Неделя неудач - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 15
На мое удивление Витька прореагировал очень спокойно. Негромко сказал:
– Докладчик сегодня плохо позавтракал, – и продолжал слушать Выбегалло.
– Итак, вклад наш в общенародное хозяйство никак не отвечает возросшим потребностям населения...
– Можно конкретнее? – осведомился Янус Полуэктович. – Самовыкапывающаяся морковь плохо себя оправдала.
– Есть у нас отдельные недостатки, – признал Выбегалло, косясь на корреспондентов. – Кто много работает, тот и ошибается... порой. А в чем мастерство подлинного ученого? В том, чтобы, эта, обращать внимание на дела своих коллег, и творчески их доработав, обратить на пользу материальным потребностям народа! Вот сидит мой скромный товарищ, Луи Иванович Седловой, создавший малополезную штуку – машину, для путешествия по придуманному, значится, будущему...
– Вот гад, – сказал Эдик. – Сашка, надо было вам вчера...
– Не помогло бы, – отмел я недоконченную идею. Смущенный Седловой съежился в кресле.
– Зачем советскому человеку путешествовать в выдуманные миры? – вопрошал Выбегалло. – Не будет ли это уклонизмом, и, не побоюсь этого страшного термина – диссидентством? Ежели кто хочет книжку почитать, так это дело хорошее. Много чего напечатано, одобрено, и стоит на нашей книжной полке. Читай хоть журналы, хоть газеты, хоть иную литературу. А заглядывать туда из порожнего любопытства – вещь смешная, ненужная. Этим пусть оторвавшаяся от труда молодежь занимается, чтобы нам было что пресекать.
Янус Полуэктович глянул на часы и повторил:
– И все же, я просил бы вас быть конкретнее. На данный момент лучшие умы института собрались выслушать вас... понимаете?
Выбегалло закивал:
– Вот я и обдумал, нет ли в придумке с машиной времени хоть какого-то полезного зернышка? И вспомнил совет всеми нами любимого товарища Райкина – можно все поставить на пользу обществу, даже хождения писателя по комнате, когда ему, значится, слов не хватает, и он их где-то там ищет.
Питомник и Проницательный громко засмеялись. Им явно не доводилось заниматься поисками недостающего слова, данный в начальных классах запас их вполне устраивал.
– Ежели можно посмотреть на то, что писателя наши навыдумывали, то следует все это и взять для изучения, – продолжал Выбегалло. – Известно, что литература наша много чего полезного напридумывала. Это и сеялки с атомной тягой, и подводные лодки для сбора морской капусты, и прочие полезные вещи.
Кристобаль Хозевич поднялся и спокойно сказал:
– Полагаю, все мы убедились, что имеем дело с очередной прожектерской идеей. Из миров выдуманного будущего, равно как настоящего или прошлого, невозможно что-либо принести в наш мир. По причинам, понятным всем... здравомыслящим людям.
– Мне к-кажется, что, несмотря на определенную резкость тона, К-кристобаль Хозевич п-прав, – осторожно заметил Киврин. – Амвросий Ам-мбруазович, видите ли...
Странно, но Выбегалло словно обрадовали слова Хунты!
– Неправ! Неправ наш любимый Кристобаль, понимаете, Хозевич! – он даже слегка поклонился Хунте, и я впервые увидел бывшего Великого Инквизитора растерянным. Довольный эффектом, Амвросий Амбруазович продолжил: – Мои сверхурочные работы с машиной времени дали результат, прямо-таки феноменальный, говоря человеческим языком – недюжинный! И это сейчас будет объяснено и продемонстрировано, к восторгу населения и посрамлению скептиков от магии! Труд, эта... духовный, привел к появлению плодов материальных! В полном, понимаете, соответствии с законами единства и борьбы одного с другим!
Выбегалло взмахнул рукой, и два его лаборанта, скромно стоящие в углу, подтащили к столу большие, закрытые мешковиной, носилки. Корнеев крякнул и шепнул:
– Вот ведь натаскал... Выносилло наш недюжинный!
И все же даже Витька казался смущенным и заинтригованным.
Амвросий тем временем сдернул с носилок мешковину и, отпихивая лаборантов, принялся выкладывать на стол перед магами самые разнообразные предметы, приговаривая:
– Все заучтено и заоприходовано, ничего не пропадет...
Предметы пустили по рукам.
Много чего здесь было. И те самые часы, правда с порванным ремешком – видимо уж очень старался Выбегалло их нацепить на себя. Небольшой, очень симпатичный импортный телевизор, зачем-то соединенный шнуром с совершенно непонятным плоским ящичком, аккуратный пластиковый чемоданчик, женские колготки, что-то вроде кинокамеры, но очень изобильно украшенной кнопками... Как ни странно, но лежала даже пара книжек, точнее – огромных цветных альбомов, с надписью на английском – «OTTO».
– Смотрите, смотрите, удивляйтесь, – покровительственно сообщил Выбегалло. Все смотрели. Только Янус Полуэктович с усмешкой пролистал альбом, передал его дальше по столу, и, подперев голову руками, стал наблюдать за Амвросием.
– Как я п-понимаю, – сказал Киврин, – все это – просто з-западный ширпотреб. Г-где-то там с-сделанный.
– Нет, – замотал головой Выбегалло. – Подвело вас чутье, товарищ Киврин! Не «г-где-то там», а у нас! В мире, созданном талантливым писателем!
– А почему тогда все импортное? – ехидно спросил Корнеев.
– В будущем это уже значения иметь не станет! – изрек Выбегалло. Я толкнул Витьку и шепнул:
– Бесполезно. Ты его не подловишь. Молод еще.
То ли Выбегалло услышал мои слова, то ли уловил движение – но, схватив чемоданчик, передал его мне:
– А это для изучения нашего уважаемого специалиста! Откройте!
Я открыл. Внутри чемоданчик оказался прибором. С оборотной стороны крышки – тускло-серый экран. Была и клавиатура, напоминающая пишущую машинку, но с буквами и русскими, и английскими.
– Что это? – спросил я, совершенно очарованный.
Выбегалло, извлекая из недр зипуна грязный клочок бумаги, навис над моей спиной. Неуклюже нажал какую-то кнопку.
Экран слабо засветился синим, на нем появилась какая-то желтая таблица с английскими надписями.
– Это, дорогой мой, гений мысли человеческий, электронная вычислительная машина!
Корнеев страшным шепотом произнес:
– "Шкаф для устройства памяти", да?
– А... как она работает?