В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле - Алексин Анатолий Георгиевич. Страница 42
— По какому это предмету ты так много пишешь?
— По литературе, — ответил я ей. — Домашнее сочинение!
— И что ж, вам так часто задают эти сочинения?…
— Да, так часто. Вот перейдешь из своего пятого класса в шестой, тогда узнаешь! В шестом классе нужно не просто арифметические задачки решать или что-нибудь там зубрить, а нужно уже самостоятельно мыслить, сочинять!…
Сейчас пишу тебе на уроке: не терпится сообщить одну новость. Вчера я поссорился с Нелькой…
Из-за твоих писем. Я раньше всегда успевал вынимать их из ящика утром, до школы, вместе с газетами. А вчера я проспал, и Нелька сама полезла в почтовый ящик. Она мне целый день не отдавала твое письмо, а отдала только вечером, когда отца и Елены Станиславовны не было дома. Я спрашиваю у Нельки:
— Ты почему его целый день с собой таскала? А она мне в ответ:
— Думала, что тебе неудобно будет при взрослых.
И такую при этом физиономию скорчила, что я не выдержал и спросил у нее:
— Ты что себе вообразила, а?
— Да так, — отвечает, — ничего особенного! Просто понимаю теперь, почему ты стал таким нервным…
Села на свой круглый, вертящийся стул и стала потихоньку наигрывать арию герцога — «Сердце красавицы…».
Я подошел и захлопнул крышку пианино. Сказал, что если мои птицы мешали ей играть, то она мешает мне делать уроки.
— Опять будешь домашнее сочинение писать? — спросила Нелька.
Я ей не стал объяснять, что нам с тобой поручили переписываться возле того старого дуба. Но и писать тебе письмо я тоже уже не мог, а начал нарочно громко учить английский язык…
Прощай, меня вызывают к доске. Не поминай лихом!
Коля
Коля пишет Оле
Вчера у Тимошки, мне кажется, сильно болела голова. Он ничего не сказал мне об этом. Очень терпеливый… Но я, как только пришел к нему, сразу заметил, что он бледный и грустный. А на столе лежало мокрое полотенце: наверно, он им голову обвязывал.
Ты писала, что ему надо побольше гулять. И я сказал:
— Пойдем еще разок поищем птицу!…
И мы пошли. Но как-то так получилось, что мы птицу почти и не искали, а разглядывали город, который носит придуманное тобой, Оля, имя: Крылатый!…
Мы разглядывали улицы, которых еще недавно не было, и новые высокие дома, которых не было и подавно, и корпуса нашего алюминиевого завода. А один корпус еще только начинает строиться. Он стоит как какой-нибудь металлический скелет и понемножку обрастает кирпичами…
Когда я смотрю, как растут дома или корпуса заводов, я всегда думаю о людях, которые умеют эти здания строить. Я не знаю, как это у них так здорово получается, и они поэтому кажутся мне волшебниками. А когда я говорю об этом кому-нибудь, то в ответ часто смеются: «Подумаешь! Самая обыкновенная работа… Вот корабли запускать в космос-это другое дело!» Но я не согласен. И новые города тоже, мне кажется, строят волшебники. Только они очень скромные, простые и сами не знают, что они волшебники.
Может быть, мне все это кажется потому, что я сам еще ничего не умею — ни строить домов, ни запускать кораблей. Может быть…
Но когда буду уметь, я все равно буду так думать. Я уверен!
Ты сейчас улыбаешься и думаешь: «Размечтался! Тоже еще философ!» Да?…
Я и правда, Оля, часто мечтаю. Вот вчера мы с Тимошкой увидели, как везли в огромном «МАЗе» алюминиевые чушки — серебристые, переливающиеся на солнце. И на каждой было написано: «Крылатый». Я сразу подумал, что ты очень здорово подобрала это название: ведь серебристые чушки скоро взлетят в воздух, потому что из алюминия делают разные воздушные корабли. Слово «Крылатый» уже не будет видно, оно расплавится, но оно не пропадет: оно будет где-то там, внутри самолетов и кораблей…
— А знаешь, как много понастроили таких же вот новых городов, как наш! — сказал я Тимошке. — И как интересно было бы переписываться с кем-нибудь из другого нового города! Который, например, где-нибудь в Заполярье…
— И давай переписываться! — подхватил Тимошка.
