Фантастика 2002. Выпуск 1 - Кнари Владимир. Страница 22

– Ты никогда не была для меня игрушкой, - сказал Сорс. И подумал пораженно, растерянно, что она и впрямь не понимала того, что для него казалось само собой разумеющимся. Она не игрушка, с которой он ездит на теплые тропические острова и ходит по кабакам. Она для него - весь мир. Вся жизнь.

Она взяла его руку в ладони и прошептала: - Сядешь в тюрьму - разведусь. Понял? Я женщина молодая и горячая.

В тюрьму Сорса не посадили.

До этого было близко. Фирма трещала по швам, бухгалтер пила валокордин столовыми ложками. Сорса вызывали на допросы по два-три раза в неделю. Потом взяли подписку о невыезде - как раз накануне свадьбы. Веселья на свадьбе не было, родственники сидели словно пришибленные, большинство деловых партнеров проигнорировали приглашение, компаньон быстро и умело напился. Арестовали, а потом выпустили бухгалтера. Компаньон внезапно исчез из Москвы, прихватив немногую оставшуюся наличку. Следователь, молодой и энергичный, не то из этой, новой, очень честной породы юристов, не то хорошо имитирующий государственность своего подхода, сказал: "Я бы поставил десять к одному, что вы сядете. Может быть, ненадолго. На год, полтора. Но сядете. " Но Сорса не посадили.

Выходя из двери под скромной офисной вывеской он поскользнулся на невесть как долежавшем до середины апреля клочке подтаявшего снега, упал, и получил тяжелый сочетанный перелом. Боль была дикая, он даже потерял сознание. Его оперировали, соединили сломанные кости таза, посадили на титановый болт головку бедра, почти полгода он провалялся в больнице - пусть и в дорогой, комфортабельной палате, но все-таки не вставая с койки. Жена приходила к нему каждый день, сразу после института, глупенькая девочка, что так неудачно вышла замуж за разорившегося бизнесмена. Приносила фрукты, бульон, какие-то неумелые, подгорелые пирожки.

Искусно делала минет - на большее Сорс еще долго был не способен. Приохотила его к чтению Вудхауса и Гессе. Жаловалась на то, как одиноко и грустно в большой квартире, рассказывала "вести с фронтов".

Следователь утратил интерес к Сорсу. Его компаньон, чьи подписи и стояли под большинством незаконных контрактов, был объявлен в розыск Интерполом. Бухгалтер уволилась. Но фирма кое-как жила, даже приносила небольшую прибыль, и уходя от Сорса его молодая жена до поздней ночи просиживала в офисе пыталась склеить треснутое доверие и связать порванные нити.

Сорс лежал на кровати, смотрел телевизор и вспоминал Ивана Ивановича. "Вы согласны поменять судьбу из расчета восьми процентов удачи? В тюрьму вы не сядете, это я гарантирую. " Десять к одному.

Восемь процентов.

Сорс улыбался.

Октябрь был теплым, неожиданно теплым для Москвы. Сорс оставил машину за два квартала от офиса, у метро, припарковаться ближе было бы трудно, да и врачи советовали ему больше ходить. Поздоровался с охранником и прохромал на второй этаж.

Инженер человеческих душ Иван Иванович (с ударением на последнем слоге) встретил его у двери. Пожал руку, даже сделал попытку подвести к креслу.

– Не надо, - сказал Сорс.

Иванович кивнул. Печально сказал: - С вами было интересно работать. Вы ведь зашли попрощаться?

Сорс кивнул. Поинтересовался: - Всем хватает трех раз?

– Кому как, - уклончиво сказал Иванович. - Нет, ну вы скажите мне, мсье Сорс, почему всех так раздражают эти два процента? Ведь это совсем небольшие комиссионные. За услуги подобные нашим плата была бы столь высока… я боюсь не по карману большинству граждан. А тут - всего два процента!

– Я и сам не знаю, - ответил Сорс. - Я много думал. Ведь и впрямь мелочь. Два процента риска. К тому же основное обещание вы выполняете. Но есть в этом что-то… Иванович напряженно слушал.

– Что-то бесчестное, - кое-как сформулировал Сорс. - А сколько получаете вы лично?

– Полпроцента с каждого клиента, - признался Иванович. - Остальное идет выше. Вы же сами понимаете. Как часто сильные мира сего гибнут в катастрофах, болеют неизлечимыми болезнями, теряют близких, попадают в скандальные истории?

