Приключения Тимы и Тёмы - Аксёнова Анна Сергеевна. Страница 7
А чмокал-то совсем не я, а Тёма. Он съел сначала кусочек сосиски с хлебом. Потом сгущённое молоко — целую чайную ложку. И ещё — дольку апельсина. Как тут не зачмокать после корешков да червя… червячьих гнёздышек.
— Вкусно? — спросил я.
— Хохонюшки, — кивнул Тёма и погладил себя по животу.
— Хохонюшки? — удивился я. Но тут же вспомнил, как сам сказал ему, что «хохонюшки» значит «всё в порядке», «нормально».
— Знаешь, ты лучше говори «хорошо», а не «хохонюшки».
— Хохорошо, — согласился Тёма.
Мама пришла, легла на диван и сказала:
— Если хочешь, пойди на крылечко, подыши воздухом, только смотри никуда не уходи, понял? А я чуточку отдохну, устала что-то.
Я вышел на крыльцо, сел на ступеньку, а Тёму привязал к перилам. Он уселся на перила, обхватил их руками-ногами, чтоб не взлететь.
— Говорил я тебе, что мы, тёмики, раздуваемся на земле.
— Говорил. Но я же не виноват, что всё так получилось. Хорошо, что ты хоть не лопнул.
— Хорошо, что не лопнул, — сказал Тёма. После ужина он заметно повеселел. — Вообще-то, летать интересно, только хорошо бы летать, когда сам захочешь, а не так, как я. Шагу нельзя ступить.
На крыльце стояла кадка с красной геранью. А возле кадки — синяя кружка, чтоб поливать эту герань. Обыкновенная эмалированная кружка.
Я взял конец Тёминой верёвки и привязал к ней кружку. Кружка удерживала Тёму, и он уже не летал и мог ходить. Правда, кружка волочилась за ним по крыльцу и гремела, но это не так уж важно.
— Ты только тихо ходи, не греми, не разбуди маму, — попросил я.
— Мама — это тётя, которая еду приносила?
— Да нет, мама — это не тётя. То есть она тётя, но для меня не тётя, а мама.
— Это у неё что, имя такое?
— Нет. Имя у неё Людмила. Но она мама.
— Она всем мама?
— Нет, только мне.
— Потому что она тебя кормит?
— Совсем не потому. Нас и в детском саду кормят, а мамы там нет.
— Может быть, мама — это тётя, которая плачет, когда найдётся кто-то?
— Нет… А может быть, да. Вот поживёшь с нами — сам поймёшь, что такое «мама».
— Я не хочу здесь жить, — напомнил мне Тёма. Но всё-таки поинтересовался: — А если бы я остался здесь жить, у меня тоже была бы мама?
Что я мог ему сказать? И я ответил:
— Может быть, и была бы.
А Тёма вдруг стал карабкаться на меня.
Это потому, что на крыльцо прибежала кошка Кася. Тёма никогда вблизи не видел кошек и, наверное, испугался.
— Она меня хочет съесть? — спросил он, вскарабкавшись мне на шею.
— Нет, она не голодная, — стал успокаивать я его. Но Тёма всё-таки быстренько намотал свою верёвку на мою пуговицу, отвязал кружку, которая брякнула об пол, и взмыл вверх.
Кася очень удивилась этому чуду, она стала подпрыгивать, чтоб ухватить Тёму за ногу, но он брыкался и один раз даже пяткой ударил Касю по носу. Кася присела, приготовилась к прыжку, и, если б меня не было, неизвестно, чем бы дело кончилось… Я схватил Касю и стал гладить её, успокаивать.
— Кошки не привыкли, чтоб люди летали, — объяснил я Тёме. — Она нервничает.
— Так я же не люди, — сказал сверху Тёма.
— Откуда она знает, что ты не люди?
Я потянул за верёвочку, и Тёма спустился вниз. Привязал кружку и, поглядывая на Касю, сел подальше.
Кася смотрела на него своими зелёными глазами, потом прикрыла их и зевнула.
— Ну вот, теперь она тебя не тронет, она видит, что ты как все.
— У нас лучше, у нас таких зверей нету, — сказал Тёма.
На ночь я привязал Тёму к спинке кровати, и он спал под потолком. Так он сам захотел, так ему спокойнее в незнакомом месте, где бродят всякие звери вроде Каси.
Утром за завтраком я положил на стул подушку, подвинул стул к столу, чтобы Тёма мог, как все люди, сидеть за столом.
