Сказки - Колин Вл.. Страница 36

Постоял Кадыр, подумал, побежал к себе в хижину, принес луковицу и давай себе глаза тереть. Тер он немилосердно, и скоро из глаз его снова потекли обильные слезы. И Кадыр заботливо следил, чтобы они падали на каменного человека. Ведь в первый раз столько слез даром пролилось на песок!

Когда Кадыр увлажнил слезами веки мраморного человека, тот открыл глаза, — два черных, как агаты, сверкающих глаза. А когда слезы старика упали на губы каменного человека, они приоткрылись, и человек сказал:

— Плачь, плачь, добрый старик! И знай — не напрасно ты плачешь!

Губы Кадыра смеялись, а глаза плакали из-за едкого лука. Он с удивлением глядел на каменного человека, голова которого жила и была так прекрасна, и повторял, что никогда не видел ничего равного этой красоте. Но вот Кадыр перестал плакать и недоверчиво спросил каменного человека:

— А захочешь ли ты потом быть мне сыном? Это я так… чтобы знать, не даром ли я плачу?

Улыбнулся каменный человек и говорит:

— Захочу, старик! Только плачь, плачь!

Омыл его Кадыр всего слезами, и каменный человек поднялся с песка, встал на ноги и потянулся так, что было слышно, как у него хрустнули кости. Потом вздохнул всей грудью, поцеловал сморщенную руку Кадыра и прошептал:

— Отец!

И Кадыр, охваченный безумным чувством счастья, принялся снова скакать и прыгать по песку, а немного успокоившись, спросил:

— Как тебя звать, сынок?

— Тасин, — ответил каменный человек. — Мать моя — Айше, дочь моря. Род наш бессмертен. Но враждебный нам джинн [6] превратил меня в камень и камнем я остался бы до конца веков, если бы кто-нибудь из людей не смилостивился надо мной и не омыл меня своими слезами. Таково было проклятие, потому что джинн знал, что на дне моря, где мы живем, нет людей, — объяснил ему воскресший юноша. — Но мать моя, Айше, воспользовалась бурей, бушевавшей нынешней ночью, и вынесла меня на землю, а ты, отец, спас меня.

Тасин повернулся лицом к морю и крикнул:

— Ибадула, открой ворота!

Он крикнул это трижды, и, как только голос его прозвучал в третий раз, воды моря заволновались, раскрылись, как двухстворчатые ворота, и Кадыр увидел морское дно. Там на бархатной подушке сидела высокая женщина, голубая, как воды моря. Она улыбалась и раскрывала объятия навстречу Тасину.

— Пойдем, — позвал каменный человек и, взяв Кадыра за руку, вошел с ним в морскую глубь, где песок сверкал, как солнце.

— Вот кто меня спас, матушка! — сказал юноша, подталкивая вперед Кадыра.

Голубая женщина встала с подушки, почтительно поцеловала руку старика и сказала голосом, походившим на спокойный плеск волн:

— Мы не богаты, о, Кадыр! Но проси чего хочешь! Хотя за то, что ты сделал для нас, трудно заплатить!

— Чего ж мне просить? — улыбнулся Кадыр. — Разве только послать за судьей и подписать брачный договор…

— Брачный договор? С кем?

— С кем же, как не с тобой, голубая женщина? — рассмеялся Кадыр. — Тасин твой сын, а теперь он сын и мне…

Посмеялись они над шуткой старика, а громче всех — сам Кадыр.

— Не надо мне никакой награды, — сказал он под конец. — Довольно с меня и такого сына, как Тасин!

Голубая женщина попросила Кадыра, чтобы Тасин время от времени навещал ее, и старик согласился. Тогда дочь моря Айше подарила ему вышитый золотом мешочек и отпустила их обоих с миром.

— Покажи мне наш дом, отец, — попросил Тасин, когда они снова вышли на берег, и ворота моря закрылись за ними.

Кадыр повел его к себе в хижину. Они сняли обувь и вошли. Это была бедная, очень бедная хижина, только в ней и было, что циновка на полу.

— Ну, отец, вижу, придется тут мне поработать… Только прежде дай мне поесть и отдохнуть, силы набраться, — сказал Тасин.

Принес ему Кадыр луковку, точь-в-точь, как та, которой он себе глаза тер, и тыкву.

— Это все? — спрашивает Тасин. — А где же плов? Где салма? — Тут он взял мешок, подаренный Кадыру дочерью моря, и бережно тряхнул над циновкой.

