Дом с волшебными окнами. Повести - Эмден Эсфирь Михайловна. Страница 20

Глава тридцать шестая

В СТАРОЙ БАШНЕ

Весёлый художник забывал не только о заседаниях и сроках сдачи своих работ. Он забывал и о многом другом, о чём люди более практические не забывают никогда.

В городе, где жил весёлый художник, всё время строились большие новые дома, и многие люди переезжали в новые квартиры. В этих квартирах у них прибавлялись семьи — рождались маленькие дети, женились взрослые, — и самые настойчивые и нуждающиеся хозяева этих квартир покидали их, чтобы переехать в новые, более просторные. А в старые, освобождённые ими квартиры, въезжали другие семьи.

Но главный, весёлый и детский художник не въезжал ещё ни разу в новую квартиру. Он просто забывал о том, что она ему совсем не помешала бы, и по-прежнему жил и работал в старой башне.

Вы думаете, это оговорка? Какие могут быть башни, да ещё старые, в новом, так быстро растущем и шумном городе?

Однако башня такая существовала, и возвышалась она над зданием очень старого монастыря, который был построен в то давнее-давнее время, когда города окружали крепостные стены и дозорные глядели из узеньких, стрельчатых окошек крепостных башен, высматривая, не виден ли вдали неприятель.

Такое окошко было и в башне у весёлого художника. Оно было заделано снаружи решёткой, и свет сквозь него пробивался неяркий. Поэтому внутри круглой башни всегда было темновато, и весёлый художник работал у самого окна.

У этого окна он придумывал для ребят разные истории и потом рисовал к ним картинки.

Честно говоря, он любил свою старую башню, потому что очень привык к ней. Но когда садился рисовать, то всегда ворчал и жаловался, что в ней мало света.

— Когда же ты подашь заявление о новой квартире? — спрашивала его жена каждый раз, услышав знакомую воркотню.

И каждый раз он отвечал:

— Завтра, обязательно завтра подам…

И переставал ворчать, потому что начинал работать.

В этот день, придя домой, художник тоже сразу поспешил к своему окну, но его остановила жена. Она стала спрашивать, где он был и почему так рано ушёл и так скоро вернулся. А об ноги его стали тереться две кошки: одна — светло-рыжая, большая, а другая — маленькая, чёрная.

Петрушка сразу вспомнил кота Мартына из Кукольного театра и высунулся подальше из кармана художника, чтобы посмотреть на кошек. А они смотрели на него и ничуть не удивлялись: в башне у весёлого художника они привыкли ко всяким чудесам.

— Дорогой мой, что это у тебя в кармане? — спросила жена, хотя весёлый художник забыл ответить на её прежние вопросы.

— Как — что? Носовой платок, который ты сама мне положила.

— Правда? — спросила жена и, смеясь, вытащила из его кармана Петрушку.

Жена смеялась; кошки, подняв хвосты трубой, смотрели на Петрушку, но не удивлялись; зато сам художник был удивлён больше всех.

— Вот так фокус! — сказал он. — Откуда ты, Петрушка?

Петрушка ничего не ответил, хотя художник ему понравился. Он считал неудобным для себя пускаться в разговоры с незнакомыми людьми.

— Он-то тебе ничего не расскажет, — сказала жена, — а ты попробуй припомнить сам.

Но как ни старался художник, он ничего не мог вспомнить.

В голове его прочно засел бегущий к трамваю пёс из его новой книжки. Пёс этот должен был потом встретиться и подраться с двумя кошками — это были непременные герои всех его историй… При чём же тут Петрушка?

А Петрушка и сам не понимал, при чём он тут. Его посадили на диван, и кошки сейчас же начали тереться о его бока и что-то ему втолковывать, но Петрушка не очень слушал их. Он с любопытством оглядывался, и то, что он видел, ему нравилось.

Посреди круглой комнаты стоял круглый стол, и на нём — красивый круглый пирог. Около стен разместились шкафы, в которых было очень много пёстрых детских книжек и разных забавных человечков из глины и фарфора.

А у окна сидел художник, и то, что он делал, понравилось Петрушке больше всего.

