Вне закона - Биварли (Беверли) Элизабет. Страница 14

— Тут нет риска, Сара, это верное дело. Ты могла бы сделать превосходное капиталовложение. Она посмотрела на него с сомнением.

— Детская площадка для роликовых коньков не кажется мне верным делом. По-моему, только идиот или аферист может заниматься таким проектом.

На лице Уолли отразилось полное изумление.

— Что ты говоришь, Сара? Как ты можешь говорить это родному брату? — И, едва переведя дух, переключился на новую идею:

— О'кей. Если тебе не нравится этот проект, как насчет такого: кафетерий с полуобнаженными официантками?

Сноровисто суетившаяся Сара замерла, повернулась к брату и выдохнула:

— Надеюсь, ты шутишь?

Он с сияющим видом помотал головой.

— Разве не отличная идея? Я сам это нашел. Подумай, как привлечет посетителей. Дешевая еда и обнаженные девушки — все, что нужно мужчине, когда он в дороге. Какие перспективы открываются!

Сара скорбно покачала головой. Какой же он гад. Невозможно поверить, что в них одни гены.

— Ну уж здесь-то ты должен знать меня достаточно хорошо, чтобы не делать такие предложения. Даже если бы у меня были деньги, которых нет. Уолли, тебе должно быть стыдно. Что бы подумала мама?

— Мама вкладывает в это десять кусков. Она возвела глаза к небу.

— Ну а я — ни гроша.

— Ладно, ладно. Больше не буду говорить о моих проектах, пока сама не попросишь, — пообещал он. — Но знаешь, твои финансовые дела не были бы в таком состоянии, если бы ты не развелась с Майклом. Парень стоил кучу денег.

Сара прерывисто вздохнула. Опять это. Она знала, что спорить с братом бесполезно, но не могла оставить его слова без ответа:

— Во-первых, Майкл не стоил кучу денег.

— Он заколачивал семьдесят пять тысяч в год.

— Что, да будет тебе известно, дорогой братец, не так уж много, если имеешь недвижимость, две машины и расходы на двоих малышей. Во-вторых, то, что произошло между мной и Майклом, не твоего ума дело. А в-третьих, — поспешила продолжить она, пока он не успел возразить, — ты тратишь чертову уйму времени на разговоры о моей семейной жизни, а свою устроить и не пытаешься. Если ты так ценишь институт брака, то отчего же сам до сих пор ходишь в холостяках? У меня вот есть на примете женщина, которая была бы не против познакомиться с тобой…

— Боже, эти часы не врут? — перебил ее Уолли, соскакивая с кухонного стола, на котором только что сидел с полнейшей непринужденностью. — Я понятия не имел, что уже так поздно. Надо сваливать.

Он чмокнул сестру в щеку и вылетел за дверь. Сара слышала, как взревел двигатель спортивной машины и завизжали шины при резком развороте, когда он выезжал со двора. Она улыбнулась. Да, временами братец бывает невыносим. Но она знает, что делать, если он переходит границы. Только нельзя увлекаться. В один прекрасный день он отзовется на это «я знаю женщину» и попросит познакомить. На самом деле Сара никак не могла найти кого-нибудь, кто жаждал бы встретиться с Уолли, несмотря на все усилия пристроить брата. Что не означало, впрочем, прекращения попыток.

Снова занявшись хозяйственными сумками, она тихонько напевала, едва ли замечая, что в выбранной песне говорится о скоростных трассах, приключениях и мотоциклисте, рожденном для дикой вольницы.

Прошла почти неделя, прежде чем Сара снова увидела Гриффина. Она стояла посреди чердака в мерсеровском доме, по пояс в развороченных упаковочных ящиках. В воздухе вились пыль и частицы соломы. Голая лампочка, свисающая с потолка, была единственным освещением. В тесном помещении с покатой кровлей было жарко. Красная футболка пропиталась потом и прилипла, как шерсть у намокшего животного, а вылинявшие джинсы обвисли, будто с потом из нее вышло фунтов десять веса. Но она не обращала внимания на все эти неудобства.

Потому что нашла сокровище.

В каждом ящике скрывался фарфор, собранный поколениями Мерсеров. Некоторые предметы имели возраст не менее двухсот лет, большая часть коллекции была родом из Европы, все было чрезвычайно изящно, и немалая часть имела музейную ценность.

