Панталония — страна чудаков - Вангели Спиридон Степанович. Страница 12

Снова ударил гром. Заплясали огненные кони, и Виорел увидел, что весь их двор залит водой.

У колодца стояла мать, там застал её ливень. Она ухватилась за жердь колодца и еле держалась на ногах. Виорел бросился к ней на помощь, подхватил её и с большим трудом дотащил до дома.

— Это наводнение! — кричала мать, прильнув к нему и дрожа от холода и страха. — На чердак, скорее на чердак!

Они видели сверху, что творится на улице. Дороги превратились в реки, и по ним плыли бочки и брёвна, корыта и корзины. Проплыла и собачья конура, на которой сидело сразу три собаки.

Вдруг Виорел вспомнил про своего Тэркуша, бросился вниз во двор, доплыл до собачьей конуры, нырнул и отстегнул цепь. Скоро Тэркуш оказался на чердаке.

— Боже мой, а где же дедушка? — неожиданно всплеснула руками мать. — Он же был в саду. Наверно, вода унесла его.

А молнии блистали, лил дождь, и гремела колесница Ильи Пророка.

— Я слышу крики на реке, — сказал Виорел и разом бросился в воду.

— Куда ты? — в ужасе задрожала мать.

— Это кричит наш дедушка!

Господи, что творилось на реке! Река ревела, как стадо диких быков, которые видят, что идут в пропасть. Более смелые люди бросались в воду и помогали тем, кто попал в беду. Две женщины так крепко вцепились в какое-то бревно, что Виорелу пришлось вытаскивать их на берег вместе с этим бревном.

— Не видели дедушку? — спрашивал у всех мальчик.

— У-ушёл с водою, — печально отвечали ему.

Виорел заприметил бочку, качающуюся на волнах, подплыл к ней и уселся верхом. Бочка вынесла его на середину реки. Он вдруг увидел, как под ударами волн качается крыша одного дома. Возле дымохода стоял малыш. Он не плакал, он спустил трусики и добавлял воды в речку.

В стране крошек это считалось большим грехом — портить реку.

— Мы с тобой ещё поговорим! — пригрозил ему пальцем Виорел и вытащил его на берег.

Потом он спас ещё одного старика с кошкой за пазухой, но дедушку Санду найти нигде не мог.

А дома молилась мать:

— Господи, сделай так, чтоб мальчик остался жив! Сколько их унесла сегодня река!..

Скоро вода ушла, река успокоилась.

В этот день Виорел совершил так много подвигов, что вся страна стала его называть Виорел Фэт-Фрумос.

А дедушка? Он жив остался. Два рыбака его бреднем поймали.

Колыбель деда Пэтрэкела

Всю жизнь любил Пэтрэкел лазить по деревьям. Ещё бы — там, на дереве, он становился великаном, одним взглядом окидывал всю страну Панталонию. А ветка покачивала его, и это напоминало о детстве, о корыте, в котором укачивала его мать. Теперь борода у него поседела, но детство своё он часто вспоминал, и от этого вроде здоровья прибавлялось.

Бывало, что на дереве он и гнездо находил, в которое никто не заглядывал. Птица слетит с гнезда — можно посчитать, сколько там тёпленьких ещё пёстрых яичек. Потом спустишься на землю — и в глазах удивление, а в душе тайна, которой ни с кем нельзя поделиться, пока птенцы из гнезда не вылетят.

— Эх, Пэтрэкел, — корила его Пелиница, — борода выросла, а ума нет! Ты и по земле-то ходишь — скрипишь, а тебя на дерево тянет. Лично я и по лестнице не полезла бы. Вдруг, не дай Бог, ветка обломится! Ты ж не птица — крылья не спасут.

— Птица не птица, но могу и распетушиться, — отшучивался Пэтрэкел, сидя на дереве. — Постели мне соломки помягче, если упаду.

— Слезай, старый чёрт! — грозила ему пальцем Пелиница, стоя под деревом, но он залезал ещё выше.

— Опять груши за пазуху суёшь? Наше дерево, Пэтрэкел, не воровать же ты полез! Возьми корзину!

— Из-за пазухи вкуснее!

— Тебе вкуснее, а кто рубашки стирать будет? И кипячу, и в реке полощу, а всё равно — одна рубашка на животе красная, как вишня, другая — синяя, как слива, третья — жёлтая, как абрикос.

