Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович. Страница 146

Тему “Человека из Назарета” продолжает очередной роман писателя “Царство зла” (1985), который можно назвать своего рода религиозной антиутопией, обращенной в прошлое. В нем рассказывается о судьбах апостолов и судьбе христианства в годы становления новой религии. В романе сохранен иронический тон: невидимый рассказчик-скептик, за которым ощущается л в гор, излагает полные драматизма события в Иерусалиме, пребывающем под властью римлян, и в самом Риме.

Первые христиане, не искушенные еще во всех тонкостях нового учения, несут его в мир, весьма противоречиво воспринимающий Новый завет. Что же дает человеку это учение? В привычном для Берджеса ироническом тоне автор-рассказчик отвечает: “Бог существует. Должно существовать и объяснение происходящие с человеком бед. Но бог выше человеческой морали и человеческих нравов и потому не ведает, что творит. Он лишь игрок. И разве все что было, не игра? В этой игре он послал своего сына во плоти в мир, чтобы тот провозгласил спасение Израиля. Он предусмотрел, что Израиль останется глух к этому зову… О, эта великая игра, бесспорно, божественного происхождения, и она продолжается. А то, что она причиняет страдания людям, не затрагивает пределов божественного всезнания: плоть — это странное вещество, плохо поддающееся его восприятию, ибо сам бог лишен ее, а поскольку он бесплотен, то во плоти вряд ли есть божественное начало. Он не видит чужой боли и, конечно, не способен сочувствовать ей”.

Петр и другие ученики Христа, едва начал проповедовать его учение, тут же оказываются обвиненными сине ионом — верховным судом первосвященников иудейской религии — в ереси и подвергаются преследованиям. Высший смысл их проповедей, кажется, никому неведом — все, даже и первосвященники, воспринимают слова Христа буквально, узкодогматически. Для фанатичных защитников иудейской веры ее символом, смыслом и воплощением является храм Соломона как зримое и, прежде всего, осязаемое, материальное выражение божественного начала и проистекающих от него благ для жрецов храма и Иерусалима. “С храмом связано слишком многое — престиж священников, деньги, торговля, сосредоточенная в городе”, — говорит Матфей, один из учеников Христа. Могущество бога для них воплощается в безграничной власти богатства, материализованного в храме из золота и слоновой кости. (Сущность подобных “верований” отчетливо вскрыл К. Маркс: “Деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар…” Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. I, с. 410.) Страшным кощунством, поэтому, представляются священникам мысли Христа, развиваемые его последователями, о том, что истинный храм как сосредоточие божественного начала — не тот, который на земле и сделан руками из камня и золота, а тот, который на небе.

Петр убеждается что многие его соотечественники воспринимают христианство в русле антигуманной националистической доктрины иудаизма — религии якобы богоизбранного народа, презирающего все остальное человечество, “необрезанных” псов. Иисус же призывал любить не одних лишь “детей Израилевых”. Общечеловеческий дух Нового завета противоречит догматически-изуверской сущности талмуда, приверженцы которого отказываются иметь что-либо общее с людьми иной национальности и веры, готовы умереть за храм, воплощающий их веру, лишь бы в него не ступила нога иноверцев.

Тем временем в Риме, где царствует деспот, эстет и циник Нерон, распространяются слухи о каком-то каннибалистском культе, основателем которого был раб Крестус, чьи последователи поедают друг друга. Так извращен, то воспринимают в “царстве зла” смысл учения Христа, в частности описанную позднее в евангелии сцену: “И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и казал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов”. Императорские сатрапы поджигают Рим, чтобы, по августейшей прихоти, он восстал из пепла еще прекрасней. А Сенату и римскому народу внушают мысль, что виновники поджога — каннибальская секта христиан, которых необходимо предать казни, а веру под страхом смерти запретить. Так и происходит — безумствующим толпам есть на кого излить свой гнев.

