На все цвета радуги (сборник) (с илл.) - Пермяк Евгений Андреевич. Страница 3
– Дорогой Павел Петрович, вы же не только справедливый судья, но и любящий дед вашего перестрадавшего за эти дни внука. Снимите, пожалуйста, эту страшную стенную газету!
– Хорошо, – согласился Павел Петрович, – я сниму её, чтобы не позорить далее честное имя Владимира. Он, как я заметил, стал очень внимателен к выздоравливающей кошке. Но… – поднял Бажов указательный палец, – при условии, если вы письменно поручитесь за него.
Далее началось составление, написание, прочтение поручительского обязательства, которое я подписал.
– Смотрите же, – строго сказал милейший и добрейший Павел Петрович, – вы ручались, с вас и будет самый строжайший спрос…
Газета была торжественно сожжена мною в трубе того же самовара.
Вова после этого отдавал кошке колбасные кожурки, рыбные объедки, не прогонял её, когда эта надоедливая баловница мешала ему. Он проникся уважением и ко мне, почтительно разговаривая теперь со мною на «вы».
Двойка
На школьном дворе жила кудлатая собачонка. Её звали Двойка. Почему ей дали такую кличку, никто не знал.
Только все знали, что малыши обижали её.
– Ах ты, негодная Двойка!.. Вот тебе!.. Вот тебе!..
В Двойку бросали камни, загоняли её в кусты. Она жалобно скулила.
Однажды учительница Мария Ивановна увидела это и сказала:
– Разве можно плохо относиться к собаке только за то, что у неё плохое имя? Мало ли кому на свете даны плохие имена. Ведь не по ним судят, а по тому, кому они принадлежат.
Малыши смолкли. Призадумались над этими словами. А потом приласкали Двойку и угостили её кто чем мог. Вскоре оказалось, что Двойка очень хорошая и понятливая собачонка. Её даже хотели назвать Пятёркой, но одна девочка сказала:
– Ребята, разве дело в названии?…
Дудилка
Маленькому Васятке очень хотелось попасть в оркестр при Дворце культуры своего совхоза, а его не принимали.
– Тебе ещё семи нет, и ты не только ни одной ноты не знаешь, но и читать не умеешь.
– Зато я умею играть, – защищался Васятка и показывал свою самодельную флейту из тростника.
Её смастерил дедушка и научил внука игре на ней.
Мальчонку гладили по головке и добродушно смеялись над ним:
– Да кому же нужна твоя игра на писклявой дудилке! Что это за музыкальный инструмент! Один визг.
– Зато, – настаивал Васятка, – я могу сыграть на ней такое, чего никто не играет.
На Васятку махнули рукой и перестали обращать на него внимание.
Мальчику было очень обидно. Ему так хотелось, чтобы послушали его игру. Он даже плакал тайком, а дедушка утешал его:
– Не горюй, мой маленький соловушка. Играй себе да играй. Я тебе новую, громкую дудилочку сделаю, на все лады. Придёт время, может быть, тебя сами позовут в оркестр. Играй знай. Высвистывай то, что тебе хочется. Не пропадёт твоё старание.
Васе, конечно, были приятны дедушкины утешения, но всё же верить им не очень хотелось. А играть Васятка не переставал. И особенно хорошо получалось у него на новой дудилке. Звонко звучала она. Чистый был у неё голосок, и всякие самые разные на ней переливы можно было выигрывать.
Так играл Вася до школы, а потом, поступив в школу, тоже не забросил своей игры.
Однажды он играл, забравшись на дерево. Коли дедушка называет его соловушкой, то на дереве играть в самый раз.
Разыгравшись, закрыв глаза, Вася не заметил, что под деревом остановился приезжий пожилой человек и с замиранием слушал его игру. Слушал долго, так долго, что даже устал стоять и сел под деревом.
Когда Вася спрыгнул на землю, он очутился лицом к лицу с неизвестным седым, очень красивым, похожим на артиста дяденькой.
Он спросил:
– Милый ты мой, кто тебя научил такой игре?
– Да никто. Сначала дедушка, а потом сам начал играть…
– Сам? А кто тебе придумывает то, что ты играешь? Не сам же?
– Нет, конечно… – ответил Вася. – Наверно, слышал где-то, но получается это у меня как-то само собой, когда я закрываю глаза.
