Ради твоей улыбки - Беверли Джо. Страница 59

— Элинор, поверь, я делаю все как лучше.

Сквозь слезы она услышала в его голосе нотку отчаяния.

— Все хотят думать, что я всемогущий, — добавил он тихо. — А я совершаю ошибки, как любой человек, и зачастую в очень важных вещах.

Это правда, подумала она. Даже когда Николас пребывал в школьном возрасте, все смотрели на него в надежде, что он будет руководить ими и решит за них все проблемы, прогнав их страхи и укрепив уверенность. А до этого у него был брат, который с рождения во всем полагался на него.

И вот теперь еще и она со своими проблемами. Неужели он вернулся к ней просто из чувства долга.

— Прости, — сказала Элинор, — хватаясь за носовой платок. — Просто не знаю, что на меня нашло. У меня сегодня глаза на мокром месте, какой-то сплошной поток…

— Это бывает. Вот почему я не пускаюсь в объяснения и не требую от тебя незамедлительного решения. Ты еще не созрела для этого, моя дорогая. — Николас нежно поцеловал ее в лоб и разжал объятия. — Запомни, — улыбаясь произнес он, — есть много людей, желающих тебе только счастья.

Когда муж ушел, Элинор подумала, что его слова отчасти звучали как шутка. Что происходит? Она хотела быть юной, невинной, любить и быть любимой, а на деле выглядела как какое-то прокисшее молоко.

Позже, пока Дженни расчесывала ей волосы и помогала умыться, они обсуждали недавнее происшествие и то, как Николас все уладил.

— Ах он, бедный, — хихикнула горничная. — Ему пришлось заниматься ребенком, потому что все кругом растерялись.

Элинор не без удивления думала об этом.

— Действительно, мы являли собой жалкое зрелище, — заметила она. — Николас единственный, кто хоть что-то понимает в детях, хотя про него никак не скажешь, что он привык обременять себя домашними делами.

— Простите, миледи, но я тоже кое-что смыслю в этих вещах. Можно, я буду помогать вам?

Так Дженни стала ухаживать за Арабел, пока искали новую няню.

Глава 15

На следующий день Элинор сказала себе, что достаточно хорошо себя чувствует, чтобы встать с постели и вернуться к обычной жизни. Она даже отправилась с Эмили на небольшую прогулку по замерзшему саду и внимательно проверила, удалось ли собрать весь урожай картофеля и моркови.

— Похоже, тебе, нравится в деревне, — заметила Эмили.

— Видишь ли, деревенская жизнь состоит из простых вещей, и тебя окружают люди, готовые помочь. В городе так много суеты, искусственности…

— Так ты собираешься остаться здесь?

— А почему бы нет? Где еще найдешь лучшее место для ребенка?

Солнце уже клонилось к закату, когда Николас отыскал Элинор и обнаружил, что она кормит Арабел.

— Какая приятная обязанность, не правда ли? — сказал он, пробегая пальцем по головке девочки, покрытой нежным пушком. — Дорогая, ты в состоянии пообедать с нами внизу?

Сердце Элинор отчаянно забилось.

— Предполагается грандиозное объяснение, так?

Затаив дыхание, она наблюдала, как рука Николаса замерла на головке девочки, затем его пальцы снова пришли в движение и он заговорил в своей обычной сдержанной манере:

— Если хочешь, оставим все как есть. Я не думал, что найду тебя в таком состоянии, и даже точно не знал, когда ожидаются роды. Я бы и дальше не стал беспокоить тебя, но мы не можем оставить без внимания Эми, Питера и Френсиса. Мне даже кажется, что они нуждаются в тебе больше, чем ты в них.

«Но я еще не готова», — подумала про себя Элинор, однако, собрав всю свою волю, она проговорила спокойно и рассудительно:

— Хорошо, я спущусь на обед.

Не проронив ни слова, Николас вышел.

Элинор внимательно отнеслась к выбору туалета для предстоящего обеда. Платье было теплое, из мягкой шерсти темно-синего цвета, с отделкой из кружева того же оттенка. Она попросила Дженни оторваться от обязанностей няни, и та сделала ей прическу в городском стиле — завила локоны и уложила их высоко на затылке, после чего Элинор критически оглядела себя в зеркале. Пожалуй, в течение всех последних месяцев она еще никогда не выглядела так привлекательно. Ее фигура еще не приобрела прежних очертаний, и грудь была непомерно тяжелой, но в целом она осталась довольна собой. Долгое пребывание в деревне пошло ей на пользу.

