щеке, закрыв глаза и вся дрожа.

Было так ново ощущать, что тебя несут на руках – она уже почти забыла, как это приятно – подчиняться – безвольно, покорно. Он нашел старую железную, выкрашенную белой краской скамью, которой редко кто пользовался, и сел. Но не выпустил ее из рук, и она оказалась у него на коленях – подобной интимности Софи не ожидала. Но, взглянув в его смеющиеся глаза, успокоилась, и, когда он прижался лицом к ее шее и с шумом втянул носом воздух, произнеся на выдохе: «Ах!», словно никогда не вдыхал аромата слаще, она залилась вместе с ним счастливым смехом.

Ей захотелось погладить его волосы, темные и блестящие, как черный шелк. Сначала она несмело перебирала завитки над воротником, потом запустила пальцы в волосы на висках, испытывая чувственное наслаждение от прикосновения к прохладным, мягким, шелковистым прядям. Одной рукой он медленно поглаживал ее спину, другая тяжело лежала на ее бедре. Она точно почувствовала тот момент, когда Коннор понял, что на ней нет корсета – так было последние несколько дней, и она оправдывалась перед собой тем, что больна и может, для удобства, позволить себе некоторую вольность, тем более что находится у себя дома. Коннор непроизвольно напрягся, его рука замерла у нее на спине; он, не отрываясь, восторженно смотрел на нее. Они перешли границу безобидного флирта, но она не могла удержаться от озорной понимающей улыбки, когда его восхищенный взгляд нашел ее глаза. «Ах, Софи!» – чуть слышно прошептал он, словно в ответ на ее щедрый дар, и страстно поцеловал ее.

Воспоминания о прошлых поцелуях разом нахлынули на нее и накрыли сладостной волной. Ощущения, которые дарили его губы, были теперь знакомы, не столь ошеломляюще непривычны, как тогда, когда нервная дрожь почти не дала ей насладиться ими. Теперь она могла и позволяла себе упиваться разнообразием, всеми волнующими кровь тонкостями поцелуев – долгих и кратких, нежных и неистовых, с легким покусыванием и бесконечных, обжигающих, от которых перехватывало дыхание.

Это было нечто новое, неизведанное. Телом, не рассудком, Софи поняла, что это и есть наслаждение в чистом виде. «Я таю», – в изнеможении прошептала она, раскрывая губы навстречу его губам и позволяя ему творить с ними все, что он хочет. Мысли исчезли, во всем мире не осталось ничего, кроме чувства. Она вся пылала, тело ее жаждало ласки его рук, и трепещущий вздох вырвался из ее уст, когда его пальцы оторвались от ее щеки, скользнули по шее к груди, обнаженной над квадратным вырезом платья. «Джек, Джек!» – едва смогла выдохнуть она, и он оторвался от нее и прижал ее голову к своему плечу.

Постепенно дыхание ее выравнивалось. Бешеный стук сердца замедлялся. Софи сидела, упираясь рукой ему в грудь, ощущая ровное и мощное биение его сердца. От этих уверенных ударов Софи окончательно успокоилась. Над головой весело заливалась птица, не ведая, что происходит внизу, на скамье. Запах яблок мешался с ароматом его кожи и волос, с его теплым дыханием.

– Я разозлился тогда, когда ты не пришла в Эббекоом, – проговорил он неожиданно. Софи подняла голову и удивленно посмотрела на него. – Не знаю, почему мне вдруг захотелось признаться тебе. Я не намеревался этого делать.

– Разозлился на меня? Но за что?

– Да, думал, ты поразмыслила и решила больше со мной не встречаться.

– О нет, такого не могло быть.

– Я страдал, – сказал он просто, словно исповедуясь. – И плохо думал о тебе.

Она нежно улыбнулась ему.

– Мне кажется, с тех пор, как мы встретились, я потеряла рассудок.

Коннор перестал перебирать ее пальцы и посмотрел на нее.

– Да, – сказал он серьезно. – Похоже, это так.

– Так оно и есть. – Повинуясь внутреннему порыву и желая, чтобы он повеселел и не смотрел так тревожно, Софи страстно приникла к его губам, крепко прижавшись к нему. Ее словно пламенем обдало, тело стремилось к большему, но она заставила себя оторваться от него и прошептала:

– Что с нами будет, Джек?

– Не надо говорить об этом, Софи, не надо.

