Участковый - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 48

– Ты кушай, папа, а я на тебя молча посмотрю, ладно? Соскучила-ась! Как там мама, зачем ты ее с собой не взял? Ты ей скажи, чтобы подзоры на постели мне не присылала, мы с Колей хотим в райцентре клетчатые покрывала заказать, «шотландка» называется, сейчас очень модно. А нам председатель обещал двух поросят дать – одного на откорм, чтобы осенью в колхоз сдать по весу, а второго в личное пользование! Я же тут обленилась совсем, поскольку скотины у меня нет никакой. Непривычно! Хотела хоть кур завести – свекровь ругается, мол, и так все есть, и корова, и птица домашняя, и нечего мне, мол, спину гнуть. Но раз председатель дает – не станем же мы отказываться, правда? Ой, папка, я же обещала молча сидеть, а сама трещу, как сорока! Это от неожиданности просто, такой ты мне сюрприз устроил!

Денисов доел щи, аккуратно отложил ложку и напрямик спросил:

– Плохо?

Катерина оторопела, даже отшатнулась:

– Что – плохо?

– Плохо тебе, Катюх?

– Да с чего ты взял?!

– Ты ведь многословная такая, чтобы меня заболтать. Я же вижу, что не о том ты говоришь, о чем думаешь.

Катерина легко соскочила с табуретки, пробежала три шага, приняла со стола грязную посуду, умчалась за занавеску в кухоньку.

– Глу-пос-ти ты го-во-ришь! – пропела оттуда.

– Не прячься, Катерина! – устало попросил Денисов. – Не маленькая же. Мне уж скоро ехать, а что я дома матери скажу? Ты учти, я врать ей не умею! Раз заметил, что у тебя нескладно что-то, так теперь и буду мучиться. А уж она и вовсе спать перестанет.

– Шантажист! – с отчаянием крикнула дочь, все еще оставаясь за занавеской.

– Ты давай, признавайся, что стряслось! Со здоровьем нелады, с ребеночком? Или Николай обижает?

– Ой, да вот еще – обижает! – Она наконец вернулась в обеденную комнату с пунцовыми щеками и растрепанной челкой, будто только что прятала лицо в ладонях. – И со здоровьем все в порядке, не выдумывай себе!

– Так что тогда?

Она прошла вокруг стола, медленная и тихая от задумчивости, такая юная и такая взрослая, что Денисову захотелось плакать. Катя добралась до кресла, устроилась в нем с ногами, отвернула голову к окну, заинтересовавшись то ли готовящейся зацвести черемухой, то ли клонящимся к западу солнцем. Посидела так, повертела пальцами пуговку на халате, покусала нижнюю губу.

– Я, оказывается, не очень хорошо знаю своего мужа, – заговорила она, и Светлый маг вздрогнул. – Это никоим образом не его вина, это исключительно моя ошибка, что я совсем не интересовалась его жизнью. Ты только ничего не подумай! Он очень заботливый, веселый, во всем меня поддерживает, помогает. Вечерами – представляешь? – на прогулку меня выводит! Не так, как до свадьбы, когда мы все укромные местечки после танцев искали, – она засмеялась, – нет, теперь мы по-другому гуляем, под ручку, чинно, важно, раскланиваясь налево и направо. Я говорю – зачем?! Он объясняет, что мне свежий воздух полезен. Ох, Господи, да как будто тут не везде свежий воздух! Окошко откроешь – уже, считай, тайгой дышишь. Вот от этих наших прогулок – все мои проблемы. – Она впервые посмотрела отцу в глаза. – Он ведь, оказывается, очень популярный, мой Коля-то! Ты знал об этом? Я – нет. Я думала, что он в Светлый Клин таскается, потому что во Вьюшке приличных девчат нету. Или замужем все, или старые, или страшные. – Она скривила лицо, выпятила челюсть, скосила глаза, демонстрируя отцу, какими страшными, по ее мнению, могли быть местные девушки. – А все оказалось не так. Девчат тут как раз пруд пруди, и все как на подбор – комсомолки, активистки, красавицы! Чуть попозже высыпятся под окно, как мошкара, сам увидишь. И вот когда идем мы с ним на прогулку, мне все кажется, что они это воспринимают как вызов. Вроде как дразню я их… Ты только не думай, Коля никуда не шастает! Просто…

