Роверандом - Толкин Джон Рональд Руэл. Страница 7

Внезапно взгляд песика уловил нечто темное на краю моря. Пятно росло, пока, наконец, Ровер не понял, что это остров. Его ушей достиг разносящийся далеко над водой отзвук чудовищного лая, в котором смещались все его возможные оттенки: визг и вой, ворчанье и рычанье, огрызанье и хныканье, тявканье и скулеж, издевка и злоба, лицемерие и мольба… И среди всех голосов выделялся один, самый ужасающий — такой лай могла бы издавать гигантская голодная кровожадная ищейка во дворе дома людоеда. Шерсть у Ровера на загривке внезапно встала дыбом, и он подумал, что вот было бы здорово спуститься туда и полаять со всеми этими собаками вместе взятыми… Но вовремя вспомнил, какой он маленький.

— Это Остров собак [20], — сказал Мью. — Или, иначе, Остров бездомных собак. Сюда попадают все бездомные собаки, которые того заслужили, и еще некоторые, которым просто повезло. Я слышал, для них это совсем недурное место. Они могут шуметь тут, сколько душе угодно: никто не закричит на них, не швырнет тяжелым предметом. Им очень нравится лаять вместе, и они наслаждаются этим замечательным концертом каждый раз, как взойдет луна. Мне говорили, на острове есть костные деревья, плоды которых подобны мозговой кости с сочной сердцевиной. Когда плод созревает, он падает с дерева.

Но нет, мы летим не туда! Ты ведь понимаешь, что не можешь в полной мере называться собакой, хотя ты уже и не совсем игрушка. Честно говоря, полагаю, Псаматос хорошенько поломал голову, прежде чем решил, что с тобой делать, когда ты сказал, что не хочешь домой.

— Куда же мы летим? — спросил Ровер. Он огорчился, что не сможет поближе познакомиться с Островом собак, особенно когда услышал о костных деревьях.

— Прямо вверх по лунной дорожке — к краю мира, а затем через край и на Луну. Так сказал старый Псаматос.

Роверу совсем не понравилась идея лететь за грань мира. К тому же Луна выглядела такой холодной…

— Но почему на Луну? — спросил он. — В мире полным–полно мест, где я никогда не был. Я ни от кого не слышал, чтобы на Луне были кости или хотя бы собаки.

— Ну, по крайней мере, одна собака там точно есть — у Человека–на–Луне [21]. И так как он — человек весьма достойный и, кроме того, величайший из всех магов, у него наверняка должны быть кости для его собаки, а значит, и для гостей, очевидно, найдутся.

Что же касается того, почему тебя послали именно туда, беру на себя смелость утверждать, что ты узнаешь это, когда придет время, — если, не будешь неудачно шутить и все время ворчать.

Вообще не понимаю, почему Псаматос столь великодушно о тебе заботится. Совершенно не похоже на него делать что–либо без значительной на то причины; ты же ни с какой стороны не выглядишь значительным.

— Спасибо, — сказал Ровер, чувствуя себя совсем подавленным. — Несомненно, очень мило со стороны всяких волшебников так беспокоиться обо мне, хотя иногда это и несколько утомительно. Никогда не знаешь, что произойдет дальше, стоит лишь раз столкнуться с волшебниками и их друзьями…

— На самом деле это гораздо большая удача, чем того заслуживает какой–то тявкающий щенок, — промолвила чайка, после чего они долго не разговаривали.

Луна становилась все больше и ярче, а мир под ними — все темнее и отдаленнее. Наконец — и все–таки внезапно — мир кончился, и Ровер увидел звезды, сияющие из черноты у них под ногами. Далеко–далеко внизу ему была видна белая, искрящаяся в лунном свете водяная пыль — там, где водопады переливались через край мира и обрушивались прямиком в пространство. Это заставило песика почувствовать себя еще неувереннее. У него закружилась голова, и он предпочел поглубже закопаться в перья Мью и надолго зажмуриться.

Когда же он снова открыл глаза, под ними вся, целиком лежала Луна: новый белый мир, сверкающий, как снег, с далеко открытыми просторами, на которых раскинули свои длинные голубые и зеленые тени остроконечные горы.

