В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле - Алексин Анатолий Георгиевич. Страница 31

«Тише, девочки, тише! Куклы могут проснуться, а им врач спать прописал!»

Кончаю тебе писать, потому что пришли с работы отец и Елена Станиславовна. А я так и не придумал еще, как помочь Анне Ильиничне. Ночью придумаю.

Заканчиваю свое письмо опять на уроке. Придумал! Я, кажется, придумал! Сегодня ночью у меня вдруг родился план. Сейчас напишу записку Белке, чтобы она никуда не убегала на перемене, а подошла ко мне: нужна ее помощь!

Больше пока ничего писать не буду. Если получится, сразу же сообщу. Если не получится, тоже сообщу.

Крепко жму руку.

Коля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Сегодня утром, по дороге в школу, я встретил твою маму. И мы с ней вместе шли до угла. Твоя мама сказала, что Анна Ильинична в конце концов, конечно, получит ордер, но что Еремкины ей сильно потреплют нервы. И я сразу решил: не позволим Еремкиным трепать нервы Анне Ильиничне, от которых после нашей школьной раздевалки и так уже почти ничего не осталось.

И почему это Анна Ильинична должна получить ордер «в конце концов»? Пусть получит его сразу, как только уедет твоя мама. Или даже до ее отъезда… Ведь въехать в новую квартиру — это такая большая радость! И если человек измучается, он уже потом от усталости и не почувствует никакой радости. Еремкины хотят, чтобы так было, но мы им помешаем помешать Анне Ильиничне получить радость от вселения в новую квартиру!

Когда я высказал все это твоей маме, она со мной полностью согласилась, но сказала, что у нее лично «нет сил сражаться с Еремкиными». У мамы и правда был очень утомленный вид, она, наверно, совсем замучилась, долечивая своих больных, доводя их до выписки. И она действительно сейчас не может сражаться. А я смогу и твою Белку заставлю сражаться со мной вместе до полной победы!

Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы, и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.

Я на первом же уроке написал Белке записку, чтобы она на перемене никуда не убегала, а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там я шепотом, чтобы никто не услышал, рассказал ей о своем плане, и она, конечно, как всегда, стала кричать, что это потрясающе! Но только не поверила, что я все это придумал сам, потому что никто от меня не мог бы ожидать «такой потрясающей выдумки». Я не стал с ней спорить.

Я сказал, чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в котором жила раньше ты и где живем мы с Анной Ильиничной. И еще я сказал, чтобы она обязательно надела на руку красную повязку, как член вашего «Отряда Справедливых», и чтоб для меня тоже такую повязку принесла. Я объяснил Белке, что надену ее только на каких-нибудь пятнадцать минут.

И тут Белка как выпучит на меня зеленые глазищи, как засверкает своими веснушками: «Ты с ума сошел! Ты думаешь, это так просто — нацепить на руку красную повязку? Да это же великая честь — попасть в „Отряд Справедливых“! Тебя никто даже не выдвигал туда. И никогда не выдвинет! А ты хочешь надеть чужую повязку!… Это немыслимо! Это невозможно! Как у тебя язык повернулся?»

Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания, побежать домой и отослать обратно в Заполярье твою посылку. Если вы с Белкой, как и Нелька, как и мой отец с Еленой Станиславовной, считаете, что я ни на что серьезное не способен, так зачем же ты первая стала писать такие письма, которые в обыкновенный конверт с трудом залезают? Зачем дала свое «ответственное поручение»? Зачем?! Я ведь не лез к вам первый, ничего этого не просил.

Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Анны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих кукол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде. Вспомнил я это и подумал: «Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец должен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны и всей ее семьи!»

Белка возмущалась до самого звонка на урок. А на следующей переменке я ей сказал:

— Ты представь себе на минутку, что я — это не я, а что я — это твоя лучшая подруга Оля Воронец. Ведь она прямо пишет мне, чтобы я довел до победного конца дело, которое она не успела закончить. Значит, я как бы действую от ее имени! А она была не просто членом вашего «Отряда Справедливых», а даже его командиром.

