Любовь не умирает - Биварли (Беверли) Элизабет. Страница 22

Нелегкий это путь в развитии отношений.

Первое, что она увидела дома, — мигающая лампочка автоответчика. Ивена еще нет, она опередила его по меньшей мере на полчаса, и все же ей не по себе от мысли о предстоящей встрече с ним. Бросит на нее один взгляд — и ему сразу станет ясно, с кем и как она провела день. В конце-то концов, почему ее личное должно касаться Ивена? Но их судьбы — его и ее — успели тесно переплестись: все с ним происходящее затрагивает ее и, наоборот, каждая ее встреча неизбежно влияет и на него.

Лучше не думать о том, как она провела это время, хотя бы пока. Почему, собственно, ей как-то неуютно, ведь именно о любви, о близости с Джеком она мечтала так долго… еще издавна. О нем она думала, его воображала на месте Руди, когда тот вошел в ее жизнь. Но чувства ее изменились; Джека — тоже, он помнил ее другой, по-другому был к ней привязан. Глубокая, несокрушимая привязанность, которую они испытывали друг к другу, превратилась в нечто такое, с чем они оба не знают, что делать.

С годами воспоминания о Джеке стали расплывчатыми, приняли другие очертания, — возможно, поэтому она чувствует себя так странно. Естественно, что она, взрослая женщина, по-иному, чем тогда, воспринимает Джека — сильного, уверенного в себе мужчину. Оба они совсем другие. Нет, бесполезно сейчас думать, чувства ее в смятении. Пусть пройдет время и разделит сегодняшний день, с его счастьем и тревогой, и растаявшее прошлое.

Она скинула куртку, приготовила себе чай и уселась на диван рядом с Молли — та сразу положила голову ей на колени.

— По крайней мере в твоих чувствах я не сомневаюсь. — Джорджия почесала ее за ухом. — Если твоя миска будет всегда полной и иной раз попадется мозговая косточка, ты ведь никогда меня не разлюбишь, а?

Молли забила хвостом по дивану.

— Да, так я и думала, — усмехнулась Джорджия. — Жаль, что к мужчинам такой простой подход неприменим.

Горько-сладкое тепло чая разлилось по телу. Протянув руку к автоответчику, она нажала на клавишу воспроизведения и, закрыв глаза, откинулась на спинку дивана, слушая вполуха бестелесные голоса. Звонок из больницы: не отдежурит ли она на следующей неделе дополнительную смену? Из библиотеки: просят принять участие в благотворительном вечере. Из ветеринарной клиники: напоминают, что Молли надо сделать какие-то уколы. От помощника Грегори Лавендера: с ней хочет поговорить отец… Чтобы осмыслить последний звонок, потребовалось некоторое время. А не приснилось ей? Вскочив с дивана, она прокрутила кассету назад: нет, не приснилось, она ясно и отчетливо услышала мужской голос:

— Говорит Стюарт Роумер, помощник Грегори Лавендера. Ваш отец хочет с вами поговорить. Пожалуйста, перезвоните мне по телефону… как только вернетесь. Я буду на работе до семи вечера.

Первое известие от отца почти за двадцать лет — такое холодное, отрешенное, переданное через постороннего человека. Совсем в духе Грегори Лавендера. И почему-то — именно сегодня. Теперешнее ее состояние никак не располагает к душевной щедрости. Она еще не успела прийти в себя, вихрь противоречивых чувств захлестнул ее после свидания с Джеком, а теперь ей предстоит встреча с другим мужчиной, который также двадцать лет назад ушел из ее жизни — даже не оглянулся на прощание. Ей вдруг пришло в голову: и как это она, брошенная в столь юном возрасте двумя мужчинами, занимавшими самое значительное место в ее жизни, не прониклась ненавистью ко всему мужскому полу?

Ответить ли на звонок Стюарта Роумера — тут сомнений нет. Независимо от причин, побудивших отца вспомнить о ней, он вспомнил, пусть таким опосредованным способом. Раз он пытается связаться с ней, на то должны быть веские причины. Возможно, он заболел, с ним случилась беда, ему плохо. Или он после стольких лет пожелал примирения? Отругав себя за такую дикую мысль, она решительно набрала названный номер. Ее сразу соединили со Стюартом Роумером; она представилась и, справившись об отце, внутренне приготовилась.

