Десять вечеров. Японские народные сказки - Автор неизвестен. Страница 24
И порешили, пусть торгует вразнос. Дело нехитрое, были бы крепкие плечи да звонкий голос.
Купили каштанов и говорят дурачку:
— Вот тебе каштаны на пробу. Носи по всему городу.
Ходит дурачок с корзиной на голове и кричит:
— А вот каштаны на пробу всему городу! А вот каштаны на пробу всему городу!
Набежало тут много детей. Поели они все каштаны.
Вернулся к вечеру дурачок и без товару, и без денег. Опечалились отец с матерью. Стали толковать да объяснять, как вразнос торгуют.
— Теперь понял,— говорит дурачок.— Уж теперь-то я полный кошель денег принесу!
На другое утро положили родители в корзину много разного товару: каштаны, чай, несколько мерок проса.
Весь день бродил дурачок по городу, но ничего не продал. Воротился домой к вечеру, плачет:
— Ничего у меня не купили глупые люди. Только смеются. Уж я кричал, кричал, у самого в ушах звенело.
— Как же ты кричал? — спрашивают родители.
— А вот как,— затянул дурачок: «Просочай-просо-чай-сопрочай-прочайсо-чайкаштаны-ташкачаны-штаны-качай...»
— Дурачок, дурачок, разве можно так? Товар надо выкрикивать ясно, чтоб слово от слова отскакивало. А ты их вместе сболтал, как муку с водой. Каштаны ведь не чай, а чай ведь не просо.
На другое утро опять пошел дурачок торговать. Вернулся вечером с полной корзинкой, плачет:
— Нет в нашем городе покупателей, одни бездельники. Смеются, сами не знают отчего. За весь-то день ничегошеньки я не продал.
— Уж, верно, ты опять не так кричал, как мы учили,— опечалились отец с матерью.
— Вот и неправда. В точности так, как вы меня учили! — и затянул: «Каштаны-не чай, просо-не каштаны. Чай-не просо, кричу особо».
— Дурачок, дурачок, ты вперед всего три слова кричи, от себя ничего не прибавляй: чай, каштаны, просо. Да кричи медленно, внятно, с расстановкой, чтобы все расслышали.
Пошел на другое утро дурачок товар продавать. Кричит медленно, с расстановкой: «Чай-ка-шта-ны-про-со». Да скоро заболтался у него язык. Стало у него выходить:
«Чайка штаны просит. Чайка штаны просит».
Как на грех, идет сзади другой разносчик. Орет во всю глотку: «А вот сковородки! Сковородки хорошие!»
Совсем дурачок сбился: «Чайка штаны просит. Чайка штаны просит. Сковородки — сковородки. Чайка штаны просит, а сорока — водки!»
Люди на улицах от смеха падают. Не берут товар ни у того, ни у другого разносчика.
Рассердился другой разносчик, что дурачок ему торговлю испортил, и надавал ему тумаков.
Вечером вернулся дурачок со слезами.
— В нашем городе одни глупые люди живут. Прохожие смеются, а разносчики дерутся.
Родители только вздохнули:
— Видно, правду люди говорят: от глупости нет лекарства. Сиди-ка ты лучше дома. Оно и нам спокойнее будет.
ЧЕРНОЕ ПОЛОТЕНЦЕ
В старину это было, в далекую старину.
Как-то раз под вечер постучался нищий паломник в ворота большого дома. Попросил пустить его на ночлег. А хозяином того дома был староста [25], первый на деревне богач. Известно, кошка и староста без добычи не остаются.
Хозяйка в ту пору сидела за ткацким станом. Прогнала она паломника с бранью: уходи, бродяга, куда сам знаешь!
Ничего не сказал паломник и тихо побрел прочь.
А на самой околице стояла кособокая халупка, крытая тростником. Постучал паломник в дверь. Медленно, медленно, еле волоча ноги, вышли к нему навстречу из дверей старик со старухой и говорят, опечаленные:
— Не обессудь нас, горько нам отпускать тебя с пустыми руками, но сам видишь, как мы бедны. Нет у нас в доме ни зернышка риса, ни лишней одежонки...
— Не тревожьтесь, ничего мне не надо, только пустите меня переночевать. Лягу я на голом полу, а голову положу на край очага...
