Седьмая принцесса (сборник) - Фарджон Элеонор (Элинор). Страница 9

Сады в поместье разрослись чудесные. Хозяином у нас был граф — тихий такой человечек, незаметный, прошмыгнёт как мышка, и нет его; зато Лиопелло важно, по-хозяйски расхаживал среди роз и фиговых деревьев, меж статуй и фонтанов, будто он тут самый главный. И я частенько слышала, как он говорил своим маленьким приятелям, крестьянским ребятишкам:

— Эх, не видали вы нашего сада! Фиги у нас огромные, точно дыни, а каждая, роза — будто целый букет. Из фонтанов у нас ее вода бьёт, а шампанское! А таких красивых статуй у самого итальянского короля в саду пет!!!

В нашем саду, мол, и то и сё, и пятое и десятое. Сейчас и не припомню всех небылиц, которые он про этот чужой, графский, сад выдумывал.

Но это так, к слову, просто чтоб вы знали, какой он был выдумщик.

Как-то раз встречаю его в дальнем конце сада, возле отцовской сторожки, у них там свой клочок землицы был — граф отдал садовнику под грядки. В руке Лионелло держал сачок и шёл такой смелый, решительный, никого вокруг себя не замечал.

— Эй, Дионелло, — окликнула я. — Ты словно с драконом сражаться идёшь!

— Нет, — отмахнулся он. — Я иду ловить золотого орла.

— Да ну! А где ж ты его найдёшь?

— У отца, на оливе, — ответил Лиоиелло. — Они всегда там сидят.

Он отправился дальше, а я — за ним. Очень уж любопытно мне стало. У оливковых деревьев я остановилась, и вдруг из листвы клёкот, хлопанье крыльев и Лионелло кричит что-то. Короче, неразбериха такая, что сразу ясно: на орла охота идёт.

Я поближе подошла, тут Лионелло как раз и спустился; рубашка разорвана, в чулке дырища, на щеке царапина, а под мышкой — матушкина жёлтая наседка, курица старая.

— Что, — говорю, — Лионелло, поймал своего золотого орла?

— А то как же! Ну, пошла, — и он отбросил наседку прочь. — У нас тут столько золотых орлов развелось — тьма тьмущая. Прямо не знаем, куда деваться.

Но и это так, к слову, просто чтоб вы знали, что Лионелло мой на выдумки горазд.

Из графского дома я ушла, когда Лионелло был ещё мал. Довелось мне тогда отправиться к королю-людоеду — людоедиков нянчить. Но несколько лет спустя случилось мне заехать в те края, и я навестила графских деток — ведь я своих питомцев никогда не забываю. Графские дети уже выросли, и молодой граф как раз собирался жениться на самой красивой девушке в округе. Я посмотрела на невесту и вмиг её вспомнила: она в детстве такая хорошенькая, ладная девчушка была.

Я её поцеловала и благословила. А потом спрашиваю:

— Что с Лионелло сталось?

— Жив-здоров, всё в той же сторожке, — улыбается графский сынок. — Он теперь у нас садовником, отец-то его умер. Кстати, Лионелло женился на прошлой неделе.

— Да ну! И на ком же?

— На Аните, дочке торговца углем.

— Помню-помню, — обрадовалась я. — Хорошая девочка, большеротая такая, курносенькая.

Попрощалась я со счастливыми женихом и невестой и пошла в дальний конец сада, к Лионелло. Он как раз поливал розы возле сторожки, узнал меня издали и весело так закричал:

— Нянюшка, привет!!! Как я рад тебя видеть!

— И я тебя рада видеть, Лионелдушко, рада, что не забыл старую.

— Тебя разве забудешь! Да ты и не изменялась совсем. Сам-то он стал теперь пригожий, статный парень, но я говорю:

— Ты тоже ни капельки не изменился! — Он, конечно, и выше стал, и в плечах шире, но всё такой же весельчак, и глаза блестели так же ярко, как бывало в детстве. Он от моих слов развеселился не на шутку:

— Ой, Нянюшка, ой, уморила! Не изменился!!! Нет, шалишь! Изменился, да ещё как! Помнишь, как я сам себе голову морочил? Гонялся за наседкой и называл её золотым орлом? Ха-ха! Помнишь? Я-то думал, я обманываю тебя, а на самом деле только себя и дурачил.

— Зато был счастлив.

— Ещё как! Впрочем, я и теперь счастлив. Я теперь даже счастливей прежнего. Он взглянул — на меня, широко улыбнулся и радостно выпалил: — Я на прошлой неделе женился!!!