Представьте себе, что он увидел: перед художником был кусок картона — белый, совершенно белый. И вдруг на нём появилась голова с мохнатыми ушами, потом туловище, потом пушистый собачий хвост! Хвост этот закрутился колечком — и пёс глянул на Петрушку такими озорными глазами, что тот поплотнее прижался к диванной подушке… Это было чудо, настоящее чудо! Откуда взялся пёс?

Петрушка посмотрел на кошек, но эти тёртые особы привыкли ко всему и ничему не удивлялись.

Потом художник нарисовал другую голову — с острыми ушками, и морду с усами, и выгнутую рыжую спину, и толстый, пушистый хвост…

Батюшки, да ведь это он рисовал ближайшую Петрушкину соседку — рыжую кошку! Но рыжая и тут не удивилась, а, зевнув, свернулась калачиком и притворилась спящей.

Искусство её очень мало интересовало. Другое дело, если б ей предложили сейчас блюдце сметаны!

Маленькая чёрная тоже свернулась калачиком и, прикрыв голову чёрной лапкой с белой подушечкой на конце, посмотрела на Петрушку: «А ты что ж не спишь?»

Но уж какой мог быть сон, когда на картоне, стоявшем перед художником, происходили такие чудеса!

Петрушка готов был смотреть и смотреть на удивительный картон, но тут к художнику подошла его жена и сказала:

— А не довольно ли, дорогой? Пора обедать.

Да, и она, видно, тоже предпочитала искусству блюдце сметаны.

Стол был накрыт. Кошки сейчас же проснулись и стали требовать свои порции — и, конечно, получили их. Петрушке тоже было предложено угощение, но обедать в чужих домах он так же не умел, как и разговаривать с незнакомыми людьми.

Глава тридцать седьмая

РАЗГОВОРЫ ОБ ИСКУССТВЕ

После обеда чудеса на картоне больше не продолжались, а начались разговоры.

Художник сказал, что уже темнеет и трудно работать. Жена художника сказала, что нужно же наконец подать заявление о новой квартире. А художник ответил ей, что он завтра же непременно сделает это.

Кошки мурлыкали — может быть, тоже о новой квартире, хотя она была им совершенно не нужна. Как известно, кошки еще больше, чем люди, привыкают к месту и не любят менять квартиры.

А потом пришёл гость. Это был худой, длинный человек, не очень молодой и не очень старый, не очень весёлый, но и не очень грустный, и очень молчаливый.

Ему налили чаю, и он стал молча пить его с вкусным круглым пирогом.

Потом пришёл другой гость. Этот был очень молодой и очень сердитый. Ему тоже налили чаю, но он не стал его пить, а подбежал к окну и стал смотреть то, что было нарисовано на картоне, и стал махать руками и кричать, что это надоело уже, что это скучно — рисовать всё одних и тех же кошек, что это, наконец, несовременно!

— Вы бы хоть что-нибудь другое нарисовали, да хотя бы вот его! — И он ткнул пальцем в Петрушку.

— Нет, нет и нет! — закричал художник. — Меня и так обвиняют в том, что я кукольный художник. Надо рисовать живую жизнь. А мои кошки живые! И я рисую их на фоне заводских труб, которые видны из моего окошка.

Петрушке стало очень обидно. «Я самый живой! — тоже закричал он. — Я умею говорить! И плясать! Я был в поле! Я катался на лодке! Я участвовал в научной экспедиции!»

Прокричав всё это, Петрушка устыдился своего хвастовства и очень смутился, но оказалось, что его никто не слышал, так как споры об искусстве продолжались.

Петрушка уже не слушал их. Ведь он не был похож на Учёного Петрушку и плохо разбирался в таких разговорах. Может быть, это происходило и оттого, что он слышал их впервые. Но, главное, его грызла обида: как, ему предпочитают кошек! И зачем только их рисовать?

Петрушка не знал, что весёлый художник рисовал кошек и собак так хорошо и смешно, что дети всего мира смеялись и радовались, глядя на них. Значит, и кошки бывают полезными.