Сказки Тихого Дона (с иллюстрациями) - Лебеденко Петр Васильевич. Страница 3
Взял Петрусь нож кривой турецкий, разрезал левую руку пониже локтя: брызнула кровь горячая на землю. Подставил Петрусь кувшин, наполнил его своей кровью до краев и говорит мальчонке:
— А теперь лезь вон в ту нору, я тебя камнями заложу. Прилетит орел лежи, не дыши.
Только спрятал Петрусь мальчонку белоголового, засвистел воздух, зашумели крылья черные, прилетел хищник. На Петруся глянул, левым крылом взмахнул и спрашивает:
— Ну как, детеныш человеческий, готов ли ты?
Петрусь кувшин с кровью подает хищнику и отвечает:
— Съел я сердце человеческое, силы во мне прибавилось. Хоть сейчас я готов, хан турецкий, в поход с тобой отправляться.
Хищник кровь человеческую выпил и спрашивает:
— А куда же ты детеныша белоголового дел, помощник мой славный? Что-то не видал я в пропасти костей свежих…
Петрусь и бровью не повел.
— Как у дарил я его кинжалом в грудь, вытащил сердце, крови налил в кувшин, тут воронье черное налетело, просит у меня мясом полакомиться. Ну, сбросил я детеныша белоголового в пропасть, расхватало его воронье на лету. Ищи кости в вороньих гнездах, великий хан.
Поверил хищник злой Петрусю, крыльями захлопал, обрадовался, что теперь у него верный помощник есть, и говорит:
— Отнесу я тебя завтра на Тихий Дон, дам тебе золота мешок, будешь среди людей зло сеять. Люди золото любят, ты там брось горсть, в другом месте, люди увидят — драться из-за него начнут. Кончится это золото, я тебе другой мешок принесу. Коль поможешь мне в деле моем — не пожалеешь. Коль обманешь меня — со дна моря тебя достану, всех детенышей человеческих в горы унесу, воронью на пир.
Вот прошла ночь.
Утром хищник злой привязал к шее своей мешок с золотом, взял в лапы Петруся, взмахнул черными крыльями, и полетели они через моря бурные к Тихому Дону, к земле русской.
День летят, ночь летят, смотрит Петрусь — берега высокие вдали темнеют… «Вот и Дон мой Тихий начинается, — думает Петрусь, — а там и поля широкие русские, луга зеленые, люди родные».
И говорит он хищнику злому:
— Опусти меня, хан великий, на берег, хочу водицы испить, чтобы силы прибавилось.
Опустил орел Петруся на берег, а сам кружится над ним в воздухе, ожидает.
Посмотрел Петрусь на Тихий Дон свой любимый и молвил:
— Здравствуй, батюшка Тихий Дон, здравствуй, земля русская! Долго не был я здесь, долго сердце мое в неволе томилось. И пришел я теперь, чтоб или на всю жизнь остаться в краю родимом, или жизнь отдать за дело правое.
Склонился он к Тихому Дону, стал воду пить. Пьет Петрусь воду чистую и чувствует, как сила в нем растет богатырская. Потом поднялся во весь рост, плечи расправил и крикнул хищнику злому:
— Эй ты, хан турецкий, выродок колдовской, коли хочешь живым остаться, улетай к своей царевне морской да проси ее, чтоб она тебя человеком добрым сделала. А коли хочешь битым быть, налетай, померяемся силами.
Вытащил из-за пазухи Петрусь нож кривой, стал ждать хищника злого.
А хан засверкал глазами страшными, выпустил когти острые, взмахнул крыльями громадными и, как вихрь черный, налетел на Петруся. Хотел хищник схватить его когтями своими, да взмахнул тут Петрусь ножом — одной лапы как не бывало. Потекла кровь черная, потемнел Тихий Дон. А Петрусь стоит, кудри его темно-русые ветерок ласкает, глаза его удалью горят молодецкой, стоит, снова хищника злого ждет.
И опять налетел хищник, ударил Петруся клювом острым в правую руку, не удержал Петрусь нож, выронил. А хищник уже снова налетает, бьет Петруся крыльями черными, но стоит Петрусь, твердо на ногах держится. Вдруг видит он плывет с моря Зурала, царевна морская. Пасть акулья раскрыта, глаза жабьи ненавистью пылают, косы-водоросли вокруг головы обвиты.