Последующие бурные события показывают, как мало заботит людей проповедь добра — силы зла сметают все и всех на своем пути: правых и виноватых, грешников и праведников. Во время Иудейской войны римляне разрушают Иерусалим, уничтожен храм Соломона и его фанатичные защитники. Финалом, символизирующим для автора бессилие добра и беспомощность человека в мире — арене “божественной игры”, становится извержение Везувия, у подножия которого в пещерах скрываются преследуемые христиане. Но лава уничтожает не только их — весь город Помпеи с верующими и колеблющимися, идолопоклонниками и поклоняющимися лишь своей похоти развратниками.

Не таким ли видится прообраз будущего Берджесу? Не усмотрел ли он в словах писания, которые Иисус напомнил ученикам в ночь перед распятием — “пожару пастыря, и рассеются овцы стада” — предсказание страшной судьбы человечества, которая чудится писателю на исходе XX века? Так на последних страницах романа возникает излюбленная тема Берджеса — грядущая тотальная катастрофа, апокалипсис. Он уже обращается к ней в романе “Конец последних известий”, рисуя жуткий конец зашедшей в тупик цивилизации. Ныне мысль автора выступает еще рельефнее — человечество, не способное воспринять проповедь добра, неминуемо гибнет. В его неспособности Берджес, похоже, не сомневается, как и в неотвратимости катастрофы, выражая тем самым общий дух пессимизма, характерный сегодня для значительной части западной литературы о будущем. Однако нельзя не отметить присущее Берджесу и другим представителям этой литературы стремление художественно проанализировать тенденции развития современного западного мира, предугадать их вероятную динамику, предупредить о возможных трагических последствиях, призвать одуматься сегодня, сейчас.

Александр Каширин

ОПЫТ БИБЛИОГРАФИИ ЧЕШСКОЙ И СЛОВАЦКОЙ ФАНТАСТИКИ

В настоящую библиографию включены основные книжные публикации чехословацкой фантастики за послевоенный период. Библиография состоит из двух разделов: списка произведений и описания книг, связанных общей ссылкой.

Бабула Владимир.

Как я был великаном. Р-з, 13.

Берковец Иржи.

Аутосонидо Р-з, 13.

Вайсс Ян (1892–1972).

В стране наших внуков. Р-н, 21.

Дом в тысячу этажей. Р-н, 20, 22, 55.

Метеорит дядюшки Жулиана. Р-з, 13.

Нам было его жаль… Р-з, 20, 22.

Никто вас не звал. Р-з, 20, 22.

Редкая профессия. Р-з, 20, 22.

Тайну надо беречь. Р-з, 20, 22.

Тысячу людей ждут. Р-з, 20, 22.

Вейс Ярослав (1946).

Да, кстати, на чем же я остановился? Р-з, 8.

День на Каллисто. Р-з, 8.

Сердце. Р-з, 8.

Белинский Ярослав (1946).

Эпидемия. Р-з, 8.

Веселы Зденек.

Брабинец Иржи.

Преступление в заливе Духов. П-сть, 13.

Преступление в радужном заливе. П-сть, 20.

Винарж Я.

Эста. Р-з, 14.

Вольный Зденек (1946).

Жена и анкета. Р-з, 8.

Огонь из чистого золота. Р-з, 8.

Зика Ярослав (1922).

Решение. Р-з, 8.

Изакович Иван (1934).

Одиночество Р-з, 8.

Кайдош Вацлав (1925).

Дракон. Р-з, 4, 16, 18.

Игра с призраком. Р-з, 12.

Курупиру. Р-з, 8.

Опыт Р-з, 2, 3, 14.

Клабал Родомир.

Если вы такой умник, то скажите, где трупы? Р-з, 17.

Козак Б.

Голова Медузы. Р-з, 10.

Кубиц Ладислав.

Пришельцы. Р-з, 5.

Кужел Душан (1940).

Бегство из рая. Р-з,13.

Некролог. Р-з. 8.

Ленчо Ярослав (1933).

Попытка уничтожить планету Р-з, 8.

Махачек Любомир (1947).

Домашний помощник. Р-з, 8.

Михал Карел (1932).

Баллада о Чердачнике Р-з, 6.