Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович. Страница 15

Газеты насчет скандала все как одна хранили гробовое молчание, зато город гудел. Говорили, что на прием Его Превосходительство явился со слуховым аппаратом и жаловался, что в последнее время он стал туг на правое ухо. Говорили, что сначала все шло нормально, прием, как прием — дипломаты во фраках с орденами, дамы в вечерних туалетах с брильянтами, речи, тосты, шампанское…

А затем все вдруг как взбесились — одни в большей, другие — в меньшей степени. Самый приличный эпизод из множества рассказываемых повествовал о том, как дамы и господа сбрасывали одежки и, в чем мать родила, сигали в бассейн. Все остальное было уже совершенно нецензурно.

Когда я предстал перед Его Превосходительством, Отец Нации был настроен совершенно благодушно.

— Я опробовал аппарат, — заявил он. — Хорошее, очень хорошее изобретение. Что просишь за него?

— Ваше Превосходительство, — ответил я с поклоном, — во-первых, мне нужны деньги, чтобы построить усовершенствованную модель с радиусом действия до самого видимого горизонта. А во-вторых, Ваше Превосходительство, разрешите задать вам вопрос.

Отец Нации благосклонно кивнул.

— Через неделю будет восемь лет, как вы пришли к власти. Вам еще не надоело?

Его лицо снова напомнило мне морду породистого пса-боксера. Складки у крепко стиснутых челюстей и два глаза, как два лазера.

— Я хочу сказать, Ваше Превосходительство, не надоело ли вам за восемь лет быть правителем этого захолустья? О большем вы никогда не задумывались? Скажем, власть над всем континентом? Или над всем полушарием, а в перспективе — над всей земной сферой?

Его лицо приобрело выражение совершенно безумное. Я решил, что пробил мой смертный час. Сейчас он бросится на меня и вцепится в глотку.

Вместо этого он хрипло произнес:

— Так. Это серьезно?

Я напрягся. Настал миг идти ва-банк. Все балансировало на острие ножа, и страху не должно быть места.

Страха не было. Я ощущал прилив боевой ярости.

Я подошел к столу Отца Нации, уперся в его поверхность кулаками и сделал то, на что еще ни разу не решался в присутствии Его Превосходительства, — посмотрел ему прямо в глаза и позволил себе не скрывать ненависти.

— Слушай, ты, — сказал я с холодной злобой. — Неужели ты воображаешь, что я принес бы тебе свое изобретение, если бы ты не был мне нужен? И неужели ты думаешь, что я только и мечтаю о том, как лучше услужить бывшему содержателю борделя, ставшему диктатором в никому не известной, богом забытой дыре? Ведь вы, Ваше Превосходительство, подрабатывали на падших дамах до того, как подались в тайную полицию, не так ли?

В его лице промелькнула тень растерянности, хотя глаза продолжали гореть злобой. Кажется, я сумел его пронять. Следовало ковать железо, пока горячо.

— Если бы у меня была хоть сотая часть той силы воли, которая есть у тебя и благодаря которой ты из сутенеров прыгнул в Отцы Нации… Но я, как и большинство интеллектуалов, вял, нерешителен, слабохарактерен и слабоволен. Поэтому сам я не смогу использовать аппарат в полную меру. Затем ты мне и нужен. К сожалению, господь наделяет сильной волей таких вот горилл, вроде тебя. Но зато гориллам он не дает воображения. Если бывший хозяин борделя сумеет подмять под свою задницу страну, то он, превратив ее в один большой бордель, на этом успокаивается. Такой горилле нужен хороший советник — чтобы новые горизонты открывать и новые цели ставить. Но я не хочу быть советником у рядового мини-фюрера, я хочу быть первым доверенным лицом у настоящего владыки — перед которым трепещет весь мир. Понял, дубина?

Его палец лежал на кнопке звонка. Он сказал совершенно спокойно:

— Ты знаешь, какие искусники работают в моих подвалах? Знаешь, как умело продлевают они жизнь человеку, который, подпав к ним, молит господа-бога и Деву Марию только об одном — о быстрой смерти? Знаешь, скольких я отправил в эти подвалы за гораздо меньшие оскорбления — в сущности, за совершеннейшие пустяки?..

Он снял палец с кнопки. В его лице вдруг появилось что-то жалкое.

— Но ты говорил то, что думал. Ты знаешь, позавчера я вызывал па одному всех своих друзей и соратников, всех приближенных, всех преданных слуг и верных работников. С помощью твоего аппарата я внушал им, чтобы они говорили правду (потом, конечно, я приказывал им все забыть). Я спрашивал их, как они относятся ко мне. И знаешь, они все, все до единого хотят моей смерти. Они хотят занять мое место. Сначала я решил было их всех того, в подвал и к стенке; но это значит остаться в пустоте — их слишком много… А работать — то с кем — то надо…

Он подавленно замолчал и, кажется, даже всхлипнул.