— Что поделаешь, Пелиница, люблю фрукты! Хватит ворчать, залезай-ка лучше ко мне на дерево. Здесь словно на королевском троне.

Куда уж ей на дерево, она и на земле-то минуты спокойно не посидит!

Вот однажды шла Пелиница от колодца, видит — с дерева дым валит. Дед на ветке курит.

— Ах, вот как! — закричала Пелиница. — Ну берегись!

Напугался дед и свалился с ореха. Полетел он на землю и так ударился, что в глазах пламя полыхнуло, а потом ночь наступила.

— Пэтрэкел, дорогой, очнись! — тормошила его Пелиница, но он открыл глаза, только когда она ведро воды холодной колодезной на голову ему вылила.

— Слава Богу, жив! А никакого треска ты внутри себя не слышал?

— Треска не слышал, но что же я видел, Пелиница, когда поцеловал землю…

— Что? Искры из глаз посыпались?

— Какие искры? Целое солнце! Ради этого стоит и с дерева упасть.

— О господи, что он говорит?! Найму крошку-дровосека, пускай вырубит все деревья во дворе!

Пэтрэкел кое-как поднялся на ноги, но решил жену не пугать:

— Давай-ка, — говорит, — потанцуем!

— Что?!

— Тили-тили, трали-вали, — пробовал он запеть, но земля уплывала из под ног.

— Доктора надо! Доктора! — усадила его под дерево Пелиница. — Снаружи вроде цел, но, может, внутри что-нибудь испортил?

Пришёл доктор и велел лежать три недели, чтоб мозги в голове на место встали, — перетряхнул их старик.

— Спасибо, ладно, полежу, — поднял шляпу Пэтрэкел, а про себя подумал: «Что же получается? Выходит, моя голова будто бы в яйцо превратилась? А яйцо это надо высиживать? Многовато быть наседкой двадцать один день. Да-а-а, Пэтрэкел, многое ты повидал за свою жизнь, а теперь ещё и наседкой станешь».

Он лежал всё утро, а после обеда решил подняться. Пелиница тут же его обратно уложила. Она вообще кричала и командовала, как генерал на поле боя. А Пэтрэкел был как раненый солдат. Он годился только для того, чтобы приказы выполнять.

Генерал-то генерал, но, покомандовав, она за дверью пряталась, прислушивалась: не стонет ли? При ней Пэтрэкел молчал или отшучивался.

Денька через три Пэтрэкелу стало совсем не до шуток.

— Ты меня не лечишь, а калечишь! Хватит лежать! Вот у меня живот одеревенел. Пусти погулять!

Ладно, вставай, — дразнила Пелиница, — только голову держи на подушке, чтоб мозги не шевелились. Ты с этим не шути! Закружится голова — и весь разум уйдёт. Можешь и дом поджечь!

«Терплю до ночи», — решил Пэтрэкел.

Но жена вечером поставила три стула у его кровати и улеглась рядом.

Умаялась она за день и уснула, а крошка-дед потихоньку в окно вылез, чтобы дверью не скрипеть.

Планов в голове у него было множество, и первым делом спустил он с привязи собаку, но посреди двора чуть не упал, — земля закачалась под ногами, как лодка на воде, — и еле-еле добрался он до дома. Пелиница спала, свернувшись калачиком.

А наутро он увидел, что лежит привязанный к кровати верёвкой.

— Так ты, значит, гуляешь по ночам! — говорила Пелиница, уперев руки в боки, как это делают генералы. — Так, получается?

Приуныл, Пэтрэкел. Надо же дожить до того, что собственные ноги до собственных ворот не могут донести. Умереть, как собака на привязи.

От расстройства прямо на глазах худел крошка-дед Пэтрэкел. Дошло даже до того, что его с ложечки кормили.

Вот теперь и привязывай, если есть кого привязывать. Да и жена его похудела от горя, осталась одна тень.

— Не иначе, внутри у него что-то оборвалось, — плакала Пелиница.

По вечерам она зажигала лампаду — не дай Бог, умрёт в темноте.

Однажды проснулся дед Пэтрэкел ночью, крутился-крутился, развязал верёвку, поднатужился и встал с кровати.

По стеночке, по стеночке — вышел во двор. На пороге дух перевёл и прошёл к ореху. Лестница оказалась на месте. Кое-как забрался он на орех, с которого грохнулся, выбрал место поудобнее и привязал себя верёвкой к стволу. Коль суждено умереть, так лучше тут, на дереве!