Учитель вранья - Харитонов Марк Сергеевич. Страница 13

Вечерние мотыльки кружились и вокруг лампы на веранде, где тётя Лена усадила их ужинать. Сама она есть не стала.

– Ничего, – сказала, – не хочу. И есть не хочу. И в институт поступать не хочу, – добавила она вдруг.

Дети посмотрели на неё с интересом и принялись за еду. На ужин была рыба, которую они вообще-то не любили из-за множества мелких косточек. Но от голода или от задумчивости Таська расправилась с ней быстро, почти незаметно. И даже ни разу не подавилась.

Тим был тоже задумчив – он перебирал приключения прошедшего дня. Но от задумчивости, наоборот, забывал есть, хотя был голоден не меньше Таськи. Только едва-едва ковырял вилкой рыбий хвост.

– Почему ты не ешь? – заметила тётя Лена, и голос её опять звучал не сердито, а жалобно и огорчённо. – Я что, невкусно сготовила? Ешь, пожалуйста. Рыба очень полезна. Для мозга. В ней, говорят, много фосфора.

– Фосфора? – заинтересовался Тим. – Это который светится в темноте?

Откуда он про это знал? У них были такие ёлочные игрушки со светящимся в темноте узором, и папа однажды объяснил ему, что это светится фосфор, такое химическое вещество, подмешанное в краску. Странно было лишь, кто и зачем решил подмешивать фосфор в рыбу. Впрочем, бывают и рыбы светящиеся…

Тим попробовал кусочек, пожевал, выясняя вкус. Рыба слегка горчила – наверно, от этого самого фосфора. Он покосился на Таську – она на их разговор не обратила внимания. Да если и обратила, наверняка не поняла… И вдруг Тим принялся за еду, точно ему в голову пришла какая-то мысль. Он не только съел всю порцию, но ещё попросил добавки.

Тётя Лена обрадовалась, как будто ей сделали приятное. И Тим опять ощутил к ней что-то вроде сочувствия.

Вечер был тихий-тихий. Только время от времени подавала голос какая-то грустная вечерняя птица – должно быть, укладывала спать своих детей. Да издалека, от станции, изредка доносился шум электрички. Они пили чай с конфетами, но тётя Лена даже от конфет отказалась.

– Ты не любишь сладкого? – удивилась Таська.

– В том-то и дело, что слишком люблю, – непонятно ответила та.

Она положила перед собой на свободный край стола учебники и, глядя в них немного боком, стала распускать косы. Таська опять залюбовалась этим золотым водопадом…

И вдруг…

Она локтем толкнула Тима, чтобы он тоже посмотрел. Но Тим не понял, куда смотреть. А тётя Лена спросила:

– Что вы на меня так глядите?

– Гребешок… сломанный, – только и смогла выговорить Таська.

И тут Тим тоже увидел в руке тёти Лены гребешок. Это был тот самый гребешок, того же самого цвета, что и обломок, который показывал им Антон Петрович. Вернее, это была вторая, бо?льшая половина того самого гребня: из желтоватой кости, может быть, даже слоновой, с красивым резным узором.

– А… – не совсем правильно поняла тётя Лена их удивление. – Да, он у меня давно сломался, но мне жалко выбрасывать. Это старинный гребень, подарок бабушки, я с ним ещё в детстве играла.

– А тот отломанный кусок?

– Потерялся, наверно. А что?

– Ничего, – сказала Таська. – Тётя Лена, а ты была когда-нибудь маленькой девочкой?

– Конечно, была. Что за странный вопрос?

– Ты точно помнишь?

– Что значит помнишь? Я это знаю. Все взрослые были когда-то детьми.

Таська переглянулась с Тимом. И Тим приложил палец к губам, чтобы она не спрашивала дальше. Но сделал это незаметно, как будто стряхивал с губ крошки.

В голове у него слегка шумело – от усталости или просто от событий сегодняшнего дня. Он опять испытывал то же самое чувство, какое бывает в новогоднее утро, когда, просыпаясь, находишь возле своей кровати подарки от Деда Мороза: и знаешь, что Дед Мороз бывает только в сказках, но подарки-то вот, настоящие.

