Десять вечеров. Японские народные сказки - Автор неизвестен. Страница 49
Побледнела жена, вея дрожит и рыдает в голос. Прибежала свекровь:
— Что с тобой, дочка? Что случилось?
— Ах, матушка, матушка! Муж разлюбил меня, привез какую-то городскую красавицу и прячет ее в нашем доме.
— В своем ли ты уме! Где прячет? Покажи.
— Здесь, в шкафу, смотрите сами.
Поглядела свекровь и говорит:
— Вот эта, что ли? Не плачь, доченька. И стара она, и дурна собой. Уж поверь мне, он ее скоро разлюбит.
Пришла тут знакомая монашка. Услышала она, какая беда случилась в доме, и тоже захотела взглянуть на разлучницу.
— Успокойтесь, не плачьте! Правда, на лице у нее написано, что была она большой негодяйкой, но зато теперь раскаялась и постриглась в монахини. Так что не о чем вам больше тревожиться.
СОЛНЦЕ И ЖАВОРОНОК
Как-то раз в один погожий весенний день опустился жаворонок отдохнуть на поле. Вдруг выглянул крот из корки и говорит:
— Жаворонок, а жаворонок, исполни мою просьбу!
— Что ж, охотно, коли только смогу,— отвечает жаворонок.
— Вот видишь ли, одолжил я деньги солнцу. Уж с тех пор немало времени прошло, случилась у меня нужда в деньгах. Ты летаешь высоко. Попроси солнце, чтобы вернуло мне свой долг.
Поверил жаворонок небылице хитрого крота, поднялся к самому солнцу и зазвенел:
— День-день-день, солнце, верни деньги! День-день-день, солнце, верни деньги!
Солнце так и вспыхнуло от гнева. Даже облака кругом загорелись.
— Лжец! От кого я брало деньги, а ну отвечай! — загремело оно, да так страшно, что жаворонок камнем полетел вниз. Но потом набрался смелости и снова взмыл к самому солнцу:
— День-день-день, солнце, верни кроту деньги! День-день-день, солнце, верни кроту деньги!
— Погоди! Вот я тебе покажу! — сверкнуло очами солнце.
Жаворонок снова полетел вниз.
Так с тех пор и повелось.
Крот давно на свет из-под земли не показывается. Боится, что спалит его своими лучами разгневанное солнце.
А жаворонок, ничего про это не зная, и до сих пор весь долгий весенний день звенит над облаками:
— День-день-день, солнце, верни деньги! День-день, солнце, верни деньги!
КОРШУН, ВОРОБЕЙ, ГОЛУБЬ И ВОРОН
В старину это было.
Весною расцвели вишни в горах. Стали слетаться туда разные птицы.
Первым прилетел коршун с криком тонбироро?, следом воробей, чирикая «тинтико?-тинтико?», за ним голубь, воркуя «хаттобо?-хаттобо?». А последним явился ворон, каркая «гао-гао».
Стали они вчетвером между собой советоваться:
— Какую бы нам придумать веселую затею, раз уж мы вместе собрались?
— А вот что. Вишни цветут, погода на славу, нас тут целая компания. Устроим-ка пирушку.
— Правда, правда, лучше не придумаешь.
Порешили птицы, что кому делать.
Коршун — мастер рыбу ловить. «Тонбироро, тонбироро» — полетел он к реке.
Воробей — «тинтико-тинтико» — поспешил за вином в харчевню.
Голубь — «хаттобо-хаттобо» — ножом стучит, закуску готовит.
Ворон — «гао-гао» — полетел взять в долг столики и чашки.
Вот началась пирушка. Сначала веселье не ладилось, ели, пили молча.
— Что ж это за пирушка, когда никто не поет и не играет. Пусть каждый покажет свое уменье!
Коршун сказал:
— Я сыграю на флейте.
Надел он накидку с гербами, достал из-за пояса флейту, покрытую красным лаком, и засвистел: «Тонбироро-тонбироро! Хёроро-хёроро!»
— Ах, как чудесно,— похваливал воробей.— А я подыграю на сямисене.
Вычернил он себе зубы [66] и затренькал на струнах:
«Тинтико-тинтико, тинтикотин!»
Настала очередь голубя:
— Не могу я сидеть на месте, когда флейта свистит и сямисен звенит. Пущусь в пляс.
Повязал себе голову полотенцем в крупных горошинах и начал подпрыгивать, крутиться и хлопать крыльями, припевая:
«Хаттобо-хаттобо! Хаттобо!»