После этого всякий раз, как он приходил, они в конце концов забредали, будто ненароком, случайно, в благоухающий яблоневый сад. Но никакой случайности не было в том, что, едва они оказывались одни вдали от людских глаз, их с неумолимой силой бросало в объятия друг друга. Огонь желания снедал их. Когда Джека не было, Софи могла думать только о нем, а когда приходил – вообще теряла способность думать. По мере того как один за другим сменялись теплые летние дни, они все меньше разговаривали, все больше обнимались. Будущее казалось таким неопределенным и безнадежным не только из-за различного их положения в обществе. Тайна, которую хранил в себе Джек, тоже держала их на расстоянии, но только не физически. Они оба сознавали существование некоторой напряженности в их отношениях, потому что не могли говорить о том, что чувствовали. Для Софи это было одновременно и самое волнующее, и самое мучительное время в жизни.

Все кончилось в жаркий июльский день, неожиданно, без всякого предупреждения. Она не сразу обратила внимание на равномерное мягкое постукивание, донесшееся со стороны дома, и не догадалась, что это звук дядиной трости, пока! не стало слишком поздно. Она была чересчур занята, вплетая последний цветок клевера в венок для Джека. «Вылитый Юлий Цезарь», – засмеялась она, надев венок ему на голову и поправляя волнистые волосы. Она поцеловала его в лоб, потом в нос. «Нет, – передумала она, – не Цезарь, а Брут».

Он улыбнулся, такой довольный, что она не удержалась и рассмеялась в ответ.

– Дай-ка мне свое ушко, – ласково проговорил он и, нежно потянув губами мочку, стал игриво ее покусывать. У нее перехватило дыхание, а почувствовав прикосновение его языка, она зажмурилась от удовольствия. – Софи, – прошептал он таким голосом, что она затрепетала. – И ты тоже, Софи, – услышала она его шепот по-французски.

Она удивленно уставилась на него широко распахнутыми глазами, водя пальцем по его колючему подбородку.

– Откуда ты знаешь…

Она не договорила, прислушалась, и, прежде чем поняла, что шорох травы означает чьи-то шаги, громко и отчетливо, в опасной близости от них прозвучал голос дяди:

– Софи! Где ты? Софи!

Она вскочила, взмахнув юбками, с колотящимся сердцем, едва не плача. Торопливо поправила волосы, которые растрепал ей Джек, и бросилась к проходу в стене боярышника.

– Я здесь, дядя, сейчас иду!

Он был у садового домика и заглядывал внутрь. Услышав ее, он повернулся – высокая строгая фигура в черной паре и цилиндре, прямо сидящем на голове с прилизанными волосами, – и направился в ее сторону.

Она быстро оглянулась на Джека. Он смотрел на нее, ожидая, что она бросится навстречу дяде, чтобы тот не увидел его здесь. Выражение его лица, которое она только что гладила, глубоко ранило ее. Губы, минуту назад такие нежные, были решительно сжаты. В его глазах Софи прочла покорность судьбе и еще усмешку. Но что хуже всего, они говорили ей: «Прощай!»

– Я здесь, – снова крикнула она, хотя в этом не было необходимости, потому что дядя уже увидел ее. – Я здесь… с мистером Пендарвисом.

Сейчас все было иначе, чем в тот раз, когда она демонстративно выставляла напоказ дружбу с ним перед несносной своей кузиной, которая восприняла ее поведение как вызов или даже пощечину. В теперешнем жесте Софи была удалая бравада, что-то от непокорной девушки, отрицающей правила хорошего тона, условности, авторитет – все, что олицетворяла собой импозантная фигура Юстаса Вэнстоуна, владельца рудника, мирового судьи и городского мэра. Но в этот раз Коннор не мог бы рассердиться на нее, потому что в этом ее поступке не было снисходительности, одолжения ему, одна только смелость.

Но чего она добилась этим? Коннор поднял с земли камешек и с досады запустил им в пожелтевшую скошенную лужайку, примыкавшую к дорожке, на которой он стоял, переминаясь с ноги на ногу, наблюдая за физиономией приближающегося Вэнстоуна, появившегося вслед за Софи из яблоневого сада. Замешательство, подозрение, испуг и, наконец, ужасающая уверенность – все эти чувства, промелькнувшие на холодном, горделивом лице Вэнстоуна, читались легко, как вывеска на таверне.