В темноте

– Видел? – шёпотом спросила Таська, когда они с Тимом оказались одни в своей комнате.

– Видел, – так же шёпотом ответил Тим.

– Это она, – сказала Таська. И вдруг вспомнила: – Она ведь сама сказала, что приехала из этой… из Аристани.

– Из Астрахани, – поправил Тим.

Таська пожала плечами. Она не видела тут особой разницы.

– Завтра скажем Антону Петровичу, правда?

– Конечно, – сказал Тим. – Только надо, чтоб она не догадалась.

– Да. А то убежит куда-нибудь. Или уедет.

Вот ведь: ещё сегодня утром оба были вовсе не прочь, чтобы Скука Зелёная уехала. А сейчас нет. Сейчас они всё понимали. Получалось, что она вовсе не виновата. Наверно, она и сегодня, когда встретила, хотела их наказать, а вместо этого сама чуть не расплакалась. Может, она даже хотела бы, чтоб они играли возле погреба, – но именно поэтому запрещает. И так у неё во всём. Очень любит сладости – и поэтому их не ест. Вот даже в институт не хочет поступать, а зачем-то поступает, мучит себя. Ужасно, ужасно!

Таська ведь по себе прекрасно знала, как это бывает. Хочешь сделать что-то очень-очень правильное, очень-очень хорошее. А делаешь наоборот, совсем неправильное и не очень хорошее. Хочешь, например, сказать Тиму: поиграй со мной. А вместо этого высунешь зачем-то язык. Хочешь не драться, а руки начинают сами. Хочешь говорить правду, а враньё лезет откуда-то само, без спросу. Ты даже не виновата. И это ещё без всякого колдовства, без всяких чёрных перьев. Можно себе представить, насколько всё сильней с колдовством… А может, и со мной колдовство, подумала вдруг она, только непонятное и незаметное? Как тогда от него избавиться?

– Смотри слушайся меня, – сказала она своему Мишке и стала стелить ему постель. – Никуда не ходи без разрешения, особенно к погребу. Там могут быть всякие звери… А знаешь, Тим, ведь Кис Кисыч меня узнал.

Он мне сам сказал на ухо, что это я его видела…

Тим в это время складывал в жестяную коробку мотки разноцветной проволоки, которую он нашёл по дороге. Он ничего не стал отвечать. Он даже не напомнил Таське, что сегодня утром она сама назвала враньём свой рассказ про летающего ушастого зверька. Бесполезно было это говорить – так всё перепуталось.

Но он не забыл, что должен сегодня без промедления перепрятать запасы, хранившиеся за дверью погреба. И думал, что, может, немножко даже туда заглянет. Может, даже спустится чуть-чуть по ступеням с фонариком.

Тим тут же проверил, на месте ли фонарик. Всё было на месте – фонарь дожидался в секретной выемке под подоконником. Таська уже лежала со своими игрушками, рассказывала им на ночь сказку, чтобы заснули.

– Это было давным-давно, – так начиналась она, – когда вас ещё на свете не было. И меня не было. И Тима не было. Даже мамы не было, и папы не было. И самого света не было. Ничего не было, только пустой квадратик…

Тим выключил свет. Теперь главное было дождаться, пока Таська заснёт, но не заснуть самому. В комнате становилось светлее от лунного света. За окном шелестели ветки. Прошумела вдали электричка – наверно, последняя. Чтобы глаза не слипались, Тим стал придерживать веки пальцами. Это было трудно. В темноте иногда слабо вспыхивали разноцветные искры, похожие на салют. Начал накрапывать лёгкий дождь. Потом Тим понял, что это не дождь, а звук фонтана, и салют – разноцветные брызги воды. Он повернулся, чтобы увидеть, где сам Фонтан – клоун в полосатом купальном костюме, и как будто увидел. Но потом оказалось, что это были всего лишь цветные пузыри. Один, раздувшись, лопнул с лёгким звуком…

И тут Тим вздрогнул: он понял, что нечаянно заснул с открытыми глазами, придерживая пальцами веки.

Он вскочил как ужаленный.

В комнате было почти светло от луны. Осторожно, чтоб не скрипнули пружины, Тим слез с кровати, на цыпочках подошёл к подоконнику, сунул в выемку руку за фонариком.