Увидел хищник злой подружку свою и кричит ей диким голосом:
— Свали его с ног, царевна великая, а там уж я сам с ним расправлюсь!
Видит Петрусь, что не устоять ему в воде против силы акульей: собьет его страшилище заморское. Хотел он на берег выйти, глянул, а у берега рыбы страшные длинными хвостами по воде бьют.
Зурала, царевна морская, голову из воды высунула, закричала рыбам страшным:
— Эй, слуги мои верные, валите с ног детеныша человеческого, рвите его на части!
Кинулись к Петрусю рыбы-чудовища, а он наклонился к Тихому Дону и говорит ему ласково:
— Прощай, батюшка Тихий Дон, прощай, река могучая.
Потом выпрямился, посмотрел кругом и думает: «Эх, стали бы ноги мои каменными — не видать бы разбойникам Тихого Дона…»
Только подумал так, чувствует — окаменели ноги. Тут царевна заморская ударилась с силой о ноги его, взвыла от боли, заметалась от ярости, волны кругом поднялись высокие… А сверху хищник злой уже камнем падает на Петруся, в грудь его хочет грудью своей ударить.
— Эх, — крикнул Петрусь, — стать бы мне утесом высоким, чтобы грудь моя крепкой была, как глыба каменная, чтоб разбился об нее насмерть хищник злой. Не лилась бы больше кровь русская от когтей его острых, не лились бы больше слезы материнские от горя страшного!
И умолк Петрусь навсегда, превратившись в утес высокий.
Ударился хищник об утес, крикнул диким голосом и упал в Тихий Дон. Подхватили его волны высокие и выбросили на берег, чтоб растащило его воронье черное.
А гордый утес так и стоит с тех пор, на могучую реку смотрит, будто прислушивается к чему-то. Ласкает его Тихий Дон волнами своими мягкими, шепчет ему что-то, будто мать родная сынка убаюкивает.
А мимо длинными шагами время идет: сто лет, двести, триста…
Давно-давно это было.
Сказка о Чуде-чудище заморском, девице-красавице и серой волчице
Много-много лет тому назад войско казачье ушло далеко с Дона дать острастку ордам вражеским, что непрестанно на станицы нападали. И вот в ту пору из-за моря, из-за океана приплыло в Тихий Дон Чудо-чудище, страшное, сильное, с двадцатью руками, с десятью ногами, с семью головами. Рыбий хвост длиной с версту, а глаза, как костры: горят, дымят и искры из них летят.
Плывет вверх по реке, волны вздымает, воду мутит, усатых сомов глотает. Встретит баркас с рыбаками, ударит хвостом — только шапки рыбачьи остаются плавать на мутных волнах.
Плачут женщины и дети-сироты на берегу, да горю не поможешь. А страшное Чудо-чудище плывет себе да плывет, а где проплывет, там слез людских — омуты целые.
Стонет и Тихий Дон от гнева. Почернел он, вспенился, страшный стал. Хочет грудью остановить Чудо-чудище, да очень уж сильно оно, не совладает с ним.
Вслед за Чудом-чудищем войско его плывет — заморские звери страшные: не то рыбы, не то люди. Каждый зверь оружием обвешан. Глаза у них злые, жадные, как у разбойников, так и шныряют по сторонам: присматриваются, где бы добычу схватить. Увидит зверь человека, снимет с плеча лук, достанет из колчана стрелу, натянет тетиву и летит стрела прямо в сердце человеческое.
Приплыло Чудо-чудище в то место, откуда Дон начало берет, легло брюхом на песок, стало воду пить. День пьет, два пьет, и в Дону воды уже мало становится. Мутнеет Дон, у берегов пенится, волнами о камни бьет, рокочет, будто плачет.
И решили тогда оставшиеся на Дону старики да подростки идти войной на Чудо-чудище. Наточили они сабли, навострили пики, сели на коней и направились к тому месту, где Чудо-чудище со своим войском расположилось.
Долго ли они ехали, много ли проехали, только вдруг видят — перед ними море раскинулось. Гуляют по морю высокие волны, летают над ними чайки белые, шумит море, будто сердится.
Удивились люди: откуда тут море появилось? Никогда его не было здесь. А потом поняли, что это Чудо-чудище пьет воду из Дона, а сюда выливает, чтобы не проехали они.