Казачьи сказки - Коллектив авторов. Страница 8

Лихо одноглазое

Еще при царе это было. Возвращался казак Тишка со службы домой. Все ближе и ближе родимая сторонушка. Ширится радость в груди у казака, наполняется сердце. Конь боевой легко несет. Едет казак, думу думает, что ждет его дома дорогая матушка и невестушка его Лизанька. Ждут не дождутся. Тому уж три года минуло, как казака дома не было. Завздыхал Тишка. Вот и станица завиднелась. Приосанился казак, песню заиграл, думает: «Мои-то давно прослышали, что я возвращаюсь, с хлебом-солью встретят. Букетами коня украсят. Закатим пир на всю округу». Подъехал Тишка к станице – никто его не привечает. Дома покосились, не белены. Скотина ревмя ревет, не поена, не кормлена. Поля не вспаханы, на засеяны. Плач над куренями стелется, ругань по переулкам гуляет, «Ошаламел народ», – удивился Тишка. Никто его не признает, никто с ним не здоровается. Казаки друг дружке в глаза не глядят, а смотрят – так зло. Бабы причитают: «Ох-х, лихо нам, лихо!» Послушаешь их, так и свет не мил. Детишки в игры не играют, горькие слезы льют.

«Что-то тут не так», – смекает Тишка.

Подъехал он к своему куреню. На приступках мать сидит, слезами обливается. В голос кричит, тоскует по единственному сыночку, Тише ненаглядному.

– А вот и я, – говорит Тишка, – живой и невредимый!

Мать плакать перестала, посмотрела на сына и не признала.

– Не сын ты мне вовсе, – говорит, – лежат косточки мово сына на чужедальней стороне. – И опять слезами залилась пуще прежнего.

Как ни бился Тишка – не признает его родимая матушка дорогого сына. И все тут.

Расстроился Тишка. «Пойду, – думает, – к Лизаньке наведаюсь, к суженой своей».

А у Лизаньки та же картина.

– Иди, – говорит, – отсель, знать тебя не знаю и знать не хочу. А Тишку твоего ненавижу всей душой, потому как знаю, с кем на службе прохлаждался. Вот и сгиб ни за грош. А я его так любила…

– Да вот я, живой, здоровый, – говорит Тишка.

– Иди, казачок, отсель подобру, а то неровен час до беды-то.

Лизанька девушка была крупная, в поле за троих казаков управлялась. Тишка опасливо посмотрел на нее. «А ведь правда, долго ли до беды…» – И подался к калитке. А Лизанька ему вслед:

– Наплевать мне на твоего Тишку и растереть. Я за Ваську Косого замуж собралася. – И в рев: – Ох, лихо мне, лихо!

Тишка ей из-за плетня:

– Тоже мне казака нашла! Тьфу, срамота!

А у самого душа заныла. «И что ж такое делается на белом свете? Ну погоди, бабья порода! Я тебя плеточкой, ишо мозги прочищу».

Идет Тишка улицей. Смотрит: лужа большая, в луже старуха сидит, на один глаз кривая. Горбатая. Лохмотья к худому телу прилипли, в чем только душа держится. Рядом с ней мешок плавает. «Что-то тут не так, – смекает Тишка, – надо ухо востро держать». Завидела его старуха, запричитала:

– Помоги, касатик, помоги, Тиша дорогой. Шла-шла да упала, а встать не могу и никому до меня нет дела.

Обрадовался казак, что хоть один человек его в станице признал. Забыл про то, что сторожко обещался себя держать. Зашел в лужу, подхватил старуху на руки, а та кричит:

– Мешок, мешок не забудь!

Прихватил Тишка мешок, и будто радостью его обдало. И такая радость, что хоть в луже в пляс пускайся. «Что такое, – думает Тишка, – не пойму, что со мной творится». – И говорит старухе:

– Чтой-то я тебя, бабуся, здеся раньше не видывал.

И хочет ее на землю, где посуше, поставить. А та не дается – прилипла, не отлепишь.

– А-а-а! – кричит. – Казачок! Давненько я тебя здесь поджидаю. Сколько денечков прошло, со счета сбилась. – И на шею ему – раз!

– Вот лихо-то, – прошептал Тишка и вздохнул.

– Ага, оно самое и есть. Говорили мне люди, что хитрей тебя казака во всей округе не найдешь, только я похитрей тебя оказалась.

– Выходит, так, – отвечает Тишка со вздохом. – Это ты народ взбулгачила?

– Я, – отвечает Лихо, – кому ж еще. Вон полон мешок радости набрала. Твоей только не хватает.