На вершине самой высокой из гор, такой высоченной, что казалось, она сейчас проткнет их — именно в этот момент Мью ринулся вниз, — Ровер увидел белую башню [22]. Расчерченная розовыми и бледно–голубыми узорами, она поблескивала так, словно была сложена из миллионов влажных, мерцающих морских ракушек. Башня стояла на самом краю белой пропасти — белой, словно меловые скалы, и при этом сверкавшей ослепительнее, чем, бывает, сверкнет блик лунного света в далеком окне безоблачной ночью.

Насколько пес мог видеть, на скале не было и следа какой–либо тропы. Впрочем, это было неважно, потому что Мью уже планировал вниз и буквально через секунду совершил посадку на крыше башни, на такой головокружительной высоте над лунным миром, что его родные черные скалы в сравнении с ней показались бы совсем низкими и безопасными.

К величайшему изумлению Ровера, в тот же миг сбоку в крыше открылась маленькая дверца, и наружу высунулась голова с длинной серебристой бородой.

— Неплохо летели, неплохо! — закричал старичок. — Я засек время с момента, как вы пересекли край мира: тысяча миль в минуту, я думаю. Хорошо, что не врезались в мою собаку. Где ее черти носят по всей Луне, хотел бы я знать?..

И он вытянул наружу необъятный телескоп и приложил к нему один глаз.

— Вот он! Вот он! — завопил старик куда–то вверх. — Опять пристает к лунным зайчикам [Moonbeams (англ.) — блики лунного света, «лунные зайчики» (по аналогии с sunbeams — солнечными зайчиками). — Прим. пер.], пропади он пропадом… А ну, спускайся! Спускайся немедленно! — И вслед за тем он засвистел на одной долгой, ясной, звонко–серебряной ноте.

Ровер поглядел вверх, думая, что этот смешной старичок, должно быть, сумасшедший, если свистит своей собаке в небо, но, к своему вящему изумлению, увидел высоко–высоко над башней маленькую белую собаку с белыми крыльями, гоняющуюся за чем–то похожим на прозрачных бабочек.

— Ровер! Ровер! — звал старичок; и в тот самый миг, когда наш Ровер вскочил на ноги на спине Мью, чтобы ответить: «Я здесь!» — не успев удивиться, откуда старичок знает его имя, — он увидел, что летающая собака правит прямиком вниз и «прилуняется» старичку на плечо.

Тут наш пес понял, что собаку Человека–на–Луне тоже зовут Ровером. Это ему совсем не понравилось. Но так как никто не обратил на него внимания, он снова сел и начал рычать сам с собой.

У пса Человека–на–Луне были чуткие уши. Он мгновенно спрыгнул на крышу башни и принялся лаять, как сумасшедший, а затем сел и зарычал:

— Кто привез сюда другую собаку?!

— Какую другую собаку? — спросил Человек.

— Этого дурацкого щенка на спине у чайки, — ответил лунный пес.

Тут уж, разумеется, Ровер снова вскочил и залаял так громко, как только мог:

— Сам ты дурацкий щенок! Кто только позволил тебе зваться Ровером? Да ты больше смахиваешь на кошку или летучую мышь, чем на собаку!

Из этого вы можете понять, что псы сразу собрались подружиться. Просто таким образом у собак принято обращаться к подобным себе чужакам.

— Эй, вы, оба, а ну–ка, летите прочь! И прекратите этот шум! Мне надо побеседовать с почтальоном, — произнес Человек.

— Пошли, крохотулька, — пролаял лунный пес, и тут Ровер вспомнил, что он действительно всего–навсего крохотулька — даже по сравнению с лунным псом, просто маленьким. И вместо того чтобы пролаять в ответ что–нибудь невоспитанное, он сказал только:

— Я бы и пошел, если б у меня были какие–никакие крылья и если бы я знал, как летают.

— Крылья? — сказал Человек–на–Луне. — Нет ничего легче. Бери и катись!

Мью засмеялся и действительно скатил его соспины прямо через край башенной крыши. Ровер успел лишь ахнуть и едва начал представлять себе, как падает и падает много–много миль, подобно камню, прямо на торчащие в долине белые скалы, как внезапно обнаружил, что является обладателем прекрасной пары белых с черными пятнами крыльев — точь–в–точь под стать ему самому.