Кредо. Антология - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 46

— Вы пессимистка, Анечка, — добродушно отозвался Гильгоф. — Лучше подумайте о том, как потратите премию!

— Моя семья богата, — холодно бросила Аня. — И в нынешней ситуации несколько монет от ООН я предпочту вложить в тихий домик на краю Галактики. Только не уверена, что смогу их получить в обозримом будущем.

После этих слов Гильгоф обменялся с Коленькой донельзя унылым взглядом, и я окончательно понял: мои попутчики знают что-то такое, чего мне знать не полагается. Знали бы вы, как надоели эти постоянные недоговорки, тайны и непонятные намеки! Раздражает невероятно!

На вторые сутки путешествия по Дороге я начал уставать от однообразия и тягостного впечатления, которое производил на всех Лес. Пришлось прямо сказать Гильгофу, что лучше бы нам вернуться — запасы воды кончаются, ручьев и озер здесь нет, а животные долго не выдержат: гиппарионы привыкли много пить, и нынешний скудный водный рацион может убить лошадок. Доктор не послушался, сказав лишь, что если верить картам, мы вскоре выберемся к южным склонам хребта Баффина. Что ж, дело хозяйское — моя задача предупредить.

Кроме Леса и бесконечной ленты каменных плит, мы не увидели здесь ничего такого, что потрясало бы воображение. Ничего, кроме Леса. Гигантские стволы, постоянный полумрак, почти абсолютное беззвучие. По сравнению с кипящей жизнью саванной Лес выглядел пустыней: нет даже мелких животных, насекомые встречаются крайне редко, зато много «мокрой паутины» — обычных для хвойных лесов Гермеса колоний микроорганизмов, внешне напоминающих клочья огромных паучьих сетей, облепивших древесную кору. Подлеска никакого, только заросли серо-зеленого мха, редкие и чахлые травинки да черные крючья палых ветвей.

Далеко наверху шумел ветер, разгуливающий в верхушках деревьев, но под непроницаемым для солнечного света пологом не чувствовалось и единого дуновения. Все же нам пришлось приодеться — жара лесостепей сменилась влажной прохладой. Собаки выглядели грустно, Лес им не нравился, и мои псины предпочитали не уходить с дороги, следуя рядом с гиппарионами. Настроение людей тоже оставляло желать лучшего. Все, включая вечно жизнерадостного Крылова и разговорчивого доктора, за несколько первых часов похода через Лес стали чувствовать себя крайне неуютно. Я держался до следующего утра и после подъема потребовал вернуться, причем привел вполне разумные доводы. Гильгоф неожиданно проявил вроде бы несвойственную ему жесткость и настоял на продолжении пути. «Хорошо, — ответил я, — но последствия — за свой счет».

На том и уговорились. Я снимаю с себя всю ответственность, но если эти сумасшедшие жаждут остаться без лошадей, бросить свою драгоценную аппаратуру и незнамо как возвращаться обратно — пожалуйста. Умываю руки.

Несколько раз высказывались предположения о природе Леса. Коленька изложил версию о том, что эта чащоба создана искусственно, равно как и Дорога — все деревья примерно одного возраста, высажены более или менее ровными рядами, не заметно ни единого рухнувшего ствола… Последнее являлось чистой правдой: окажись Дорога перегороженной мертвым деревом, пришлось бы объезжать за сотню-другую метров, однако путь оставался свободным до самых предгорий…

— Гляньте-ка, просвет! — воскликнул доктор и вытянул руку. Это случилось ближе к вечеру второго дня. По моим расчетам мы успели отмахать около девяноста километров по прямой, что полностью соответствовало фотографиям аэросъемки с ПМК Анны. — Вот, Луи, а вы беспокоились!

Я хотел было сказать, что не перестаю беспокоиться доселе и имею к тому все основания, но промолчал.

Неосознанное напряжение лишь возросло — никто не мог предположить, что нас ожидает в конце Дороги. Мелькнула мысль о крыловских разумных медузах, но я сразу отогнал ее как абсурдную.

Гильгоф не ошибся. Очень скоро мы выехали на окраину Леса, очутившись перед грядой пологих холмов, покрытых самыми обычными хвойными деревьями, ничуть не похожими на возвышавшихся за нашими спинами титанов. Дорога оборвалась, последние две серые плиты остались под сенью Леса. Гиппарионы ступили на свежую траву, а мы начали жмуриться — слепило солнце. Собаки подняли радостный лай.