– Ох и молодец, – нахваливает ее Тишка, а сам думает, как быть, что делать. – Как же ты, – говорит, – в такой маленький мешок так много радости набрала?

– Это я, – говорит Лихо, – вашу радость уминаю.

– Нехорошо, – говорит Тишка, – по человеческой радости топтаться.

– Ничего, – отвечает Лихо, – зато мне от этого веселей становится.

Так они друг с дружкой переговариваются. А Тишка тем временем от станицы далече ушел. Думает: «Счас до яра дойду и вниз головой брошусь. Сам погибну, так и Лиху распроклятому конец придет».

Только он это подумал, как Лихо ему говорит:

– Хватит, казачок, меня на своем горбу таскать, пора о деле подумать.

Остановился Тишка. Слезла с него Лихо и предупреждает:

– Не вздумай от меня бежать и в мыслях не держи, а то хуже будет. «Куда ж хуже-то», – думает Тишка и говорит:

– Ну что ты, я теперь твой слуга на вечные времена.

– Известное дело, – соглашается Лихо. – Пока у тебя всю радость не заберу, не отстану.

– Да бери, – говорит Тишка. – Что ее у меня, мало, что ли? Бери, и дело с концом.

– А зачем мне ее брать? Сам отдашь.

– Это как?

– А вот так. Сейчас, дай дух перевести. Села рядышком, да как закричит, да как запричитает во весь голос.

– Так мне тебя жалко, казачок, спасу нет. У Тишки от удивленья глаза на лоб полезли.

– Если жалко, отпусти на все четыре стороны. Зачем сердце рвешь?

– Вот поговорим о жизни нашей и отпущу, не резон мне тебя держать.

– Про жизнь так про жизнь.

– Смотрю я на тебя, казачок, голова твоя поседела, тело твое изранетое. Воевал, себя не жалел. А много ль от царя-батюшки наград получил?

– Да ничего, – говорит Тишка, – не получил. Так не за царя кровинушку свою по капле отдавал, а за Родину свою, за землю, на которой живу.

– И то так, – отвечает Лихо. Видит, здесь казака не проймешь, с другого бока подступает. Голос еще жалчей сделала:

– Был бедняк, бедняком и остался. Дома коровешку оставлял, и та без тебя сдохла.

– Ничего, – говорит Тишка, – были б руки-ноги целы – не пропадем.

А Лихо свою линию гнет, не успокаивается:

– Суженая твоя к другому подалась.

– Твоя правда, – сказал Тишка. И завздыхал, закручинился, да так, что свет не мил показался.

Лихо довольная. Руки потирает. Довела-таки казака. Смотрит Тишка, а мешок-то с радостью вроде как поболее прежнего стал. Смекает, в чем дело. «Ну ничего, старая, я еще над тобой позабавлюсь». И залился слезами, уже понарошку. А Лихо развеселилась. В пляс пошла. Откуда прыть взялась.

– Говори, – кричит, – говори, на душе легче будет.

– Ох, – говорит Тишка, – уморила ты меня. Не житье мне на белом свете. Пойду руки на себя наложу. Просьба у меня напоследки жизни. Дай передохнуть.

А Лихо довольная такая. Что ж, мол, передохни. А потом еще погорюешь.

– Сильная ты, Лихо, никогда бы не подумал. Ловко умеешь человеческую радость собирать.

Лихо в ответ: «Я, – говорит, – такая. К человеку подход имею. Так человека разжалоблю, так его растревожу. Всю радость до капельки отдаст, а без радости и совесть легко потерять. Водички попрошу напиться. Кто ж не даст. Глядишь, разговор завязался. Как живешь, спрашиваю. Хорошо, говорит, живу. Кто ж тебе сразу скажет, что плохо живет? Ничем, спрашиваю, не обижен в этой жизни? Кто же, говорит, не обижен. И начинает… А я подначиваю. И пошло-поехало. Человек в слезы. А у меня мешок наготове».

– Ох, и хитра ты, Лихо, где мне тебя перехитрить. Давай, – говорит, – в прятки поиграем. Я страсть до чего любил в детстве в прятки играть. Никто сыскать меня не мог.

– Ну что ж, – говорит Лихо, – давай поиграем, только от меня прятаться – бесполезное дело. Я тебя везде сыщу.

И стали они в прятки играть. Тишка в копешку с сеном залез. Лихо нашла.

На дерево взобрался. За ветвями укрылся. И там нашла.

– И правда, – говорит Тишка, – бесполезное дело от тебя прятаться. Ну-ка теперь ты попробуй схоронись.