— Что ты говоришь!

— Да-да! И как ты думаешь, на ком? Ну же, Нянюшка, догадайся! Красивей девушки, во всей Италии не сыщешь!

— Неужели?

— Правда-правда! И знаешь что? Молодой граф теперь тоже женится. Раньше всё решиться не мог, а потом я женился на Аните, и он вдруг понял, что самую-то раскрасавицу из-под носа увели. Ну, он и взял вторую по красоте. Она, конечно, хороша, только жене моей и в подмётки не годится. Пойдём, я тебе Аниту покажу.

Шла я в сторожку вслед за Лиоиелло и всё думала, как же простушка, какой Анита в детстве была, смогла в красавицу вырасти? Тут и сама Анита на пороге показалась, подбежала к нам, улыбается: мне — радостно, а Лионелло — и того пуще.

Лицо девушки осветилось улыбкой, и не беда, что осталась она прежней курносой простушкой. Лионелло просиял и шепнул мне на ухо:

— Видишь, Нянюшка! Что я тебе говорил? Краше во всей Италии нет!

С этими словами Нянюшка закрепила нитку и оторвала хвостик.

— Ой, Нянюшка! — воскликнул Роли. — Неужели заштопала? Так быстро… Дыра же была такая огромная!

— Верно, мой милый. У некоторых на коленках такие дырки, что вовек не заштопаешь. Вот и приходится заплатки ставить.

ДВА БРАТА

— Ох-ох-онюшки, — вздохнула Старая Нянюшка, взглянув на корзинку нештопаных чулок. — А прежде-то, в Греции, ни девочки, ни мальчики чулок не носили. Знай их матери, от какой маеты их судьба избавила — порадовались бы…

— А что же ты им не сказала? — спросила Дорис. —..

— Да я, девонька, и сама не знала. Я тогда, помню, Талию нянчила. — Нянюшка произносила «Талия» в рифму с «Мария». — В те стародавние времена о чулках и не помышляли. У Талии была одна одёжка — маленькая белая туника, а руки, ноги и шейка оставались голыми. Ах да, еще было одеяние: поясок из зелёных листьев и венок из луговых цветов, она их сама на прогулке плела. Талия была единственной дочкой знатного афинянина, и было у неё два брата — на десять лет старше и тоже близнецы, вроде Ронни и Роли. Только разница у них с сестрой не то что у вас Талии десять лет было, а им по двадцать.

Звали братьев Саймон и Даймон, и в сестрёнке своей они души не чаяли, даже ревновали её друг к другу, хотя сами дружили водой не разольёшь. Сестрёнка между тем подросла, превратилась из младенца в хорошенькую девочку, и Саймон с Даймоном наперебой старались ей угодить, чтоб она полюбила одного брата крепче, чем другого. Только у Талии день надень не приходится: то она больше Саймона любит, и Даймон тогда ходит мрачный как туча; то она к Даймону льнёт, и тогда Саймон хмурится и брата сторонится.

Однажды Талия исчезла. Я зазевалась, а она выбралась из дворца и пропала. Сперва мы не тревожились, ведь она частенько убегала погулять. Но прошёл час, два, три. Мы кинулись на поиски, и вскоре стало ясно: нет её ни во дворце, ни поблизости. Отец разослал гонцов во все концы Афин. Простой люд любил Талию, всякий узнал бы её и защитил, ни один волос не упал бы тут с её головы. Но никто в Афинах её не видел. Тогда мы принялись искать её по лесам и лугам за пределами города. Наконец в горах повстречался нам старый пастух. Он нёс ягнёнка, отбившегося от отары. Спросили мы его о беглянке и услыхали в ответ:

— Видел-видел. Забрела ко мне с утра, с ягнятами поиграла. Уж не знаю, кто она такая, только ягнята её ничуть не боялись. А мне что? Пусть играет. Потом вдруг словно тень от крыльев над головой пронеслась. Испугался я, думал — орёл. Бросился отару сбивать. Но потом вижу: не орёл это, а сияющий бог с крылышками на ногах. И спустился он с неба вовсе не за ягнятами, а за девочкой, которую вы ищете.

Поняли мы, что нашу Талию похитил Гермес, из всех богов только у него, на ногах крылышки.

Даймон вскричал:

— Я найду сестру или погибну!

И Саймон ему вторит:

— Найду Талию или погибну!

— Вы ей братья? — спросил старик пастух.