– Просто он чичас заметный стал, – подсказал отец приглушенно. – Мало того что бригадиром назначен, по комсомольской линии его двигают, так еще и свадьбу совсем недавно сыграл, а жену взял в другой деревне…

– Вот-вот! – подхватила Катя. – В другой деревне! Я понимаю, тут обида должна быть, ревность какая-то, что ли… Такой завидный жених – и предпочел чужачку! Может, если бы женился на своей, остальные от него отстали бы, успокоились быстренько. А так – проходу не дают. Но это ладно, а вот то, что я за столько месяцев так и осталась чужачкой, – действительно обидно и трудно. Подруг у меня здесь нет, весь день одна и одна, а выйду в магазин – сразу и шепот за спиной, и шуточки, и злые взгляды. Ты бы слышал, как со мной продавщица в промтоварном отделе разговаривает! Шипит так, словно ужалить хочет. Я Кольку спросила, за что она меня не любит, а он признался: в школе, в восьмом классе, она ему нравилась. Как-то он ее на вечерку позвал, а она и отказала, и осмеяла, и всем в деревне про это рассказала – ославила его. Ну, нет так нет, он и думать про нее со временем забыл, а тут она вдруг… воспылала! У самой муж, а она при виде Кольки просто тает! Ты только… – вдруг спохватилась она, молитвенно прижала руки к груди, – ты с ним не говори про это, я очень тебя прошу! Он-то ни в чем не виноват! А я справлюсь. Ребеночек появится – так мне вообще не до них станет. Папа, что ты молчишь? Мы договорились?

А что еще оставалось делать Денисову, как не согласиться с дочерью? Не объяснять же ей, что популярность ее супруга вряд ли раньше нынешней зимы возникла? Иные почти все обладают поистине мистическим обаянием, могут, практически не прикладывая усилий, пленить, очаровать кого угодно. А уж если намеренно начнут свой шарм использовать!.. Ко всему прочему Николай был Темным Иным, а значит – эгоистом. Ему эти девицы, что сейчас вдруг сохнуть по нему стали, может быть, и вовсе не нужны, но внимание их приятно, и популярность свою он считает вполне заслуженной. А кого-то, как, например, замужнюю продавщицу промтоварного отдела, отказавшую ему в свидании еще в школьную пору, считает себя вправе проучить, наказать таким жестоким способом. Дескать, опомнилась? Вот и мучайся теперь!

Ах, какая гладкая жизнь сейчас началась у Николая! Все почти само в руки идет! Огромный дом, должность в колхозе, солидные премиальные, два поросенка от председателя… при желании – куча ласковых зазнобушек на любой вкус, на каждый день недели. Оставалось только надеяться, что желания такого у Николая не возникнет, а также что найдется Иной, который объяснит молодому Темному, предостережет его, научит, как не заиграться, не переступить грань, за которой начнутся претензии со стороны Ночного Дозора.

Глава 3

Евгений Юрьевич Угорь, Светлый маг третьего ранга, смотрел на солнечный диск, падающий в ложбинку между холмами, будто «двушка» в приемную прорезь телефона-автомата. Волнами пробегал розовый отсвет по бархатистой ткани тайги, плоские верхушки голубых кедров поблизости казались аккуратно обведенными по контуру нежно-оранжевой краской, ветер утишивался в кронах и пах почему-то черемухой, и сердце было не на месте. Вовсе не из-за предстоящей работы – к ней он был давно привычен. Вовсе не из-за странного соседства Темных – это было не раз обговорено и согласовано. Наверное, так действовала весна – когда толком не понимаешь, что бередит тебе душу, куда тебя тянет, куда зовет. Возможно, туда, где когда-то видел подобный роскошный закат в апреле… Домой?

Домой сейчас было нельзя, да и не осталось уже того местечка, которое с чистой совестью, без натяжек можно было бы назвать домом – за много-много лет все изменилось, перестроилось, и ходят незнакомыми улицами незнакомые люди…

Солнце наконец провалилось за холмы, и, как всегда в этих краях, стремительно, практически без сумерек истек вечер, исчезло все дальнее, придвинулось к земле небо, мгновенно сгустилась темнота, став такой же материальной, как черный ствол осокоря. Качашкин подал знак, и бесшумные тени скользнули слева и справа. Двинулся вперед и Евгений. Харламов так подробно описал местность, что Угорь, наверное, добрался бы до лагеря даже в одиночку. Другой вопрос – смог бы он один хоть что-то предпринять?