Племянник чародея (с иллюстрациями) - Льюис Клайв Стейплз. Страница 19

– Я… я и сам чуть не съел яблоко, – признался Дигори. – Тогда бы и я …

– Да, сын мой, – сказал Аслан. – Яблоко непременно дает бессмертие и силу, но они не идут на пользу тому, кто сорвал его по своей воле. Если бы кте-нибудь посадил здесь то семя не по моему веленью, а сам, дерево охраняло бы Нарнию, но как? Нарния просто стала бы жестокой и сильной державой, вроде Чарна, а не доброй страной, какою я создал ее. Колдунья хотела, чтобы ты еще в одном нарушил мою волю, ты помнишь?

– Помню, – сказал Дигори. – Она подбивала меня взять яблоко для мамы.

– Оно бы вылечило твою маму, – сказал лев, – но пришел бы день, когда и ты, и она пожалели бы об этом и подумали, что лучше бы ей умереть теперь.

Дигори молчал, он молча плакал, утратив последнюю надежду, но знал, что лев говорит правду, на свете есть то, что страшнее смерти близких. Он плакал, пока не услышал тихий голос:

– Так было бы, сын мой, если бы ты поддался и сорвал яблоко. Будет – не так. В твоем мире нельзя жить вечно, но здоровым быть можно. Иди сюда. Сорви яблоко для мамы.

Дигори понял не сразу, а когда понял, медленно, словно во сне, подошел к дереву. Король и королева закричали «Ура!», а гномы и звери подхватили крик, когда он сорвал яблоко и положил в карман. Потом он вернулся ко льву.

– Можно, я пойду домой? – спросил он, забыв сказать «спасибо»; но Аслан его понял.

Глава 15.

О ТОМ, КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

– Когда я с вами, колец не надо, – сказал глубокий голос. Дети заморгали, огляделись – они опять были в Лесу-между-мирами, дядя спал на траве, Аслан стоял над ним.

– Пора вам в ваш мир, – сказал лев. – Только сперва я покажу вам две вещи, и вы запомните их.

Они посмотрели и увидели ямку в траве, сухую, без воды.

– Прошлый раз, – сказал лев, – это был пруд, через него вы попали в Чарн, где умирало солнце. Теперь пруда нет, нет и Чарна, словно его и не было. Пусть помнят об этом потомки Адама и Евы.

– Хорошо, Аслан, – сказали дети, а Полли спросила:

– Мы ведь еще не такие плохие, как они?

– Еще не такие, дочь Евы, – сказал лев. – Но с каждым столетьем все хуже. Очень может быть, что самые плохие из вас узнают тайну, опасную, как то заклятье. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в великих странах вашего мира будут править тираны, которым так же безразличны радость, милость и правда, как злой королеве. Смотрите в оба! От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и много ли натворят. Это – предупреждение. А теперь – повеление: как можно скорее отнимите у дяди кольца и закопайте поглубже, чтобы никто их больше не трогал.

Дети глядели на льва, и вдруг лицо его стало сверкающим золотым диском, или золотым морем, в которое они погрузились, ощутив при этом такое блаженство и такую силу, что им показалось, будто они еще не знали счастья и мудрости, никогда не были хорошими и даже вообще не жили. Память об этом мгновеньи осталась с ними навек, и, пока они были вместе, одна мысль о дивном блаженстве смывала страх, раздражение и горечь; мало того – им казалось, что блаженство это – рядом, за дверью или за углом, и вот-вот вернется. А сейчас, почти сразу, все трое оказались в шумном и душном Лондоне. Дядя, естественно, проснулся.

Стояли они перед домом Кеттерли, и все было точно так же, только исчезли кэбмен, лошадь и колдунья. У фонарного столба не хватало железки; на мостовой лежал разбитый кэб; толпа еще не разошлась. Все занимались, главным образом, оглушенным полисменом, и то и дело слышалось: «Вроде, очнулся!..» – или: «Ну, как, получше?» – или: «Сейчас придет „Скорая помощь“».

«Вот это да! – подумал Дигори. – Здесь не прошло и секунды».

Многие удивлялись, где же великанша и лошадь. Детей не заметил никто – ни тогда, ни теперь. Дядю Эндрыо никто бы и не мог узнать в таких лохмотьях и в меду. К счастью, дверь была открыта, служанка стояла на пороге (вот уж день, так день!), и дети быстро втащили дядю в дом, никто ничего и не спросил.

