Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович. Страница 55

Офицер отодвинул его в сторону, достал нож и, сверкая белозубой улыбкой — сама приветливость! — начал разрезать на Джине юбку. Ткань легко разошлась, сквозь разрез стали видны белые трусики.

— Что-то новенькое, — сказал офицер, взвешивая “зажигалки” на руке.

По затылку Калинова текло липкое и теплое, перед глазами висела багровая занавеска. За руки держали крепко — не вырвешься! Он раскрыл глаза пошире, усилием воли отодвинул в сторону багровую занавеску и посмотрел на Джину.

Что же ты их не поубиваешь, девочка, подумал он. Не спасешь нас…

Его взгляд встретился со взглядом Джины, спокойным и пристальным. И в голове перестали бить колокола, и мускулы налились металлом, и Калинов понял, что может перевернуть мир. Как школьный глобус… А еще он понял, что Джина хочет, чтобы все сделал он сам. Рассчитался с Роже. Покончил с засадой… И ее чтобы спас. Как и положено кавалеру.

Только бы не отказало мое столетнее тело, подумал он. И рванулся.

Люди, державшие его за руки, так сильно столкнулись головами, что черепа их треснули. Легким движением он перебросил оба тела через забор — так велико было упоение этой силой. За забором затрещало, словно там врезались друг в друга две телеги. Офицер, все еще улыбаясь, пытался достать правой рукой арбалет, в левой у него по-прежнему были “зажигалки”. А Роже Виго уже стрелял. Лайтинг в его лапах выглядел как игрушка, и он спокойно выпустил в Калинова весь заряд. В упор. С двух метров. Но луч отразился и ушел куда-то в небо. Калинов сделал шаг вперед, аккуратно щелкнул Виго по лбу. Голова Роже мотнулась назад, он выронил лайтинг из рук, упал навзничь, дернулся и затих. Джина смотрела на Калинова с восторгом, и восторг этот добавлял новых сил.

Оставался еще офицер. Калинов повернулся к нему. Офицер уже не улыбался. И не пытался достать арбалет. Правой рукой он тянулся к чеке “зажигалки”.

— Не трожь! — заорал Калинов. — Полгорода спалишь!

Было поздно. Послышались хлопок и шипение. И тогда Калинов схватил Джину под мышку и, задержав дыхание, прыгнул вверх, перелетел через забор, через улицу и опустился во дворе дома напротив. И снова прыгнул. В прыжке он оглянулся. Из двора Роже Виго, стремительно увеличиваясь в объеме, вставало багровое солнце. Было удивительно тихо, только что-то хрипела полузадушенная Джина. Сзади полыхнуло жаром, и пришлось прыгать и прыгать, все Дальше и дальше, и уже не хватало сил на следующий прыжок, и тогда он растянулся у какого-то дома прямо на брусчатке и подмял под себя Джину, прикрыв ее телом.

И плотный, наваливающийся на него сверху жар пропал. Вокруг снова была трава, пели птицы и дул легкий ветерок.

— Отпусти, — прошептала Джина. — Медведь…

Калинов, пошатнувшись встал. Джина села. На ее обнаженной правой ноге виднелись два больших синих кровоподтека. Джина посмотрела на него и натянула на ногу разрезанную юбку. Калинов поспешно отвел глаза.

— Что происходило? — спросил он.

— У кого-то из нас слишком буйная фантазия! — сказала Джина.

Она поднялась, придерживая рукой разрез.

— Я домой, — сказала она. — Придется с мамой объясняться… В таком виде…

И не успел Калинов что-либо произнести, как она подскочила к нему, коснулась губами его щеки и тут же исчезла.

Калинов огляделся. Рядом никого не было. У озера на пляже большая группа молодежи играла в волейбол. Калинов побрел туда. Левая нога ныла. Он снял брюки и остался в плавках. На ноге были такие же кровоподтеки, как и у Джины.

— Проклятые “зажигалки”! — пробормотал он.

На пляже его встретили приветственными возгласами. Он поймал на себе любопытные взгляды двух или трех девчонок. Девчонки были незнакомые. Он равнодушно кивнул им и растянулся на теплом песке. Рядом с ним хлопнулся еще кто-то. Калинов повернул голову. Это был Клод.

— Надоело прыгать, — сказал он. — Можно, я с тобой полежу?

— Ложись, — сказал Калинов.

— А где Джина? — спросил Клод.

Калинов пожал плечами.

— Ясно, — сказал Клод. — Интересно было?

Калинов снова пожал плечами.

