Великан Калгама и его друзья - Семченко Николай. Страница 9
– Ох, вкусно! – сама себе говорит. – Давненько такого сладкого мясца не ела!
Мышка прошмыгнула под стол, затаилась в углу. Ждёт удобного момента, чтобы схватить косточку получше. А жена Калгамы, неряха такая, всё смахивает крошки на пол, и ест неприятно: чавкает, сопит, икает, а то и взрыкнёт от удовольствия, словно тигр, а не благовоспитанная женщина.
– Ого! – удивилась мышь. – Никогда не знала, что красавицы такие обжоры! Но разве можно столько жрать? Как бы Фудин поперёк себя толще не сделалась. Вон, как поправилась! Когда Калгама её в дом привёл, была стройной как берёзка. А теперь…
Тут – шмяк! – рядом с мышью опять косточка упала. Норушка-хитрушка схватила её, принялась обгладывать, да что-то не так ей показалось. Смотрит: косточка-то какая странная, на палец похожа. Присмотрелась: «Ваа! Ужас! Человеческий палец, да маленький такой, видно, детский. Ох, да что же это такое творится? Никак, Фудин – людоедка? А что, если она и мышами не брезгует?»
Амбакта-Фудин, надо сказать, без Калгамы иногда свой настоящий вид принимала. Тяжело ей было в человеческом обличье день-деньской находиться. Как наестся до отвала, так непременно бусяку оборачивается – отдыхает, хорошо ей.
Выглянула мышка из-под стола, смотрит: а за столом уже не Фудин сидит, а безобразная бусяку. Застрявшие кусочки мяса из клыков выковыривает, зелёную вонючую слюну сплёвывает да сытно рыгает.
– Надо ещё к людям сходить, – довольно бурчит чудовище. – Вкусные у них дети! Хорошо, родителей не слушают – за околицу бегают, в прятки играют. Как спрячется какая-нибудь девочка в орешник или за камень, так я её и сцапаю. Девочки вкусные, не то, что мальчики. Ну их, пареньков! Они бывают крепкие, дольше сопротивляются. Ещё синяки от них останутся – некрасивая стану, как перед Калгамой оправдаюсь? Тюха он тюха, ни о чём не догадывается!
Мышь в ужасе, как тень, вышмыгнула из дома и побежала великана искать: «А он-то ничего и не знает, ах-ах!»
Бежит, торопится, а навстречу ей – Койныт с соседками. Женщины искали пропавшую девочку – аукали, выкликали её, да всё без толку.
– Ох, недаром мне сон про рыбу приснился, – причитала Койныт. – Эта рыба – Фудин, вот попомните моё слово! Как она появилась, так и стали у нас дети пропадать. Бусяку она, точно!
– Калгама добрый, не мог он бусяку в дом привести! – урезонивают её соседки. – Наверно, дети решили с родителями в прятки поиграть.
– Не бывает так, чтоб дети долго прятались! – не успокаивается Койныт. – Ищем их, ищем – который день найти не можем. Мне, бедняжке, и поспать недосуг, охо-хо-хо!
Услышала мышка всё это, давай пищать:
– Ох, сама видела! Не Фудин это! Бусяку её обличье приняла! Правду Койныт говорит!
Женщины слышат: мышь где-то пищит, а о чём говорит – не понять. Не понимают люди язык животных. Один Калгама понимает зверей и птиц.
– Совсем мыши обнаглели, – судачат женщины. – Уже и людей не боятся, под ногами путаются! А ну, беги отсюда, пока камнем в тебя не бросили…
Делать нечего, побежала мышь дальше – искать Калгаму. Он на берегу реки был, на большом валуне с удочкой сидел.
– А вот что я тебе расскажу! – закричала мышь. – Только не перебивай меня, внимательно слушай!
И рассказала, что в доме Калгамы видела.
– Мышь, может, ты и правду говоришь, – сказал великан. – Никак, однако, понять не могу: как бусяку удалось обернуться Фудин? И откуда она моё ласковое прозвище знает? Одной Фудин это известно! И верю тебе, мышь, и не верю – голова кругом идёт. А что, если ты напраслину возводишь? Всем известно: вы с сорокой – сплетницы!
Обиделась мышь:
– Поступай, как хочешь! Ишь, ты какой, порядочной мыши не веришь. Да если хочешь знать, в любой сплетне всё равно капелька правды есть. А то, что тебе сказала, – не обман, вот так!
Сказала – задними лапками сердито притопнула и была такова. А Калгама пуще прежнего задумался. Как же ему точно узнать, бусяку с ним живёт или Фудин просто другой стала? Бывает и так: пока девушка женой не стала – и добрая, и учтивая, и мастерица-рукодельница, а как мужа заполучит – будто кто подменил её. Неужели и Фудин такая? А может, мышь правду сказала…
– Ладно, проверю жену, – решил Калгама.
