Фантастика 2006. Выпуск 2 - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 86

Раскрытие Великой Фантастической Идеи.

Казалось бы, все совершенно литературно.

Другое дело, что в последнее время, если вы следите за мутациями термина «фантастическая идея», в этом словосочетании слово «фантастическая» стали опускать. Теперь все чаще это просто называют ИДЕЕЙ. Спросите у любого правоверного фэна — и он вам объяснит, что это за зверь: фантастическая идея. Подводная лодка в «20 000 лье под водой» Жюля Верна, лазер в «Гиперболоиде инженера Гарина» Алексея Толстого, машина времени у Герберта Уэллса и так далее. Вроде бы все нормально и литературно: ну кто такой капитан Немо без «Наутилуса»?! Кто такой Гарин без своего замечательного гиперболоида и герой Уэллса без машины времени?! Кто такая, наконец, Баба Яга без помела и ступы?! За исключением малой детальки, без которой машина, как без двигателя, не ездит. Все вышеуказанное, может быть, штука и фантастическая, но никаким боком НЕ ИДЕЯ. Рядом не лежало.

Почему?

Давайте возьмем такую занудную вещь как идейно-тематический анализ. Не спешите разбегаться, господа писатели, мы не собираемся грузить этим ваши впечатлительные натуры. Просто, на минуточку вспомнив свое режиссерско-актерское прошлое, хотим заметить в упрощенном варианте: тема — она всегда конкретна, а идея всегда абстрактна. Тема — это материал, на котором строится книга, а идея — то главное, что хочет сказать этой книгой автор.

Тема отвечает на вопрос: ЧТО? Идея: О ЧЕМ? Сверхзадача: ЗАЧЕМ? (чего я-писатель хочу от читателя: понимания, просветления, восхищения, денег — нужное подчеркнуть).

Если, скажем, режиссер ставит трагедию «Ромео и Джульетта», то темой является конфликт двух знатных семейств в Вероне такого-то века… Можете, если угодно, продолжить до победного конца. Понятный, конкретный материал. Два семейства поругались, возникли проблемы, четко указано время и место действия. Что-то вроде хорошей аннотации: прочитал — и уже в теме. Командуйте художнику и костюмеру, какой реквизит подбирать на складе.

А вот идея…

Мы с вами в ближайшее время, к счастью, не в состоянии обратиться к Шекспиру и спросить: какую идею, почтенный Вильям, вкладывали лично вы? Значит, при постановке спектакля идею режиссер формулирует сам, ставя свои задачи. Вы можете поставить спектакль о том, что, к примеру, любовь бессмертна и побеждает даже физическую смерть. Тогда вы расставите определенные акценты, подчеркивая эту идею. Или можете взять другую идею: допустим, наш жестокий век убивает все святое, особенно любовь, утопив чувство в нужнике реальности. Спектакль (или книга, если угодно) сразу заиграет иными гранями. Теперь мы говорим не о жизнеутверждающем начале, а наоборот, о пессимистическом — все умерли, а оставшимся в живых очень плохо. Главный признак настоящей литературы, если верить специалистам.

Но в любом из приведенных примеров идея абстрактна. Она выражает какую-то общую мысль или концепцию.

ИДЕЮ, одним словом.

Скажите, пожалуйста: неужели в романе «Мир-кольцо» мир-кольцо способен являться идеей романа?! Честное слово, мы оба впадаем в депрессию, когда некоторые читатели нам рассказывают: «Олди, в вашем романе „Путь Меча“ чудесная идея — у вас мечи разговаривают!»

То есть, правоверный фэн берет некую сущность, которую называет сперва фантастической идеей, затем просто идеей книги, и постепенно, шаг за шагом выводит ее в ранг идеологии текста, главной мысли (чувства, мироощущения) автора. И зря. Лазер — это не идея. В книге «Гиперболоид инженера Гарина» может, скажем, звучать идея: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Может идти речь об идее ответственности изобретателя за свое изобретение в социальном смысле. Может быть прописан крах человека, возжелавшего стать сверхчеловеком. Мы меньше всего намерены сейчас вас просвещать — каждый прочтет книгу и сам выстроит себе идею.

Так что ж тогда означает для книги лазер?

Что берет фэн, называя это идеей?!