— Джина — хорошая девушка, — сказал Клод. — Только ей нужно настоящее.

Калинов подгреб себе под грудь кучу песка.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил он.

— Видишь ли, — сказал Клод. — Ты, наверное, заметил, что большинству из нашей компании от шестнадцати до восемнадцати лет. Других здесь почти не бывает.

— Заметил. — согласился Калинов.

— А мне уже двадцать два, — сказал Клод. — Да-да… Ты спросишь, почему я до сих пор играю в эти игры…

— Почему?

— Из-за глубины… Я, конечно, не знаю, где вы были с Джиной вдвоем Но вот когда мы штурмовали этот лагерь… Скажи, ты так ненавидел когда-нибудь там, в Мире?.. У меня было желание передушить оранжевых голыми руками.

— А мне хотелось посмотреть, есть ли у них сердце, — сказал Калинов.

— Вот-вот, — сказал Клод. — Ты знаешь, это как наркотик… Я давно уже понимаю, что пора искать себе настоящее дело. И все время возвращаюсь сюда, и возвращаюсь… И так уже шесть лет.

— Шесть лет? — поразился Калинов.

Оказывается, все это существует уже давно, думал он. И все эти годы хранится в глубокой тайне… так, что никто из нас не догадывался… И этот мальчишка прав… Я прожил девять с лишним десятков лет, и любил, и ненавидеть приходилось, но все было как-то мельче, мягче, бледнее. Как я тогда подцепил Наташку! Вот с ней было настоящее… Черт, все с ног на голову поставил! Тут настоящее, в Мире игрушечное… И дети во все времена играли в войну, и не было в этом ничего кощунственного. И в пиратов играли, и в Чапая, и в партизан1… Казаки-разбойники…

— Ты знаешь, Клод, — сказал он. — Я был неправ… С той пощечиной.

Клод кивнул.

— Ты странный парень, Саша, — сказал он. — Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном, я вижу твои худосочные мышцы, странная какая-то худоба для нашего века… А порой мне кажется, что ты раза в три — четыре старше меня.

— Почему? — спросил Калинов и сел.

Как будто насквозь видят, думал он. Какие они, в сущности, еще дети… Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать — душой покривить нельзя…

— Не знаю, — сказал Клод. — Просто такое ощущение.

— Пошел я домой, — сказал Калинов.

— Ага, — отозвался Клод — Приходи завтра.

Калинов встал и принялся натягивать штаны.

— Только запомни, — продолжал Клод, — обидишь как-нибудь Джину, я не погляжу на то, что ты такой худосочный.

— Запомню, — сказал Калинов.

И окунулся в серый туман.

Дома он долго отмокал в ванне, поглаживая отмеченную кровоподтеками ногу, и кружился под колющими струйками душа. Потом он сел ужинать, а когда дело пошло к вечернему чаю, пожаловал Паркер.

— Добрый вечер, коллега, — поприветствовал его Калинов. — Вы как нельзя кстати. Я только что собрался пить чай.

— Благодарю, коллега, благодарю, — прогудел Паркер. — От чая никогда не отказывался.

Расставили сервиз, заварили чай. Калинов заказал варенье из ежевики. Доставая заказ из приемника линии доставки, он спросил:

— Ну-с, коллега, какие новости в этом мире?

Паркер хохотнул.

— А что есть еще какой-нибудь мир?

— По крайней мере, Джордано Бруно это утверждал еще во времена оны, — сказал Калинов.

Паркер насупился.

— Да ну вас, Алекс. Не тяните кота за хвост… Что это вас на философию потянуло?

— Все очень просто: я влюбился.

Паркер снова хохотнул, на этот раз недоверчиво.

— Извините, коллега, но влюбленные редко философствуют. Обычно их мысли крутятся вокруг предмета обожания.

— Угощайтесь вареньем, — сказал Калинов, разливая чай. — Это дар Севера… А что касается философии, то не мешало бы поинтересоваться предметом моей любви.

— Считайте, что поинтересовался, — сказал Паркер и отправил в рот первую ложку варенья.

— Коллега, я влюбился в жизнь!

Паркер воздел руки к небу.

— Алекс, вы меня убили!.. В нашем с вами возрасте только и остается, как влюбляться в жизнь… Ни на что другое мы уже не способны. — Он отправил в рот еще ложку варенья. — Хотя вам, исходя из вашего внешнего вида, и самый раз было бы влюбиться в какую-нибудь пигалицу… Кстати, что это вы весь в царапинах? Не подрались ли с кем?