Дядя кинулся вверх по лестнице, и они испугались, не хочет ли он спрятать оставшиеся кольца, но беспокоиться было не о чем: он спешил подкрепиться. Из своей спальни он вышел в халате (довольно скоро) и затрусил в ванную.

– Ты добудешь все кольца, Полли? – спросил Дигори. – Я хочу сразу пойти к маме.

– Иди, – отвечала Полли. – Скоро увидимся, – и побежала на чердак.

Дигори перевел дух и тихо вошел в мамину спальню. Среди подушек, как и много раз прежде, белело ее исхудалое лицо, от одного взгляда на которое вы бы заплакали. Дигори вынул из кармана яблоко жизни.

Как и колдунья, здесь, в нашем мире, оно выглядело иначе, чем в том, своем. Вокруг было много красок – цветы на обоях, занавески, голубая мамина кофточка, – но сейчас все это казалось бесцветным. Даже солнечный свет казался тусклым. Яблоко отбрасывало зайчики на потолок. Ни на что другое и смотреть не хотелось. О запахе я говорить не буду – словно открыли окно в небо.

– Какая прелесть! – сказала мама.

– Съешь его, очень тебя прошу! – сказал Дигори.

– Не знаю, разрешит ли доктор, – ответила она. – Нет, конечно, оно не повредит мне…

Дигори очистил его, нарезал на кусочки и дал их ей, один за другим. Когда она все доела, она улыбнулась, и голова ее снова упала на подушки. Она впервые заснула без этих гнусных таблеток, а Дигори знал, что ни о чем она не мечтала так сильно. Лицо у нее стало немножко другое. Он тихо ее поцеловал и тихо вышел; сердцевину яблока он взял с собой. До самого вечера, глядя на обычные, будничные вещи, он то и дело терял надежду, но вспоминал Аслана – и обретал ее.

Вечером он зарыл в саду сердцевину яблока. Наутро пришел доктор и довольно скоро вышел с тетей Летти в гостиную.

– Мисс Кеттерли, – сказал он, – это самый поразительный случай в моей практике. Это… это чудо какое-то! Мальчику я бы еще не говорил, не надо возбуждать надежду слишком рано… Однако, на мой взгляд… – И Дигори перестал его слышать.

Попозже он вышел в сад и просвистел условный сигнал (вечером Полли прийти не смогла).

– Ну, что? – спросила Полли, выглядывая из-за стены. – Как мама?

– Кажется… кажется, хорошо, – сказал Дигори. – Ты прости, я еще не хочу об этом говорить. А как кольца?

– Вот они, – сказала Полли. – Не бойся, я в перчатках. Давай их закопаем.

– Давай. Я отметил место, где закопал сердцевину яблока.

Полли перелезла через стену, и они пошли туда, но, оказывается, отмечать было не нужно – что-то уже росло из земли, не так быстро, как в Нарнии, но росло. Рядом, поближе, Полли и Дигори закопали все кольца, в том числе – свои.

Через неделю уже не было сомнений, что миссис Керк выздоравливает. Еще через две она вышла в сад. А через месяц все в доме изменилось: занавеси раздвинули, окна открыли настежь, тетя Летти стряпала для сестры все, что та хотела, повсюду стояли цветы, рояль настроили, мама снова пела и так забавлялась с Дигори и Полли, что тетя сказала: «Знаешь, Мейбл, ты у нас младше всех!»

Беда не приходит одна, не приходит одна и радость. Месяца через полтора они получили письмо от папы из Индии. Умер его двоюродный дед, старый лорд Керк, и папа тоже стал лордом. Теперь ему не надо было служить, он мог навсегда вернуться в Англию. Большое поместье, о котором Дигори слышал с детства, стало теперь их домом, со всеми конюшнями, теплицами, парком, виноградниками, лесами и даже горами (правда, уже за оградой). Казалось бы чего еще; но все-таки я сообщу вам несколько необходимых сведений.

Полли проводила в поместье все праздники и каникулы и научилась доить, ездить верхом, плавать и лазать по горам. В Нарнии же звери жили радостно и мирно, и никто не тревожил их много сотен лет. Радостно жили и король Франциск с королевой Еленой, и их дети, причем младший сын стал королем Орландии. Сыновья их женились на нимфах и дриадах, дочери выходили замуж за лесных и речных божков. Фонарь светил день и ночь; и когда много лет спустя другая девочка в снежную ночь пришла из нашего мира в Нарнию, она увидела свет. А случилось это вот почему.