Я хотел успокоить Белку, уговорить ее и никак не ожидал, что от этих моих слов она возмутится еще сильнее:

— Да как ты можешь говорить, чтобы я на минутку вообразила себе, что ты — Оля Воронец?! Я даже на секунду не могу себе этого вообразить! Оля была нашей гордостью! Мы все ее просто обожали. Я даже во сне не смогу себе представить, что ты — Оля Воронец!…

И снова я подумал: «Зачем же вы опустили в дупло старого дуба листок с этим дурацким заданием? Разве я вас об этом просил?» Я сказал Белке, чтобы она не приносила мне никакой повязки и сама тоже не приходила в семь часов к нашему подъезду.

— Не приду! Не подумаю даже прийти! — гордо ответила Белка.

И пришла в половине седьмого. На целых полчаса раньше срока. Я увидел ее из окна. А выглядывал я потому, что был уверен: она не просто прибежит, а прискачет, примчится на всех парах. Разве она допустит, чтобы твое задание выполнялось без ее участия?

Она принесла мне аккуратную, отглаженную красную повязку — такую чистенькую, будто ее никто ни одного раза в жизни на руку не надевал.

— Чья это? — спросил я.

— Это повязка Оли Воронец! — торжественно ответила она. И повязала ее мне с таким видом, точно орден выдала.

Потом Белка пригладила свои рыжие волосы и спросила меня:

— Ну, как я выгляжу? Солидно?

— Солидно, — ответил я, потому что она вдруг и правда как-то присмирела, притихла: наверно, от волнения.

Белка отошла на несколько шагов в сторону, оглядела меня издали и сказала, что я выгляжу тоже вполне прилично.

Все это происходило на улице, возле подъезда. Потом мы вошли в парадное. И я позвонил в твою бывшую квартиру. Долго никто не откликался. Тогда Белка сказала:

— Ты ведь один раз нажал, а один звонок — это к Оле… Ее мама, наверно, еще с работы не пришла. А Еремкины на один звонок никогда не выходят. Хоть три часа подряд нажимай на кнопку! Они вообще всегда у себя в комнате запершись сидят! Оля говорила, что в лото играют. Это их любимая игра. А я их даже ни одного раза в глаза не видала…

Тогда я позвонил два раза. За дверью сразу зашлепали комнатные туфли, загремели цепочки и засовы…

Я пишу тебе очень подробно, потому что хочу, чтобы ты знала, как идет эта наша операция.

Когда Еремкина спросила: «Кто там?» — я бодро, как на перекличке, гаркнул: «Пионерский „Отряд Справедливых“!» От испуга она сразу открыла*

Я даже удивился: Белка твоя, на переменках такая смелая, тут вдруг растерялась и стала меня в коридор вперед себя пропускать. Хотя я ее, как девчонку, хотел пропустить первой. И я пошел прямо в темный коридор (на меня в этот момент, наоборот, какая-то необыкновенная решительность напала).

Белка поплелась за мной.

— Коля! Коля, выйди, пожалуйста, — позвала Еремкина.

Я вздрогнул… Но оказалось просто, что ее муж — мой, как это говорится, тезка, а ты меня об этом даже не предупредила. Оба они оказались очень вежливыми людьми. В комнату, правда, не пригласили, но вынесли нам в коридор две табуретки, на которые мы не стали садиться.

— Вы, наверно, пришли за бумажной макулатурой? — ласково спросила Еремкина.

— «Отряд Справедливых» макулатурой не интересуется! — ответил я. И указал на наши повязки.

Еремкин поправил пенсне, подошел поближе, разглядел наши повязки и сказал:

— Оч-чень интересно! Читал я про этот ваш отряд в газете, читал. Оч-чень даже передовая инициатива! И чему же мы обязаны?…

— Соседка дома? — спросил я таким голосом, каким обычно, как я слышал, задают вопросы управдомы, когда приходят разговаривать со злостными неплательщиками.

— К сожалению, она еще не вернулась с работы, — очень вежливо ответил Еремкин.