В этот же день Вася оказался у седого незнакомца в гостинице и там играл ему. Так играл, что прослезил своего слушателя. И тот обнял его. Обнял и сказал:
– Вася, да ты же композитор!
– Кто? – переспросил мальчик.
– Композитор, – повторил тот, – что значит сочинитель музыки. Пока ещё будущий, – поправился незнакомый красивый седой человек, – но несомненный и настоящий.
В совхозе, где жил Васятка с дедушкой, ахнули, узнав от приезжего знаменитого музыканта о такой похвале. И ещё больше удивились не только в совхозе, но и во Дворце культуры, когда пришло из Москвы приглашение в музыкальное училище. Вася приглашался вместе с дедушкой. Как он мог расстаться с ним, да кто бы разлучил их.
А дальше… Дальше шло очень хорошо. Очень. Но не в этом дело. А дело в том, что многие, очень многие люди, не в одном только совхозе, где жил Васятка, поняли, как важно разглядеть дарование в самом раннем возрасте. И не только музыкальное дарование, а всякое другое… Ведь в любом деле оказываются свои соловьи-соловушки, самоцветные камушки – свои будущие мастера.
Бумажный змей
Хороший ветерок подул. Ровный. В такой ветер бумажный змей высоко летает. Туго нитку натягивает. Весело мочальный хвост развевает. Красота!
Задумал Боря своего змея сделать. Лист бумаги у него был. И дранки он выстрогал. Да недоставало мочала на хвост да ниток, на которых змея пускают.
А у Сёмы большой моток ниток был. Ему есть на чём змея пускать. Ему бы лист бумаги да мочала на хвост достать, тоже бы своего змея запустил.
Мочало у Пети было. Он его давно для змея припас. Ниток только ему не хватало да бумажного листа с дранками.
У всех всё есть, а у каждого чего-нибудь да не хватает.
Сидят мальчики на пригорке и горюют. Боря свой лист с дранками к груди прижимает. Сёма свои нитки в кулак зажал. Петя своё мочало за пазухой прячет.
Хороший ветерок дует. Ровный. Высоко в небо другие ребята змея запустили. Весело он мочальный хвост развевает. Туго нитку натягивает. Красота!
Боря, Сёма и Петя тоже бы такого змея могли запустить. Даже лучше. Только дружить они ещё не научились – вот в чём беда.
Сёма и Сеня
Сёма и Сеня – товарищи. Они ещё до школы дружили. И теперь всегда вместе. Надёжные октябрята. Им даже телят доверяли. Вообще они в Новоцелинном совхозе были на хорошем счету.
Вот и на этот раз им сторожить поручили почти тысячу кур, потому что время было страдное, уборочное. Жара в степи. Сушь кругом. Зерно, того и гляди, осыпаться начнёт. Все взрослые работали день и ночь, чтобы скорее убрать хлеб. Даже птичницы вышли в поле. Вот и пришлось Сёму с Сеней добровольцами взять.
Как ни убирай аккуратно урожай, а всё равно кое-какие зёрна из колосьев осыпаются. Не пропадать же им. Вот и выгоняют кур на сжатое поле кормиться – зерно подбирать.
Старшим над октябрятами поставили пионера Гаврюшу Полозова. Хороший был мальчик. В совет отряда его уже три раза выбирали. И младших он любил. Не задирался.
Сёма и Сеня тоже любили своего старшего товарища. Слушались его как главного начальника над ними и над курами. Разговаривали с ним о своих делах и, конечно, о том, как бы поскорее им стать пионерами.
Гаврюша рассуждал так:
– Придёт время, и примут вас. И станете такими же хорошими пионерами, какими хорошими вы были октябрятами.
Только он сказал это, как забеспокоился старый рыжий петух: «Что-то та-к-кое? Что-то эт-то значит? Ку-дах-дах!.. Что-то не так… Ку-дах!.. Кудах!..»
Гаврюша насторожился. Старый петух никогда не суетился напрасно. Поэтому его и держали, чтобы опасность предупреждать. Мало ли в степи всяких куриных врагов?… Хоть лису ту же взять – подкрадётся, и не услышишь…
«Что-то т-та-к-кое?» – не унимался петух.
– Ребята, откуда-то дымом пахнет! – сказал Гаврюша.