Она открыла коробку с драгоценностями и выбрала роскошное ожерелье в форме змеи из чешуйчатого золота с драгоценными камнями на месте глаз. Прежде оно казалось ей несколько вызывающим, и она сомневалась, что когда-нибудь наденет его, но на этот раз украшение как нельзя лучше соответствовало случаю.

Стол был накрыт с предельной тщательностью. Воздух словно вибрировал от напряжения, и каждый из присутствующих ожидал приближения развязки, стараясь при этом не нарушать относительного спокойствия.

Элинор охотно принимала участие в беседе, одновременно наслаждаясь остроумной пикировкой между Николасом и мисс Херстмен. Она отметила про себя, что пожилой даме без особого труда всегда удается взять верх, в то время как Эмили с трудом скрывает свою неприязнь по отношению к Николасу и даже воспринимает его как врага.

Чем дольше Элинор наблюдала за мужем, тем яснее понимала, что его кажущаяся легкость в общении не что иное, как виртуозное представление. На самом деле за непринужденными манерами скрывалось волнение, которое иногда пробивалось наружу. Один раз их глаза встретились, и веселый огонек в его взгляде тут же потускнел. То, что она увидела там, скорее походило на скрытое желание, но никак не на уверенность. «О, моя любовь, — думала она, — ты же не знаешь, что я никогда по своей собственной воле не позволила бы тебе уйти! Даже если то, что ты хочешь сказать, ужасно… Даже если ты снова чувствуешь влияние той женщины и еще полностью не освободился от нее, я все равно удержу тебя, если это то, чего ты хочешь сам», Она чувствовала, как ее мысли снова закружились в смятении, и постаралась, прогнав их прочь, сконцентрироваться на дискуссии об успехе Венского конгресса, который в свете был признан блистательным и сулящим радужное будущее.

Пришло время для леди оставить мужчин, а никакого объяснения от Николаса так и не последовало.

Однако едва Элинор поднялась, как Николас остановил ее.

— Дорогая, ты не хотела бы выпить с нами портвейна? — предложил он с улыбкой, которая напомнила ей о первых днях их совместной жизни. — Я знаю, мисс Херстмен не станет возражать. Эми, ты позволишь себе пренебречь условностями?

Эмили покраснела и бросила вопросительный взгляд на своего мужа.

— Я не возражаю, — быстро сказала она, — но почему бы нам не перейти в гостиную?

Это предложение было воспринято с одобрением, и вскоре вся компания расположилась у большого камина. Тяжелые шторы из красного бархата тут же опустили, а масляные лампы наполнили комнату мягким таинственным светом.

Элинор приготовилась к тому, что ей предстояло услышать.

— Как вы догадываетесь, — сказал Николас, — я выбрал это время и место, чтобы объяснить мое отсутствие. — Хотя все сидели, он продолжал стоять, причем несколько в стороне, словно обращался к остальным как к публике или как к присяжным в зале суда.

— Это объяснение, — сказал он, — предназначено для Элинор, так как в первую очередь касается именно ее, но некоторым людям, настроенным скептически, тоже не мешает послушать мой рассказ.

Элинор не стала возражать. У нее по этому вопросу было свое собственное мнение, и каждое слово, произнесенное мужем, она выслушивала с критическим вниманием.

Николас обвел взглядом комнату и всех присутствующих, потом, вздохнув, начал:

— Как вы знаете, я по своему собственному выбору проводил большую часть жизни, путешествуя и наслаждаясь новыми ощущениями. Имея приличный годовой доход и не обременяя себя обязанностями, я стремился к приключениям. Кроме всего прочего, мне ужасно везло, я шел по жизни без особых забот, попутно наслаждаясь общением с женщинами.

Два года назад в Вене у меня был роман с мадам Терезой Беллэр — эта леди довольно свободного нрава, она выбирала себе мужчин по собственному усмотрению, ей доставляло удовольствие заманивать их в свои сети, учить, как доставлять наслаждение, и затем отбрасывать за ненадобностью, заставляя их чахнуть и страдать. Она думала позабавиться таким же манером и со мной, хотя я вначале не понимал этого. Относясь к ней как к любовнице, я решил порвать наши отношения, когда связь прискучила, но Тереза мне этого не простила. Она, очевидно, внушила себе, что ее сердце разбито. Я думаю, эта женщина не привыкла к тому, чтобы ее бросали, и восприняла случившееся как личное оскорбление.