Мелкий Дозор (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 5

– Всадники! – внезапно заорал слуга прямо у меня над ухом. На вершине холма действительно замерли трое верховых. Они явно не пытались скрываться, но и не спешили к уютному костру. Один из младших воинов-татар подъехал к троице и тут же прискакал обратно с донесением.

– Монгольский вождь Есугай приветствует хозяина Саулиту и выражает нам мирные намерения!

Вокруг татарина заалело облако злости. Я мог бы коснуться его через Сумрак и погасить очаг ненависти. Саулиту потом бы долго хмурил брови и пытался понять, отчего он вдруг проникся радушием к своему заклятому врагу. Я бы сделал так, просто повинуясь желанию Света… но не в этот раз.

Саулиту неожиданно растянул губы в улыбке и прошептал что-то на ухо слуге. Я видел, как вторая душа татарского воина сменила оттенок: поверх красной ярости легла фиолетовая печать долга. Все шло не так, как я предполагал. Если Саулиту прикажет убить Есугая, о нем побежит молва как о подлеце, который нарушил закон гостеприимства. В степи не останется человека, который бы не плюнул ему в спину. И хотя кровь вождя Темуджин-уге взывает о мести, краткий миг торжества будет оплачен сотней лет позора.

Я мысленно застонал. Извечные Силы, за что вы мне шлете это испытание?!

Есугая уже усадили за стол, и беседа возобновилась. Вождь монголов порой поглядывал на меня со странной тоской, будто чувствовал что-то. Хватило мгновения, чтобы проверить: нет, отец мальчика был простым человеком, хоть и с непростой судьбой.

Застольный разговор стремительно скатывался во взаимное молчание. Есугай-баатур был достаточно умен, чтобы не задерживаться дольше, чем того требует вежливость, поэтому он рассмеялся очередной шутке татарина и изобразил раскаяние.

– Сожалею, уважаемый Саулиту, но мне и моим слугам предстоит долгая дорога домой. Поднимем же свои чаши во славу Небесного Отца!

Время вдруг замедлило свой бег, а мысли замелькали с пугающей быстротой. Татарская женщина, робея, наливала в чашу Есугая бесконечно тягучее, густое вино. Узор будущего снова спутался в неразборчивый клубок, который требовал немедленных действий, а я все завороженно глядел на эту медленную струю, которая наполняла узорчатую пиалу, и не мог решиться.

…Пусть дремлют предвечные Силы… Пусть сладко спит Тьма, враг мой, хозяйка многих кровопролитий… Пусть смежит очи Свет, друг мой и строгий учитель. Ни к чему призывать их в свидетели злодеяния, призванного сохранить мир в Мире. Я свершаю это во имя спокойствия, именем человека, которым я был. Руками Светлого Иного, которым я стал…

Иногда проще воспользоваться простыми человеческими инструментами.

Я протянул ладонь через Сумрак. Для остальных движение было слишком быстрым, чтобы заметить, как из моей руки в чашу Есугая высыпался бесцветный порошок.

Вождь монголов осушил вино и поднялся, прощаясь. Его слегка шатнуло – он на миг нахмурил брови и тут же улыбнулся, видимо, вспомнив что-то приятное.

Вспоминай, Есугай, своих родных и близких. Вспоминай двух жен и четырех сыновей, вождь монголов. Совсем скоро твои внутренности будут пылать огнем, лоб покроет испарина, а лица близких сольются в рыжий туман. Торопись увидеть их до того, как Небесный Отец растворит тебя в вечности.

Я посмотрел, как монголы забираются в седла, и меня пронзило чувство вины.

– Доброго вам неба над головой, уважаемый Саулиту. Я, пожалуй, поеду с вождем Есугаем, на какое-то время наши с ним дороги сходятся.

– Прощай, уважаемый Джалим-хоса. Да будет твой путь легким, а конь пусть не знает усталости! – с некоторой холодностью ответил татарин.

– Вождь Есугай, подожди! – Я взлетел в седло и поскакал вслед за человеком, которого только что убил.

Небесный Отец созвал свое облачное воинство, закрыв им солнечные лучи, и замер в почтении. На берегу реки Онон – праматери монгольского племени, не осталось ни одного беззаботного кочевника. Из многочисленных юрт доносился женский плач и стенания, мужчины сурово хмурили брови и не разжигали костров.