А пока они играли и плясали, ворон, каркая «гао-гао, гао-гао», кусок за куском отправил себе в глотку всю закуску.
Опомнились остальные трое, глядят: в чашках пусто, ни вина, ни закуски, а ворона и след простыл.
Сильно разгневался коршун. С тех пор где ни увидит во?рона, сейчас за ним погонится. Все думает, как бы поймать и наказать обидчика.
СОВА-КРАСИЛЬЩИЦА
В старину, далекую старину, были у ворона перья белые-белые. Прискучил ему белый наряд. Вот и полетел ворон к сове.
В те времена сова была красильщицей. Она красила всем птицам платья в самые разные цвета. Не было отбою у нее от заказчиков.
— Выкр-р-рась мой наряд в самый кр-р-расивый цвет,— попросил ее ворон.
— У-гу, у-гу! — согласилась сова.— Могу в любой! Хочешь голубое платье, как у цапли? Хочешь узорчатый наряд, как у сокола? Хочешь пестрый, как у дятла?
— Нет, выбери для меня цвет совсем невиданный, чтобы я не был похож ни на какую другую птицу на свете!
Снял с себя ворон свой белый наряд, оставил его сове, а сам улетел.
Думала-думала сова, какой цвет самый невиданный, и выкрасила платье ворону в черный-черный цвет, чернее угля, чернее туши.
Страшно рассердился ворон. С той поры как увидит он сову, так и бросится на нее.
Вот почему сова день-деньской прячется в дупле. Не показывается она на свет, пока ворон летает.
КАК СОРОКОНОЖКУ ЗА ВРАЧОМ ПОСЫЛАЛИ
В старину, в далекую старину, как-то раз под вечер шло у цикад большое веселье.
Вдруг одна из них жалобно заверещала:
— Ой, больно! Ой, не могу! Ой, в животе рези!
Поднялся переполох. Видят цикады, что совсем плохо дело, и решили скорее послать за врачом. Тут заспорили они между собой: «Пошлем ту, нет, лучше эту...»
А самая старая и мудрая цикада посоветовала:
— Надо сороконожку послать. У нее ног много, она скорее всех добежит.
Попросили цикады сороконожку сбегать за врачом, а сами стрекочут возле больной:
— Потерпи немного, потерпи, потерпи!
Время идет, больная стонет, а врача все нет как нет. Полетели цикады посмотреть, не вернулась ли сороконожка к себе домой. Видят они: сидит сороконожка, обливаясь потом, на пороге своего домика, а перед ней — ворох соломенных сандалий.
Спросили ее цикады:
— Что же врач так долго не идет?
А сороконожка в ответ:
— Не видите разве, я спешу изо всех сил. Как надену сандалии на все свои ноги, так сразу же и побегу за врачом.
Тут только догадались цикады, что сороконожка еще обувается в дорогу.
УПРЯМАЯ ЖАБА
Как-то раз жаба и краб шли вместе по дороге. Вдруг навстречу им скачет лошадь во весь опор.
— Ай, задавит! — испугался краб.— Спрячемся скорее в камнях!
Надулась жаба и пыхтит:
— А мне-то что? Прячься, если хочешь. Я как прыгну, от любого коня ускачу.
Спрятался краб в камнях, а жаба осталась посреди дороги. Но не успела отпрыгнуть она в сторону, и лошадь больно ударила ее копытом.
— Говорил я тебе! — упрекает жабу краб.— Так нет же! Вот теперь на кого ты похожа! Совсем тебя расплющило: глаза на лоб вылезли.
— Ничего они не вылезли,— стоит на своем жаба,— это я от злобы сама так вытаращилась! И с дороги я нарочно не сошла, могла бы лошадь-невежа и стороной объехать!
С той самой поры у жабы глаза навыкате.
ПОЧЕМУ СОБАКА СВОЮ НОГУ БЕРЕЖЕТ
В старину, в далекую старину, у собаки было всего три ноги: две передних и одна задняя. На трех ногах далеко не ускачешь. Пришла собака к старшему из богов и просит:
— Нос у меня хороший, чует любую дичь; уши хорошие, слышат каждый шорох; но к чему они, если мне на трех ногах никого не догнать? Будь милостив, сделай мне четвертую ногу!
Видит бог, и правда: у собаки от голода бока впали. Пожалел он ее и слепил ей из глины еще одну заднюю ногу.