— Мисс Лавендер, ваш отец хотел бы видеть вас у себя дома в шесть вечера.

Прикусив губу, она сделала усилие, чтобы успокоить участившееся дыхание. Отец не изменился: отдает приказы и уверен, что она их выполнит; у нее нет выбора, кроме как подчиниться. И все же, прежде чем принять высочайший эдикт, спросила:

— Зачем?

Неловкая пауза на том конце: Стюарт Роумер, человек, которого она знать не знает, озадачен.

— Не сомневаюсь, ваш отец ответит вам лучше, чем я. Могу ли я передать ему, что вы приедете?

И снова она заколебалась: взрослая женщина, полностью отвечающая за свои поступки, если не хочет, может и не видеться с отцом — достаточно ответить отказом. Но оттолкнуть отца — значит подтвердить, что она, как и он, помнит зло, не хочет попытаться залечить многолетнюю рану. Ответь она сейчас отцу отказом, у нее больше не будет возможности что-то исправить. И хотя именно он повинен в том, что они не общались столько лет, он делает первый шаг навстречу — каковы бы ни были причины. Как может она отказаться от попытки наладить их взаимоотношения? Пусть ничего не получится, зато у нее останется сознание, что она сделала все возможное. Не стоит обманывать себя: их отношения никогда не станут близкими, теплыми. Но ведь она навеки отрезана от единственного родного человека — примириться с этим всегда было трудно.

— Хорошо, — сказала она. — Передайте, пожалуйста: в шесть не смогу, буду в половине седьмого. — И, по-детски потешив самолюбие, откинулась на диван, только теперь ощутив, что дрожит всем телом, только теперь осознав, что сделала.

Согласилась снова встретиться с отцом — в его владениях, без всякой поддержки, совершенно безоружная. И вдруг ей нестерпимо захотелось взять с собой Джека, чтобы он, как и много лет назад, был рядом. Но как попросить его об этом, она не знала.

Потрясением для нее было увидеть не дом — все эти годы она часто проезжала мимо и знала, что он ветшает, а отец не из тех, кто станет тратить деньги на столь бесполезную затею, как внешняя отделка, — а самого отца.

Джорджия изредка встречала его, и для нее уже не составляло секрета, что он сильно сдает. Знакомые в больнице сообщали ей о его посещениях врачей — невропатолога, кардиолога, ревматолога, — и она радовалась: отец приходит лишь для обследований. Но она не видела его уже несколько месяцев и, когда он открыл перед ней дверь, поразилась: как постарел, осунулся за последнее время. И ее больно поразила мысль, что только теперь он позволяет ей узнать все это. При виде человека, которого когда-то любила и боялась больше всех на свете и который теперь стал немощным стариком, все у нее внутри перевернулось. Отец такой же человек, как все…

— Здравствуй, папа. — Голос ее прозвучал как у четырнадцатилетней девчонки.

— Джорджия, — только и ответил он. Увидев, что он застыл на месте и не приглашает ее войти, она переступила с ноги на ногу и с усилием проговорила:

— Давненько мы не виделись.

— Да, — кивнул он.

Она поняла: хочет заставить ее просить позволения войти в этот дом, который был когда-то ее домом. Сглотнув комок в горле, напомнила себе, что перед ней ее отец, и тихо произнесла:

— Ты не собираешься пригласить меня в дом?

Он шагнул в сторону, и, прежде чем он успел хлопнуть дверью у нее перед носом, она вошла. Внутри все в точности так, как тогда, когда она уезжала в колледж, даже запах тот же: пыль и остатки недоеденного ужина…

Странно, насколько четко такие вещи запечатлеваются в памяти: всего лишь повеяло старым, знакомым запахом — и она снова беспомощный, беззащитный подросток. И засомневалась: да правильно ли она поступила, придя в дом к отцу?

Тихий щелчок захлопнувшейся за спиной двери… Она вздрогнула, стремительно обернулась, охваченная желанием поскорее покончить со всем этим, и без обиняков спросила:

— Почему ты пожелал встретиться со мной? Он внимательно оглядел ее.

— Не лучше ли пройти в гостиную, сесть? Кофе хочешь?