«Татары вероломно отравили нашего хозяина», – так сказал слуга Есугая, а подтвердил его слова бледный и напуганный путник Джалим-хоса, который уступил свою сильную лошадь, чтобы довезти еще живого вождя до дома. Безвестный странник оказался сведущ во врачевании и как мог облегчал страдания умирающего баатура.

И пока жены и дети не смыкали глаз у его постели, в сердце племени зарождалась смута, которая могла положить начало кровопролитной борьбе за право называться новым вождем монголов.

Мокрые тряпицы на горячем лбу Есугая стали меняться все чаще. Мужчина попеременно бредил, вскрикивал что-то бессвязное и снова погружался в сон. Я рисковал, заходя в кочевье: старая служанка семьи Есугая оказалась Светлой Иной, правда, слабой. Несомненно, она бы что-то заподозрила, но встреча с Орчу напомнила об осторожности, и за несколько ли до конца пути я вложил немало Силы в защитное заклинание. Теперь для всех, кроме Высших, я выглядел простым человеком.

Странно, но близость к умирающему нисколько не трогала меня. Я знал, что этот человек готовился совершить множество набегов, убить сотни, а может, и тысячи людей. Знал, что он взял свою власть отнюдь не уговорами и не богатым выкупом. И все равно странно быть сердобольным убийцей. Может, именно так чувствуют себя Темные?

Нет! Я вспомнил горящие яростью глаза Алара и когтистую лапу, сомкнувшуюся на шее. Темным неведомы жалость и милосердие. Тьма – мой враг, но сейчас Силы действовали совместно. На какое-то время я стал их орудием. Может, только по этой причине Свет не рассеял мой прах в Сумраке сразу после злодеяния?

– Пошлите за Темуджином! – еле слышно прохрипел Есугай, пришедший в себя. Я оцепенел. Мальчику-Иному не следовало видеться с отцом. Последние слова умирающего обладали великой силой и могли столкнуть неокрепший разум в сторону Тьмы.

Тогда не избежать войны среди людей.

Я вызвал в сознании узор вероятностей. Линия, которая раньше была совсем незаметной, начала наливаться красным и разбухать. Вот же дурак ты, Джалим-хоса! Своим ненужным состраданием губишь дело, которое сам и начал.

Есугай уже одной ногой в могиле, но может оставить неприятное наследство в виде посмертного проклятия или наказа. Я еще раз внимательно изучил узор и облегченно выдохнул. Кровавая линия тянулась в будущее и резко обрывалась. До племени унгиратов не меньше суток пути, а вождь умрет к исходу дня. Не успеют.

Никто не стал меня останавливать, когда я покинул юрту и забрал коня у проворного мальчугана, дежурившего на входе. Люди пусто смотрели перед собой, в их памяти мои черты расплылись, а голос забылся. Простое слабенькое внушение – и можно ехать.

Конь без труда поднялся на холм, и я на миг оглянулся. Спину сверлил чей-то пристальный невидимый взгляд.

– Госпожа Оэлун! Госпожа Оэлун! – Маленький Бектер, сын второй жены Есугая, бежал со всех ног. Женщина украдкой вытерла слезы и обернулась. Смерть вождя положила начало большой смуте в рядах монгольского племени. Женщину со всей семьей оставили на бесплодном пастбище встречать голодную смерть. Самые близкие родственники не желали больше смотреть ей в глаза. Все, что осталось первой жене Есугая, – несколько верных людей и скудные пожитки. И могила мужа, у которой она молилась часами.

– Госпожа Оэлун! Темуджин запретил мне играть! – Голос Бектера дрожал от обиды. – Накажи своего сына!

– Бектер… – как можно мягче начала Оэлун, – Темуджин – твой старший брат, и ты должен его слушаться.

– Я не буду его слушаться! Он говорит несправедливые вещи! – Мальчик зарыдал и бросился обратно к юрте.

Оэлун вздохнула и с укоризной глянула на курган из камней, будто тень мужа могла повлиять на детей. Как же рано ушел гордый герой степей, о котором уже начали слагать песни! Ушел – и теперь благородная семья вынуждена искать съедобные коренья и питаться рыбой, не помышляя о былом изобилии. От века монголы считали, что право на правление нужно оплатить заслугами и подвигами. Никто не стал бы слушать ребенка, будь он хоть сыном самого Небесного Отца.