— Ну, для этого нужно, чтобы там жил какой-нибудь близкий нам человек.
— А некоторые и с незнакомыми переписываются. Я читал в «Пионерке»!
— Но это совсем не то… Не так интересно. А вот если бы далеко-далеко в Заполярье жил какой-нибудь наш с тобой друг! Или подруга…
Я уже не первый раз объяснял Тимошке, как это великолепно иметь друзей в Заполярье и переписываться с ними.
А ты, Оля, заметила, что на Зеленой улице, где Тимошка живет, нет никакой зелени и ни одного деревца? Другая улица называется Театральной, а театра на ней нету. Я думаю, это потому, что им такие люди придумывали имена, которые уже видят наши улицы красивыми и зелеными. И театр видят, и стадион, и Дворец культуры…
По радио, в передаче для родителей, говорили, что все дети Тимошкиного возраста — это обязательно «маленькие почемучки» и что они очень любят задавать разные вопросы. Но Тимошка никаких вопросов о нашем городе не задавал. Мы просто ходили и молчали. А иногда разговаривали о нашем городе.
И о тебе, Оля, тоже…
Я сказал Тимошке, что, может быть, через много-много лет на том месте, где сейчас еще стоят деревянные бараки строителей, будет широкая улица, вся в деревьях, может быть, даже в соснах. Ведь растет же вокруг нас сосновый бор! И этой улице, может быть, дадут твое имя. За то, что ты придумала название нашему городу.
И будет написано: «Улица Оли Воронец». На длинной белой табличке…
Когда я сказал об этом Тимошке, то он со мной вполне согласился, и по его голосу я почувствовал, что он даже не стал бы ждать, а прямо сегодня, не задумываясь, присвоил какой-нибудь улице твое имя.
— А где же твоя «Операция МИО»? — спросил вдруг Тимошка. — Ты ведь обещал найти Олю!… Помнишь?
В этот миг мне в голову пришел гениальный план!
Я схватил Тимошку за руку, закатил глаза и воскликнул:
— Погоди, Тимофей! Погоди!… Ни слова!… Пришла пора начать нашу операцию. Я чувствую на расстоянии, что тебя ждет встреча с Олиным посланцем. Или с «посланкой»! Потому что это женщина. Или, точнее сказать, девчонка!…
— Какая девчонка?
— Не знаю. Но видишь, я начинаю искать Олю как бы… через тебя: ведь эта «посланка» хочет с тобой встретиться!
— А где она? — всполошился Тимошка.
— Пока еще не знаю. Но через несколько дней я напрягусь и отгадаю это на расстоянии.
Так я сказал Тимошке, потому что мне нужно время, чтобы выполнить свой замечательный план. То есть он будет замечательным, если из него что-нибудь выйдет.
Коля
Коля пишет Оле
А дальше, Оля, было так. Я изложил Белке свой план и сказал ей:
— Ты снова должна помочь мне. Ты должна разыграть роль… как бы это сказать… Олиного посланца. Или, вернее, «посланки»… Хотя такого слова, кажется, нету.
Я решил, что обстановка, в которой мы с Тимошкой встретимся с твоей, Оля, «посланкой», должна быть очень необычной. Я сказал Белке, что мы встретим ее на берегу реки, там, где за городом сразу же начинается лес. Я сказал, что она должна выйти к нам прямо из вечернего леса… Белка предлагала другие необычные места: нашу центральную площадь, вестибюль школы, клуб. Я чувствовал, что она просто боится выходить из леса или, вернее сказать, боится входить туда, чтобы потом выходить обратно. И тогда я сказал:
— Боишься, да? Опять боишься! А ты преодолей свою трусость. Думаешь, мне легко выполнять Олины задания? Но я же выполняю! Борюсь сам с собой. И выполняю. Вот и ты поборись!
— Хорошо. Я выйду из леса точно в назначенный час. Только напиши об этом Оле, ладно?
И вот я пишу. Белка действительно преодолела свой страх, и, когда мы с Тимошкой, перейдя через мост, спустились на берег реки, она вдруг показалась меж сосен… Белка показалась очень быстро, потому что боялась стоять в зимнем лесу одна. Я попросил ее одеться для этого случая как-нибудь необычно, и она нацепила на голову мамину шляпу, а перед собой выставила нераскрытый мамин зонтик, будто тонкую шпагу.