Это ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ДОПУЩЕНИЕ. Фантастический элемент, или, как говорят в театре, предлагаемое обстоятельство. Например, я командую: «Девушка, прочитайте мне монолог Катерины „Почему люди не летают?“ из „Грозы“ Островского». Девушка читает — люди, мол, не летают как птицы, потому что станут гадить друг другу на голову. Не нравится мне, как девушка читает монолог. Тускло, скверно, без огонька. Я и предлагаю: «Милая, вот представь себе, что ты сейчас взлетишь. Читаешь, а дыхание подкатывает, земля уходит из-под ног, начинаешь терять равновесие!.». Актриса пробует, представляет, пошел верный звук, монолог приобретает новые краски! Так вот, неужели идеей монолога является предложение режиссера: «Представь, что ты летаешь!»? Неужели ЛЕВИТАЦИЯ внезапно становится идеей монолога?

Нет. Это ПРЕДЛАГАЕМОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО.

Инструмент для достижения поставленной цели.

А правоверный фэн берет этот вспомогательный, технический элемент, задача которого подчеркнуть наиболее остро, под неожиданным углом, те или иные социальные, личностные, Бог знает какие черты книги — и возводит в ранг ИДЕИ… «Милая, самое главное в тебе — левый глаз! И даже не собственно он, а то, как он косит…». Может, это и чудесно, что глаз косит, мы же не против. Но едва допущение, предлагаемое обстоятельство, оно же «фантастическая идея» ставится в центр восприятия, делается главным достоинством, становится «просто идеей», — книга начинает усыхать. Частности становятся основой, средство становится целью. От всего монолога остается лишь режиссерская задача актрисы — почувствуй, что ты летаешь. Все остальное исчезло, потеряло смысл. «У них мечи разговаривают», и баста. Хотелось поговорить об агрессии и путях ее «самоотвода», о феодальной утопии, о королях и капусте…

Нет, «мечи разговаривают»!

Все! Фэн приехал! Он четко знает идею произведения.

Когда писатель работает над книгой, он пьесу, которая у него в душе, сердце и голове, ставит «на бумаге» в виде моно-спектакля. Сам себе актерская труппа и режиссер, осветитель и художник, рабочий сцены и директор театра. Понимаете, в чем смысл? Один за всех. Но когда книга попадает к читателю, читатель не получает в руки готового спектакля. Он заново получает пьесу (правда, вместе с частичной режиссерской экспликацией), которую обязан ставить на своем театре. Читатель теперь сам себе осветитель, художник, режиссер, дирижер, актер и так далее. Если этот театр бездарен, если этот театр в качестве идеи возьмет: «Ах, лазер! — смотри-ка, блин, автор предвидел развитие науки!» — то все восприятие книги для этого читателя сведется к одной-единственной мысли, как к центру Вселенной:

«Ишь, лазер предвидел! Подлодку изобрел!»

Сейчас появилось разоблачение: оказывается, не Жюль Верн первым описал подлодку, а до него кто-то об этом уже писал. Очень важно! Ну, чертовски важно, кто первым написал, какая штука плавает под водой, да?! И спектакль соответственный получился: вместо власти — сплошной гиперболоид. Дамы и господа, идея зависит не только от писателя. Она зависит и от читателя. Один вложил, а второй увидел или не увидел, или увидел совсем другое. Можно «Гамлета» поставить тысячью способов, и каждый раз с разной идеей. Помнится, существовала оригинальная постановка, где, согласно режиссерской концепции, Офелия была католическая церковь, а Гамлет был Спаситель — английская версия, религиозная насквозь. Провалилась с величайшим треском. Но — почему нет? Мы можем о Гамлете поставить спектакль, где месть ведет к гибели. А можем выдвинуть идею, что злодеяние должно быть наказано любой ценой. А теперь представьте, если мы в качестве идеологического зерна «Гамлета» выдвинем фантастическую идею:

«У НИХ ПРИЗРАКИ ПО ЕВРОПЕ ХОДЯТ!!!»

Какая замечательная идея! Представляете, весь спектакль об этом! В начале был призрак, все остальное — ерунда!

Итак, фантастическое допущение или фантастический элемент, или предлагаемое обстоятельство (назовите, как хотите) не является литературным критерием и тем паче литературным достоинством произведения. Фантастика, оцененная по этому критерию, выходит за рамки литературы. КАК написано, уже не играет никакой роли: лазер достоверно изображен? — ну и слава богу, чудесная книжка!