И пока мама у себя в комнате собиралась на работу, мы ели кашу. Мы ели с одной тарелки: я — большой ложкой, а Тёма — маленькой, чайной. Но он так ловко, так споро управлялся своей ложечкой, что я даже есть забыл — смотрел на него.
Тут послышались мамины шаги, и Тёма вместе со своей кружкой загремел под стол.
Когда мама опять ушла, Тёма быстро вылез из-под стола, доел кашу, облизал ложечку и сказал:
— Ох и потолстею я у вас, никто меня не узнает.
Он был такой смешной: маленький, кругленький, лиловые глаза после сытной каши весёлые. Я засмеялся. И Тёма понял меня, засмеялся тоже, похлопал себя по бокам.
— Срочно худеть надо, а то где-нибудь в щёлке застряну, как ты, помнишь?
— Ещё бы! В жизни не забуду!
Мама пришла с работы не в обед, как всегда, а намного раньше.
— Вот что, дорогой мой, — сказала она. — Собирайся, сегодня едешь к бабушке: нашла тебе попутчиков.
Дело в том, что я уже неделю не ходил в детский сад из-за карантина. Мама хотела отправить меня к бабушке, но не с кем было, а на самолёт, как известно, детей без взрослых не пускают. И вот надо же: именно сегодня нашла мне попутчиков.
В другое время я закричал бы «ура!», но… но как же быть с Тёмой? Не брошу же я его одного здесь!
— Тёма, — сказал я, когда мы остались одни. — Поедем со мной к бабушке в Ленинград.
— Я не хочу никуда ехать, — заволновался Тёма. — Я к себе хочу.
— Но ты пойми, — уговаривал я. — Во-первых, ты посмотришь, где моя бабушка живёт. Знаешь как там красиво! Люди со всех стран едут туда. А ты ещё думаешь, ехать или не ехать. Может, у тебя никогда больше такого случая не будет. Во-вторых, не могу я сегодня тебе помочь обратно под землю уйти, а без меня ты потеряешься. Потеряешься — навсегда останешься на земле, совсем один. А тут кошки бегают, собаки… Мы же не навсегда едем. Побудем — и тогда пожалуйста.
Тёма мрачно задумался.
— А у бабушки тоже есть пища, такая, как здесь?
— Конечно, даже лучше. Бабушка моя умеет пироги печь. И у неё грибы солёные есть. Она сама их солит.
— Солёные?
Я вспомнил, как он морщился, когда я лизнул стену в соляном тоннеле.
— Ты можешь не есть грибы, никто тебя не заставляет. У бабушки и другое кое-что найдётся. А главное — тебе больше всего понравится сама бабушка. Ни у кого такой нет. Вот увидишь!
Тёма насупился и… согласился:
— Ладно, что делать, поедем к твоей бабушке, будем есть солёные грибы.
Часть вторая
Глава седьмая. Ждёт бабушка, ждёт Ольга
Я знал, что зелёный цвет — любимый у бабушки. «От зелёного у меня хорошее настроение», — говорила она. Поэтому, когда ей делали подарки, то старались подарить что-нибудь зелёное — вазочку или косынку… Мы с мамой в день рождения бабушки послали ей в подарок зелёный берет.
И сейчас бабушка встречала меня в платье с зелёными цветами и в зелёном берете. Я издалека сразу узнал её. И она, увидев меня, кинулась ко мне, стала обнимать, целовать.
— А это что за мальчик? — спросила бабушка про Тёму.
Никто не видел, что это мальчик, а бабушка сразу увидела.
— Это Тёма.
— Ты думаешь, ему удобно на верёвочке болтаться?
— Тёма, тебе удобно? — спросил я.
— Как сказать… привяжи кружку, я лучше ногами пойду.
И тут я спохватился, что оставил кружку в самолёте.
— Какая кружка? — удивилась бабушка. — Неужели ничего умнее не могли придумать? Вы бы ещё привязали ему кастрюлю. Или корыто.
— А что? Кружка хорошая, чистая, мы из неё цветы поливаем.
— Ну, Тима, не ожидала. Такой взрослый парень — и на тебе… И приодел бы его немножко. Совсем голый мальчишка, замёрз, наверное.
— Не-а, не замёрз, — сказал Тёма. Разговаривал он с бабушкой весёлым голосом: видно, она ему понравилась.
Но бабушка покопалась в своей сумочке и вытащила оттуда сетку-авоську. Сунула в сетку Тёму и, очень довольная, сказала:
— И не улетишь никуда, и немножко прикрыт.