Когда-то, давным-давно (с иллюстрациями) - Милн Алан Александр. Страница 35

Он рассказал о своем великом решении, принятом в то памятное утро, когда он проснулся без бакенбардов. Как король он стал никуда не годен, да и сам мечтал начать новую жизнь.

— У меня есть природный дар — инстинктивное чувство, и, что бы там они ни говорили, а они говорили много ужасных вещей, я в нем уверен. Знаете ли, я ведь однажды это доказал — ошибки быть не могло.

— И что же?

— А они задавали мне всякие вопросы — мелкие бестактные вопросы насчет того, что свиньи едят и тому подобное. Великие общие принципы свиноводства, то, что я осмелюсь назвать искусством водить свиней, теорию выпасания свиней в широком понимании, они полностью игнорировали. Только смеялись и пинками выпроваживали меня на улицу… голодать.

Веселунг снова сочувственно похлопал собрата по плечу и подложил ему на тарелку добавки.

— Я обошел всю Бародию, и везде было одно и то же: никто не хотел брать меня на работу. Нет ничего страшнее, дорогой Веселунг, чем постепенно терять веру в себя. Наконец, я стал подозревать, что в свиньях Бародии, несомненно, есть нечто отличное от остальных свиней. И вот я пришел в Евралию. Евралия — моя последняя надежда. Если и здесь я окажусь не у дел, то даже не знаю…

Веселунг, который тоже стал кое-что подозревать, перебил его.

— Минуточку, а с каким свинопасом вы говорили…

— Я со многими говорил, — печально ответил король Бародии. — Они все подняли меня на смех.

— Нет, самый первый. Тот, который помог обнаружить ваш талант.

— Ах, этот… Я встретил его в самом начале войны. Помните, вы как-то раз говорили, что у вашего свинопаса есть плащ-невидимка. Так вот, это он и был.

Веселунг с состраданием взглянул на него и печально покачал головой.

— Мой бедный друг, это был я.

Они уставились друг на друга, и каждый из них перебирал в уме подробности этой знаменательной встречи.

— Да, — пробормотали они наконец, — это были мы.

В памяти короля Бародии возникали ужасающие картины того, к чему привела эта встреча. Чего он только не наговорил о свиноводстве и свиньях! Что говорили ему другие, уже казалось неважным.

— Даже не свинопас! — признал он с горечью.

— Ну, ну, — проговорил Веселунг успокаивающе, — во всем можно найти положительные стороны. Вы можете вернуться на престол.

Бывший король отрицательно покачал головой:

— Это было бы недостойным выходом для человека с моим чувством чести. Нет, я останусь верен своему призванию. Все-таки за последнее время я кое-чему научился. По крайней мере, я понял: то, что я знаю, нельзя считать знанием, а это уже немало.

Веселунг сердечно предложил:

— Тогда оставайтесь у меня. Мой свинопас обучит вас ремеслу, а когда он отправится на покой, вы займете его место.

— Вы это и вправду предлагаете?

— Конечно, я буду очень рад, если вы будете жить поблизости. Вечером, уложив свиней спать, вы сможете навещать нас, и мы очень мило поболтаем.

— Благослови вас Бог, ваше величество, — сказал новоиспеченный ученик свинопаса со слезами благодарности на глазах. — Благослови вас Бог.

Они пожали друг другу руки в знак обоюдного расположения.

— Дорогая, — сказал вечером Веселунг своей жене. — Боюсь, ты сделала не самый удачный выбор. Сегодня я случайно обнаружил, что я совсем не так умен, как мне казалось.

Бельвейн с любовью посмотрела ему в глаза.

— Быть умным совсем необязательно для монарха. Или для мужа.

— А что обязательно?

— Просто быть милым, — ответила королева Бельвейн.

На этом моя история кончается. Вздыхая, я освободил письменный стол от груза семнадцати томов и перетащил их один за другим на специально построенную книжную полку. Много дней они высились между мной и миром непреодолимой преградой, укрывшись за которой я уносился в те далекие времена и жил с Веселунгом, Гиацинтой и моей леди Бельвейн. Теперь эта преграда рухнула, и в ярком свете дня, льющегося в комнату, видения тают. Когда-то, давным-давно…

И все же один образ еще не потускнел. Высокий и тонкий человек с изможденным бледным лицом, самая примечательная часть которого — длинный вопрошающий нос. Волосы нестрижены и нечесаны, красновато-коричневый сюртук, кое-как застегнутый на груди, давно не чищен, из коротковатых штанин торчат худые ноги.

Непрезентабельная фигура, но тем не менее я смотрю на него с большой нежностью. Ибо это Роджер Кривоног, спешащий во дворец за очередной порцией свежих новостей.

С Роджером я тоже должен проститься, и делаю это не без сожаления, потому что часто бывал несправедлив к этому человеку, которому стольким обязан. Может быть, мы расстаемся не навсегда — в его семнадцати томах есть много других историй. В следующий раз я обещаю не вмешиваться и дать возможность Роджеру изложить историю по-своему. Думаю, он будет рад.

Но я не позволю ему рассказывать о Бельвейн. Прошлым летом я встречал Бельвейн (или кого-то очень на нее похожего) в загородном доме в Шропшире, и мне совсем не хотелось бы ее огорчать. А я знаю, что Роджер недостаточно хорошо к ней относится.

1915 г.