И Кадыр с удивлением увидел на циновке жирный плов с бараниной и сладкую салму из слив и абрикосов. Но удивление не помешало ему есть. Перед отцом и сыном стояли две миски с едой, но чем больше плова они брали, тем больше рису становилось в миске. Ели они целую ночь, но так и не одолели плова и салмы.

— Ну что, сыт? — спросил Тасин старика.

Тот взял еще зернышко риса, положил его в рот и, довольный, сказал:

— Теперь, съевши это зернышко, могу сказать, что я сыт!

Тогда Тасин покрыл волшебным мешком миски, и они исчезли с циновки, будто их и не было. Но вот Кадыр стал зевать. Тасин и говорит:

— Батюшка, я вижу, тебе спать хочется… Ложись, а я спать не могу, у меня дела много… Скажи мне, прежде чем уснешь, чего ты желаешь?

— Тасин, сын мой, радость очей моих, — ответил ему старик. — Душа моя жаждет только счастья, а это не так-то легко найти, говорят люди.

Задумался Тасин… А надо сказать, что в то время никто из людей о счастье не слышал. Жизнь была очень тяжелой. Поэтому желание старика привело Тасина в недоумение.

— Скажи мне, что такое счастье? — спросил он наконец.

— Говорят, что счастье — самое ценное, что только может пожелать себе человек. Если есть счастье, — ничего человеку больше не надо.

— Где же взять это счастье? — спросил снова Тасин.

— Вот этого я тебе сказать не могу! Не знаю! — вздохнул Кадыр. — Может, знает падишах…

— А где живет этот падишах? — спросил Тасин.

— В Зеленом Городе, за Синим морем. И стоит тот город на Желтом острове. Но падишах — нехороший человек… Может случиться, что он тебя и не примет, а если и примет, не скажет тебе то, что ты хочешь знать…

Пожелал Тасин Кадыру доброй ночи. Старик растянулся на циновке и разом заснул.

Но Тасину не спалось. Он пошел на берег моря и трижды позвал:

— Ибадула, открой ворота!

Раскрылись ворота моря, и Тасин вступил на мягкий песок морских глубин. Мать его, голубая Айше, спала. Тасин не стал ее будить и двинулся в путь. Шел он ночь и день, и еще ночь, и еще день. Кто расскажет обо всем, что он видел в пути? Видел он больших и маленьких рыб, и черных дельфинов, и ярких прозрачных медуз, и морские звезды, и коралловые цветы и еще много, много другого.

К вечеру он добрался до Желтого острова. Это была скала, напоминавшая по форме и цвету огромный лимон. А на самой верхушке лимона стоял Зеленый Город. В нем, в самом центре, возвышался дворец падишаха, весь из прозрачного зеленого камня.

Обошел Тасин вокруг острова, но взобраться на него не смог: скала была отвесная и гладкая, как зеркало. Обошел он остров второй раз и заметил трещину внизу, у самой воды, там, где набегавшие волны, пенясь, разбивались о скалы. Сунул он руку в трещину и почувствовал, что кто-то схватил его за пальцы и со страшной силой потянул внутрь скалы. Подивился Тасин, как это он в щель пролез, но только долго удивляться ему не пришлось. Видит Тасин, стоит он в богатом покое, величиной с мечеть. Стены, пол. потолок, все было из желтого камня, и камень этот сверкал и искрился в десять раз ярче солнца Тасин даже глаза закрыл, чтобы не ослепнуть от этого блеска. И открыл их только потихоньку, — сперва один, а потом а другой.

В желтом покое никого не было. Посередине, на каменных плитах, лежала большая белая собака.

— Это ты меня сюда привела? — спросил Тасин, и собака дружелюбно помахала хвостом и кивнула головой.

Тасину показалось даже, что животное собирается ему что то сказать, но тут раздался гулкий удар гонга, собака вздрогнула и исчезла.

Тасин остался один. Он осмотрелся, нашел дверь, открыл ее и оказался в длинном коридоре. Потом он долго спускался и подымался по каким-то лестницам и уже начал думать, что им не будет конца, когда очутился у второй двери. За ней слышались пение и звуки бубна. Тасин открыл дверь и вошел. Это был один из любимых покоев падишаха. Падишах восседал на зеленых бархатных подушках, рядом со своим визирем, и четыре рабыни, привезенные из далеких стран, — белая, желтая, черная и красная, — плясали перед ними.