– Ну, всякое бывает, - не удержался Сорс.

– Эх, вы бы знали, мсье Сорс, что должно было происходить на самом деле, таинственным шепотом сказал Иванович. - Что ж… удачной вам судьбы.

– Спасибо, - Сорс встал, тяжело опираясь на подлокотник. - И вам счастливой судьбы.

Они пожали друг другу руки вполне по дружески.

У дверей Сорс все-таки остановился и спросил: - Скажите, Иванович, а приходят к вам счастливые люди? Менять ненужное счастье на нужное?

– Что вы, мсье Сорс! - Иванович развел руками. - Разве бывает счастье ненужным?

Это уже не счастье, это горе. Мсье Сорс, все-таки, рано или поздно… Нет, - Сорс покачал головой.

– От судьбы не уйдешь, - напомнил Иванович.

– А вы не судьба, - Сорс уже шагнул в двери, но все-таки не удержался и добавил: - Вы только два процента судьбы.

Сергей Лукьяненко. Шаги за спиной

Когда он подъезжал к городу, день уже умирал.

Съехав на обочину с эстакады, бетонной петлей захлестнувшей дорожную развязку, он остановил машину. Мотор взвыл - жалко, умирающе, прощально, и наступила тишина.

Он открыл дверцу, сел, спустив ноги на серую от пыли и желтую от осени траву.

Достал пачку сигарет, сорвал целлофан, закурил. Миг - и гаснущее пламя жадно облизнуло белый кончик сигареты, превращая ее в окурок.

Он выпустил первый клуб дыма, и посмотрел на город.

Падающее за горизонт солнце было невидимо под пологом туч. Он просто чувствовал его - так же легко, как остывающий мотор, как чахнущую траву, как плещущий на дне бака бензин. Кончался еще один день.

Тоскливо и одиноко.

А в ушах - будто бился незримый метроном, все чаще и чаще, разгоняясь, захлебываясь собственным стуком…

Очень хотелось напиться. Он даже представил, как это будет. Маленький номер в дешевой и ветхой гостинице, остатки бренди на дне бутылки, гулкая пустота в голове, скомканное шершавое покрывало, в которое можно уткнуться лицом, даже не разбирая постели…

Солнце, невидимое сквозь тучи, скрылось за горизонт.

– К черту… - прошептал он, выбрасывая недокуренную сигарету. - К черту, к черту…

Он повернул ключ, мотор зашуршал - мягко, радостно, удивленно. Город рванулся навстречу. На улицах вспыхнули фонари, расчертили путь желтыми стрелами. Будто посадочные огни аэропорта, стремительно набегающие под колеса…

Он въехал на проспект, когда вечер окончательно вырвался на свободу. В серой полутьме вставали дома, вспыхивали желтые пятна окон - будто невидимый великан щедро осыпал стены сияющим конфетти.

Вечер начался.

Он не мог не смотреть в проплывающие мимо окна. В окна с теплым светом настольных ламп под цветными абажурами, в окна с рядами цветочных горшков под белыми трубками дневного света, в окна с ослепительным блистанием хрустальных люстр, в окна со стыдливыми желтыми огоньками голых лампочек, в окна с неярким мерцанием ночников. Люди садились за обеденные столы, люди переодевались в домашнее, люди собирались в гости, люди укладывали спать детей, люди включали телевизоры и компьютеры, разворачивали газеты и доставали припасенную на вечер книжку.

Ему стало хорошо.

Он остановил машину у первого же ресторана, маленького и уютного, словно бы прячущегося между жилыми домами. Запарковался. Мотор умиротворенно умолк.

Метрдотель - спокойный, солидный, снисходительно-доброжелательный, отвел его к столику - подальше от оркестра, в мягкий полумрак, к столику на двоих. Официант - молодой, улыбающийся парень, не прислуживающий - а словно играющий в услужение, подал винную карту и меню. Поднес массивную зажигалку, когда он раскупорил новую пачку и закурил, принял заказ и ушел - не торопливо, но быстро.

Вначале он утолил голод. Чашка картофельного "деревенского" супа. Молодая телятина с рассыпчатым рисом, острый пахучий соус, бокал красного вина - в меру терпкого, хранящего солнечное тепло. Потом - официант наполнил бокал прежде чем успел об этом подумать, и вновь исчез в отдалении - откинулся на стуле, посмотрел в зал.