Почему же все это лежит запакованным? — гадала она. Почему ничем не пользовались? Почему не выставили на обозрение? Если Мерсеры не хотели больше пользоваться этой красотой, то почему не предоставили другим возможность полюбоваться? Один только хранящийся здесь фарфор стоит десятки тысяч долларов. А ведь должен быть еще хрусталь и, вероятно, серебро. Где они?

Она потрясла головой, в которую не вмешалась мысль, что одна семья могла собрать такую коллекцию. И что со всем этим будет делать Гриффин? Продаст, скорее всего. В самом деле, для него это наиболее логичный шаг. А все же жаль, что никто больше не станет пользоваться этой посудой для приема гостей. Было ведь время, когда дом Мерсеров становился многолюдным в дни праздников и семейных торжеств. Кто бы ни была тогда хозяйка дома, можно не сомневаться, что лучшая посуда, протертая до блеска, доверху наполнялась едой. Как же хорош был тогда этот старый дом, думала Сара. Тем печальнее, что последние десятилетия в нем не оставалось почти никакой жизни.

Интересно, продаст ли Гриффин дом? Вероятно. По современным меркам этот особняк слишком велик, особенно для одного. И, несмотря на все разговоры о значении семьи, он не производит впечатления человека, склонного осесть и произвести на свет выводок детей. Вне всяких сомнений, дом будет продан вместе с содержимым. Такая продажа наследства даст Гриффину огромную сумму, но ей казалось, что деньги не изменят Шального. Сара нагнулась над новым ящиком и извлекла изумительное творение Лиможа. Она провела кончиками пальцев по кремовому фарфору, обводя кобальтовый узор и золотую каемку. Бернардо, заключила она, прежде чем позволила себе посмотреть фабричную марку. Возраст — лет сто. Перевернув тарелку, она убедилась в правильности предположения. Повернувшись, чтобы бережно положить тарелку рядом с комплектным предметом, она увидела в дверях огромную фигуру.

Гриффин заполняет собой все помещение, даже не войдя и не сказав ни слова, подумала она. Рука ее инстинктивно поднялась пригладить волосы, и Сара выругала себя за эту заботу о внешности в его присутствии. Тем более что потные волосы немедленно вернулись на место, стоило убрать руку, а к пальцам прилипли соломинки. Боже праведный! Хороша же она должна быть сейчас, вся в пыли и соломе.

— Не жарко тебе здесь наверху? — спросил он взамен приветствия.

Вместо обычных джинсов и футболки на нем были просторные хаки, жеваная белая рубаха, невзрачный, нейтрального цвета пиджак и старомодный кожаный галстук, принадлежавший, должно быть, еще его отцу. Все вместе выглядело как смесь Христофора Колумба с огородным пугалом, но голубые глаза сверкали в свете голой лампочки, и Сара почувствовала, как подскакивает температура. Жарко? Да, ей жарко. Но знойное лето Огайо здесь совершенно ни при чем.

— Самую малость, — сказала она, пытаясь придать голосу непринужденность. Он переступил порог и медленно приблизился, не обращая внимания на хаос в помещении, глядя только на нее. С каждым его шагом Саре становилось труднее дышать. Когда он оказался рядом, в легких уже ничего не оставалось. Он поднял руку, обхватил ее шею и погладил большим пальцем подбородок. Потом убрал руку, и она заметила, что пальцы блестят от влаги. Вытаскивая соломинку из ее волос, он улыбнулся.

— Судя по твоему виду, тебе не самую малость жарко, — сказал он. — Скорее похоже на обезвоживание организма. Давай спустимся. Я соображу чего-нибудь холодного попить.

Он повернулся, двинулся к выходу, и безумная минута, когда каждая Сарина жилка дрожала и готова была завязаться в узел, прошла так же внезапно, как наступила. Оставалось только последовать за ним, потому что сейчас она ничего на свете так не хотела, как снова оказаться с ним рядом.

Когда Сара догнала Гриффина, он уже стоял перед открытым холодильником и мысленно честил себя дураком за то, что вот так сбежал от нее, но понимал, что, пробудь он там еще немного, сделал бы что-нибудь, чего делать не следовало. Например, повалил бы ее на пол. Уж очень сексуально она выглядела там наверху, в тесной, промокшей от пота футболке, под которой не было лифчика. Он разглядел каждый изгиб, каждый склон ее грудей, будто на ней вообще ничего не было надето, и очень хотел узнать, выглядят ли другие прелести столь же привлекательно.