НИЧЬЯ СИЛА - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 36

Я молчал. Стоял и смотрел на него. Пусть даже тени мысли не мелькнет на лице. Пусть он подумает то, что ему хочется подумать.

Пусть.

– Ты испугался? – спросил Костя. – Ты… да ты… ты трус, Антон!

Я молчал.

И Высшие молчали. Нет, не молчали, наверное. Орали, ругались, проклинали меня – потому что я ухнул всю собранную ими Силу в абсолютную защиту для себя самого.

Если сейчас по Байконуру ударит термоядерный заряд – я останусь целым и невредимым. Плавающим в облаке плазмы, вплавленным в кипящий камень – но абсолютно целым.

– Я даже и не знаю, что сказать… – развел руками Костя. – Да я и не собирался тебя убивать! Я все равно помню, что ты был моим другом!

Я молчал.

Прости, но я не могу сейчас назвать тебя другом. И потому ты не должен понять то, что понял я. Не должен прочитать мои мысли.

– Прощай, Антон, – сказал Костя.

Техники подошли к нему и опустили стекло гермошлема. Он еще раз посмотрел на меня сквозь стекло – непонимающе, обиженно. И отвернулся.

Я думал, что он откроет портал в космос прямо сейчас. Но Костя и впрямь готовился к прыжку основательно. Что и говорить, я никогда не слыша даже о попытках перенестись на борт летящего самолета, не то что космической станции.

Оставив космонавтов и персонал пребывать в оцепенении. Костя вышел из зала. Лас посторонился, покосился на меня, взглядом указывая на пистолет.

Я покачал головой и он не стал стрелять.

Мы просто пошли следом.

В зал управления полетами – где как сомнамбулы сидели за компьютерами техники и программисты.

Когда он успел подчинить всех своей воле?

Неужели сразу, как только оказался на Байконуре?

Обычный вампир легко держит под контролем одного-двух человек. Высший может управиться и с парой десятков.

Но Костя и впрямь стал Абсолютным Иным – весь отлаженный механизм огромного космодрома крутился сейчас вокруг него.

Косте приносили какие-то распечатки. Что-то показывали на экранах. Он слушал, кивал – и даже не смотрел в нашу сторону.

Умный парень. Хорошо образованный. Учился на физфаке, потом ушел на биологический, но физику с математикой, похоже, не разлюбил. Мне бы эти схемы и графики ничего не объяснили, а он готовился провесить магический портал на орбиту. Выйти в космос волшебными средствами – маленький шаг для Иного, огромный прыжок для всего человечества…

Только бы он не затянул.

Только бы не запаниковал Гесер.

Только бы не нанесли ядерный удар – это не поможет, и это ненужно, ненужно, ненужно!

Костя посмотрел на меня, лишь когда открыл призму портала. Посмотрел презрительно и обиженно. Губы за стеклом гермошлема шевельнулись и я понял: “прощай”.

– Прощай, – согласился я.

С чемоданчиком системы жизнеобеспечения в одной руке и с чемоданчиком, хранящим “Фуаран” в другой – Костя шагнул в портал.

Я поспешил снять шит – и чужая Сила, ухнула в пространство, растекаясь вокруг.

“Как ты все это объяснишь?” – спросил Гесер.

– Что именно? – я сел на подвернувшийся стул. Меня колотило. На сколько там хватает кислорода в легком полетном скафандре, вовсе не предназначенном для выхода в космос? На пару часов? Вряд ли больше.

Косте Саушкину оставалось жить совсем немного.

“Почему ты уверен…” – начал Гесер. Замолк. И мне даже показалось, что я слышу какой-то обмен репликами между ним и Завулоном. Что-то о приказах, которые надо отменить, о бомбардировщиках, которым требуется вернуться на аэродромы. О команде магов, которая станет заметать следы творившихся на Байконуре безобразий. Об официальной версии сорванного старта.

– Что случилось-то? – спросил Лас, садясь рядом. Техник, которого он бесцеремонно согнал со стула, недоуменно озирался. Люди вокруг приходили в себя.

– Все, – сказал я. – Все кончилось. Все почти кончилось.

Но я знал, что это еще не конец. Потому что где-то высоко в небе, выше облаков, в холодном звездном свете, кувыркается в украденном скафандре Абсолютный Иной Костя Саушкин. Пытается – и не может открыть портал. Пытается – и не может достичь проплывающей мимо станции. Пытается – и не может вернуться на Землю.

Потому что он – Абсолютный Нуль.

Потому что все мы – вампиры.

И там, за пределами теплой, живой Земли, вдали от людей и животных, растений и микробов, от всего того, что дышит, шевелится, спешит жить – мы все становимся абсолютными нулями. Лишенными дармовой Силы, что позволяет нам так красиво и ярко бросать друг в друга шаровые молнии, исцелять болезни и наводить порчу, превращать кленовый лист в банкноту, а прокисшее молоко – в выдержанный виски.

Вся наша Сила – чужая.

Вся наша Сила – слабость.

И это то, чего не мог понять и не хотел принять хороший парень Костя Саушкин.

Я услышал смех Завулона – далеко-далеко, в городе Саратове, стоя с бокалом пива под зонтиком летнего кафе, Завулон всматривался в вечереющее небо – искал в нем новую быструю звезду, чей полет будет ярок, но недолог.

– Вроде как ты плачешь, – сказал Лас. – Только слез нет.

– Верно, – ответил я. – Слез нет, сил нет. Обратный портал не открою. Придется лететь самолетом. Или подождать группу зачистки, может, помогут.

– Кто вы такие? – спросил техник. – А? Что происходит?

– Мы – инспекция министерства здравоохранения, – сказал Лас. – И лучше бы вы объяснили, кто додумался сжигать скошенную коноплю у воздухозаборников системы вентиляции;

– К-какую коноплю? – начал заикаться техник.

– Древовидную! – отрезал я. – Пошли, Лас. Мне еще положено дать тебе необходимые объяснения.

Мы вышли из зала – навстречу бежали какие-то сотрудники, какие-то солдаты с автоматами. Бардак был такой, что на нас внимания не обращали – а может быть, нас прикрывали остатки магического щита. В конце коридора мелькнула розовая задница немецкого туриста – он бежал вприпрыжку, так и не вынув палец изо рта. За ним спешили двое в белых халатах.

– Слушай сюда, – сказал я Ласу. – Кроме обычного, человеческого мира, который доступен глазу, существует еще и сумеречный мир. Попасть в Сумрак могут только те…

Я сглотнул и запнулся – мне снова представился Костя. Совсем давнишний Костя, еще ничего не умеющий пацан-вампир…