Подошёл он тихонечко к дому. Думает: если Фудин бусяку, то сидит сейчас в своём мерзком обличье, кости человеческие обгладывает. «Дай-ка, в окошко незаметно на неё погляжу, – решил великан. – Что-то жёнушка поделывает?»
У Амбакты-Фудин, однако, волшебное зеркальце было: посмотрит в него – всегда знает, что вокруг делается. Она как раз в него смотрела и, конечно, Калгаму увидела. Тут же обернулась Фудин, сидит, как ни в чём не бывало, взяла ступку и ягоды черёмухи толчёт – делает вид: по хозяйству хлопочет, собирается черёмуховые лепёшки печь.
Посмотрел Калгама в окно и ничего подозрительного не увидел.
– Неправду мышь сказала, – подумал. – Наверно, наслушалась россказней Койныт, всякую чушь болтает.
Амбакта-Фудин приветливо его встретила, накормила-напоила. Только вот халат у неё грязный, засаленный, да и в доме неубрано. Прежде Фудин всегда чистенькая, аккуратная была, за порядком следила: ни мусоринки, ни пылинки, посуда перемыта, котел до блеска вычищен.
– Что с тобой случилось? – сокрушается Калгама. – Неуютно в доме, да и сама ты день ото дня толстеешь, скоро в двери не пролезешь…
– Всегда так! – обиделась Амбакта-Фудин. – Как мужчина женится, обещает жену любить всю жизнь, какой бы она ни стала. А чуть что не так – попрекать начинает. Думала: ты не такой, как все – ошиблась, видно. О, горе, мне, бедной!
– Ладно-ладно, – засовестился Калгама. – Не хотел обидеть. Так уж получилось. Что-то со мной творится: на сердце тяжело – заболел, наверное.
– А давай я тебя полечу, – ласково улыбнулась Амбакта-Фудин. – На-ко, выпей отвару из полезных растений…
А отвар-то из особенных травок был: выпьешь его и спишь – крепко, как мёртвый: ни думку бессонную не думаешь, ни сна никакого видишь. Бусяку только того и надо, чтобы Калгама поменьше размышлял.
Вставал утром Калгама – голова болит, ни о чём думать не может. Чтобы в себя придти, уходил он на рыбалку. Много рыбы наловил – на всех вешалах она вялится, в бочках солится, и в котле наваренная лежит, и на сковороде нажарена: ешь – не хочу! Уже и девать её некуда. А великан не попускается, всё рыбачит и рыбачит. Не хочется ему дома сидеть, душа простора просит, и, главное, камень с сердца падает, когда к реке выходит.
Там, на берегу, весело перекатывается под ногами разноцветная галька, колышутся ласковые травы, поют птицы и дует прохладный лёгкий ветерок. Можно подолгу наблюдать за куликами и трясогузками, которые юрко снуют в набегающей волне: ловят мелких рачков и насекомых. Чайки-мартыны тоже делом занимаются – высматривают рыбёшек, пытаются их поймать. Если добыча ускользает, мартыны громко кричат – бранятся, но как-то незлобиво, скорее, для порядка.
В гальке поблескивали на солнце бурэкта – так называются кусочки камня халцедона, вымытые рекой из дальних гор. Одни камушки будто мёдом налиты, в других – вишнёвый сок, а иные словно мелкой сеточкой из цветных ниток опутаны. Красивые! Если внимательно рассматривать их, то внутри различишь диковинные картинки: деревья, листья папоротников, удивительные цветы, озеро, заросшее камышом, а то и странные лики – испещрённое морщинами лицо старика, шамана в маске, или лапу тигра или медведя. Фантазия дорисовывала увиденное, можно чуть-чуть повернуть камушек – под другим углом рисунок менялся, в нём открывалось что-то новое.
Старики запрещали детям играть с бурэкту. Считалось: внутри камушков заточены духи, а добрые или злые – поди, разберись; пока соображаешь, что угодно с тобой вытворят. Тёплая ладонь, оказывается, снимала с камушка заклятие. А ещё хитрый келе мог обмануть: зачарует, наобещает с три воза, только помоги ему на волю выйти. Вот потому старшие и грозили младшим: «Не балуйтесь с бурэкту – чёрт выскочит!»
Но Калгама ребёнком не был – это раз. И духов не очень-то боялся: некоторые из них сами его пугались, такого большого да сильного, – это два. А, в-третьих, великан специально искал встречи с духом-волшебником. Вот у кого он точно узнает, правду ли мышка сказала.