— Ну что ж, коли так, милости просим,— приветливо отвечают старики. Провели они гостя в свою тесную хижину.
Говорит паломник старухе:
— Прости, что докучаю тебе, но наполни водой свой самый большой котелок и повесь над очагом.
Послушалась старуха. Когда закипела в котелке вода, достал тогда паломник из своей монашеской сумы горсточку риса и стал сыпать в воду по зернышку.
Вдруг — что за диво! — котелок до краев наполнился рисом, белым, как утренний снег, мягким и рассыпчатым...
То-то обрадовались старики! Совестно им было, что гость хозяев угощает, но под конец сдались они на его уговоры и поели досыта. Не часто случалось старикам отведать белого риса.
Только кончили они втроем ужинать, как отворилась дверь на кухне и в дом весело вбежала дочка стариков о-Ко?но. Была она девушка хорошая и душевная, но собой черна и дурна, все лицо в рябинах, гладкого места нет.
О-Коно прислуживала в доме у старосты, и ей частенько позволяли относить отцу с матерью, что она со дна котлов и чашек наскребет.
Вот и нынче вечером принесла она полную миску с верхом бурого пригорелого риса, а старики говорят ей с довольной улыбкой:
— О-Коно, доченька о-Коно, сегодня мы сыты: наш гость угостил нас на славу.
Застыдилась о-Коно, услышав это, закраснелась вся и стала благодарить гостя.
А старик со старухой сетуют:
— Ах, горе, горе, добрая у нас дочка, да только сам видишь, собой нехороша... При нашей-то бедности где найти ей жениха! А ведь так бы хотелось, уж она у нас на возрасте.
— Это небольшая беда! — отвечает паломник.— Не печальтесь, я вам помогу.
Вынул он из рукава черное-черное полотенце.
— На, девушка, возьми! Станешь мыться в чане [26], потри этим полотенцем лицо.
Вернулась о-Коно к своим хозяевам и согрела воду для вечернего купанья.
Первым в чан полез сам хозяин, потом все его семейные по очереди, а дочка стариков окунулась, как всегда, самой последней. Взяла она черное полотенце и с опаской легонько потерла свои щеки. Но что это? Шершавая кожа стала вдруг мягкой и нежной, словно шелк. Шею потерла, шея стала гладкой-гладкой...
Страх взял девушку, выскочила она не помня себя из чана и побежала к зеркалу. Смотрит: все рябины сошли с лица, сияет оно нежной белизной. Стала о-Коно красавицей, каких мало.
Увидела это чудо жена старосты и приступила к девушке с допросом: как, да что, да почему.
Рассказала о-Коно все, как было.
Захотелось хозяйке испытать на себе чудесную силу полотенца. Попросила она его в долг, один раз потереться.
На другой вечер залезла жена старосты в чан последней, чего отроду с ней не случалось, и давай тереть лицо полотенцем. Стало оно гладким и нежным. Потом руки потерла. Сделались руки мягкими и белыми, словно свежие рисовые лепешки.
Обрадовалась хозяйка, трет себя полотенцем с головы до ног. Насилу-то насилу решилась она вылезти из чана, приговаривая:
— Ну, хватит! Уф, устала! Зато теперь меня и не узнаешь, такой я стала красавицей.
Но не тут-то было! Ее белые-белые ноги и белая-белая спина словно приросли к чану.
Как ни билась жена старосты, сколько ни старалась, а так и не смогла отлепиться. Завопила она во весь голос.
Прибежала о-Коно, схватила хозяйку за руки, хочет вытащить ее из чана, да не может.
Что тут делать? Просит хозяйка:
— Беги скорей, о-Коно, ищи того паломника, что дал тебе черное полотенце. Приведи его сюда, пусть освободит меня силою своих чар.
О-Коно со всех ног бросилась к себе домой. Видит: паломник все еще гостит у стариков: уговорили они его пожить денек-другой. Привела о-Коно паломника к своим хозяевам.
Взглянула на него жена старосты — и обомлела. Ведь это тот самый нищий, кого она вчера от ворот с бранью прогнала.
А нищий знай себе тихонько посмеивается.
— Хорошо,— говорит,— я согласен освободить тебя. Но только вот мое условие: устройте наперед веселый пир и созовите всю свою родню, и ближнюю, и дальнюю.
Много времени не прошло, собрались родичи старосты в парадном покое для гостей.