— Я разочарован. — Гильгоф бросил поводья и скрестил руки на груди, подобно Наполеону, обозревающему поле битвы под Ватерлоо. — Смертельно разочарован! На нас не напали разбойники или злые колдуны, мы не нашли доверху набитый золотом величественный храм погибшей цивилизации и не встретили мудрого жреца неизвестной религии, который указал бы нам истинный путь! Что же это делается, а? Скажите, кому и зачем было нужно вкладывать столько труда в эту проклятущую Дорогу, ведущую незнамо откуда незнамо куда? Нет, я просто в ярости!

— Успокойтесь, Вениамин Борисыч, — вздохнул Крылов. — Вы преувеличиваете, честное слово! Творение чужого разума нашли? Нашли! Живы и здоровы остались? Остались! Что вам еще нужно? Все и сразу получить невозможно!

— А я очень рада, что мы покинули этот отвратительный Лес, — без обиняков заявила Анна. — Глядите, там озеро или мне чудится?

— Озеро, — подтвердил я, посмотрев в бинокль. — Километров пять отсюда… До заката еще несколько часов, но я предпочитаю встать на длительную суточную стоянку. Все устали, особенно животные.

Альфа с дочурками посмотрели на меня одобрительно.

Озеро оказалось выше предела моих мечтаний. Располагалось оно в ложбине меж двух холмов, питалось текущей с гор ледяной речкой и полудесятком ручьев. Вода чистейшая, прозрачная, на дне у берега видны камни и листья пышных водорослей, золотистые рыбы размером с ладонь… В отличие от равнинных рек здесь не должны обитать хищники-рептилии, совершенно другая экосистема. Я как родной сестре обрадовался маленькой всеядной мезохиниде, похожей на медвежонка, — отсутствие животных в Лесу изрядно действовало на нервы. Мезохинида замерла, проводила нас недоверчивым взглядом красных глазок и потопала дальше, по своим загадочным мезохинидским делам.

— Прямо-таки пейзаж кисти фламандских живописцев, — восхитился Гильгоф, когда место для лагеря было выбрано. Мы встали на небольшом каменистом полуострове опять же из соображений безопасности — все подходы открыты и прекрасно простреливаются. — Не хватает лишь мельницы и пышных рубенсовских пастушек с кистями винограда в руках! Умиротворяющая идиллия, земной Эдем!

— Все равно держите глаза открытыми, а оружие заряженным, — настоятельно посоветовал я. — На зубок мегаланию тут попасться невозможно, но кто знает…

За полчаса мы разгрузились, поставились и разожгли костер. Гиппарионы полезли купаться — трехпалые лошадки любили воду. Собаки тоже залезли в озеро, из чего я сделал вывод: тут и в самом деле безопасно. Наскоро перекусив, мы занялись самым привлекательным делом на свете — ленивым отдыхом. Звезда еще стоит достаточно высоко, можно расстелить пенолит и позагорать, потом поплескаться в прохладной озерной воде и снова развалиться на бережку. Курорт, да и только. Доктор и Крылов вскоре задремали.

— Это что такое? — Я открыл глаза, услышав голос Анны. Она стояла надо мной, держа за острый хвост небольшого зверя, на первый взгляд похожего на гибрид черепахи и жука. Панцирь, под ним — восемь членистых ножек. — Он меня укусил, точнее уколол хвостом!

Аня продемонстрировала красную точку на лодыжке.

— Продезинфицируй и забудь, — вяло отозвался я. — Ты на него наступила, да? Естественная защитная реакция, тут ничего не поделаешь… Очень древнее и примитивное животное, реликт наподобие вымерших на Земле трилобитов. Не беспокойся, он не ядовитый.

— Слава богу, — вздохнула Анна, а реликт с размаху был вышвырнут обратно в озеро и со всплеском исчез в пучине. — Все равно больно было.

— Устал повторять — наш главный лозунг «осторожность»!

— Видишь остров? На спор — кто быстрее доплывет?

— Можно попробовать, — отозвался я, почувствовав насущную необходимость освежиться. Было жарко. — Только без споров, просто поплывем.