Я выпрямился.

Я выиграл.

— Ничего, Ваше Превосходительство, — сказал я, — ведь это все царедворцы, лизоблюды — дрянь людишки. Простой народ любит вас искренно и преданно. И, например, мне ни к чему желать вашей смерти, — вы мне нужны. Как и я вам. С вашей волей, да с моим интеллектом мы весь мир покорим! Не надо унывать.

Он молчал и, отвернувшись от меня, стиснув кулаки, смотрел в окно. А я был всего лишь в двух метрах от него и никого в зале, кроме нас с ним, не было, а на столе лежал заряженный армейский револьвер 38-го калибра.

Я подумал, что какой-нибудь анархист-террорист дорого бы заплатил, чтобы оказаться в моем положении. Но бодливой корове бог рогов не дает. Анархисту-террористу, мечтающему убить Отца Нации, господь не даст такого случая, а мне он не дал храбрости. Слишком много всяких там “да, можно бы, но что, если?..” Слишком много нерешительности и рефлексии. Анархист, не раздумывая, прыгнул бы к столу за револьвером. Но его таким природа сотворила — умеющимчв решительный момент не колебаться…

— Я могу идти, Ваше Превосходительство? — спросил я. Диктатор, не глядя на меня, махнул рукой.

— Так вы распорядитесь, чтобы мне денег дали на новую модель. Через неделю, когда многотысячные толпы ликующего народа соберутся на дворцовой площади, чтобы поздравить вас, мы ее испытаем. Проведем генеральную репетицию… А после обсудим стратегические планы.

Его Превосходительство казался погруженным в глубокие раздумья. Я вышел из кабинета и тихонечко прикрыл за собой дверь.

Многотысячные толпы празднично одетого люда собрались на дворцовой площади, дабы выразить свое ликование по поводу восьмой годовщины прихода к власти Отца Нации. Женщины надели лучшие платья, мужчины продели в петлицы пиджаков разноцветные ленточки. Над толпой летали воздушные шарики, реяли стяги и штандарты. Наяривали духовые оркестры, и мальчишки-разносчики шныряли по толпе, предлагая сладости, мороженое и напитки. Между толпой и дворцом с карабинами поперек живота стояли три шеренги неподкупной и безупречной национальной гвардии. На всякий случай. На этот же случай кварталы вокруг дворца и площади были оцеплены и охранялись усиленными полицейскими нарядами и армейскими патрулями. Атмосфера, одним словом, была праздничной.

На обширном балконе второго этажа дворца уже стояли члены хунты и другие близкие друзья и соратники Отца Нации. Ждали только его самого.

Мы с Его Превосходительством были совершенно одни в пустом зале, из которого широкие застекленные двери вели на балкон. Сквозь стекло видны были спины, мундиры, портупеи и погоны верных друзей и соратников.

Я помогал Отцу Нации пристроить в пустой кобуре блок “В” новой модели УВИ. Блок “А” — плоская коробочка — находился уже в нагрудном кармане мундира, и от него шел тонкий провод к присоске над правым ухом диктатора. Как и прежняя модель, УВИ сработан был под слуховой аппарат. Блок “В” был автономным.

Я, наконец, смог застегнуть кобуру.

— Все готово, Ваше Превосходительство. Значит, как договорились, сначала, для проверки, вы внушите всей толпе приказ опуститься на колени… С богом, Ваше Превосходительство! Помните — сегодня перед вами встанет на колени этот сброд, а завтра весь мир!

Его Превосходительство сжал челюсти и строевым шагом вышел на балкон. Толпа разразилась возгласами ликования и овациями. Я тоже вышел на балкон и встал на самом левом фланге, за спинами соратников, но так, чтобы видеть лицо Отца Нации. Кажется, мой фрак был единственным среди всех этих мундиров. Я следил за Его Превосходительством. Ват он поднимает руку, требуя тишины. Гул толпы затухает. Наконец, полная тишина, прерываемая трепетом стягов на ветру. Вот Его Превосходительство прижимает пальцы правой руки к нагрудному карману и, опираясь левой рукой на балюстраду, подается вперед и вперяет в толпу свой тяжелый свинцовый взгляд. Вот он через ткань мундира нажимает кнопку на плоской коробочке, и вот он — момент моего триумфа. Обмякшее, грузное тело Отца Нации повисает на перилах балкона, а потом мешком сползает на пол. Левая рука цепляется за балюстраду и отлетает от нее, фуражка откатывается в сторону. Его Превосходительство мертв. Пользуясь замешательством на балконе, я медленно отступаю в глубь дворца. Но еще некоторое время мне видна багровая лысина Отца Нации в окружении леса до блеска вычищенных сапог.