Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик... - Лаврова Светлана Аркадьевна. Страница 3

В конюшню обычно не пускали вообще никого — боялись, что конкуренты повредят лошади. Но брат Джованни, такой же невыразительный и без особых примет, провел ребят прямо в стойло.

Джаноцца прислонилась щекой к жердям загона. Маленькая изящная кобылка, не белая, а цвета топленого молока, удивленно посмотрела на девочку, скосила глаза, будто узнавая. Она заволновалась, переступая копытцами, развернула сложенные на спине крылья, словно собралась взлететь…

— Грустно тебе? — спросила Джаноцца.

— Нет, ничего, — сказала лошадка. — Они все добрые. Только трудно не летать. Почему нам нельзя летать, моя госпожа?

— Не знаю, — пожала плечами Джаноцца. — Люди не любят, когда кто-то летает…

— Старая Мелисента говорит, что летать неприлично, — сказала лошадка. — Мы же не дикие кони долины реки По, мы — благородные берберийские скакуны для палио. Упряжь так больно прижимает крылья… и захочешь — не взлетишь. Прикажи им, госпожа. Пусть нам разрешат летать, сколько мы захотим.

— У меня нет власти над ними, — сказала Джаноцца и погладила лошадку по крылу.

— Эй! Девочка! Трогать нельзя! — закричал Джакопо, брат Джованни.

— Почему лошадям запрещают летать? — спросила его Джаноцца. — Они же умеют.

— Умеют, — кивнул Джакопо. — Еще как. Но считается, что нельзя. Я думаю, чтобы навоз сверху не падал на головы зрителей.

— Еще судить скачки было бы трудно, — подсказал Джованни. — Все летят кто куда, и кто первый — непонятно. А когда по земле — все это… регламентировано.

— Странно… — протянула Джаноцца. — Этак лошади совсем разучатся летать, и крылья у них отпадут.

— Как люди, — сказал Маттео. — Моя бабка говорит, что люди тоже умели летать. Но считалось, что это нехорошо, неприлично. Крылатых жгла инквизиция. И люди разучились, и крылья у них отвалились.

— Ладно, идите отсюда, — сказал Джакопо. — Сейчас жокей придет, господин Гвидо. Нельзя к лошадям, я уж так пустил, по знакомству. Лошадь хиленькая, ноги слабые, иммунитет никакой, еще заразите чем-нибудь или сглазите. Да-да, господин Гвидо, проходите…

Он ворвался в конюшню, как маленький черный ветер — быстрый, гибкий, горбоносый, глянул зло и весело:

— Посторонних гнать! Что, опять младшие братья деверя шурина соседа старшего конюха?

— Брысь, малышня, — заторопился Джакопо.

Ребята ринулись к дверям, Джаноцца последняя. Гвидо дернул ее за руку, развернул к лампе:

— Синьорита, кто вы?

— Я сестра из Флоренции, — объяснила Джаноцца, вырывая руку. — Пустите, господин Гвидо, больно.

— Обознался… — пробормотал жокей и повернулся к лошади. Он что-то сказал ей тихо и радостно, и она ответила и засмеялась, дернув крыльями.

Мальчишки вышли на улицу расстроенные. Лошадь и вправду была слабая.

— Капитан контрады сейчас заседает с лейтенантами, вырабатывает стратегию, — сказал Паоло. — Может, перекупят Сеппио у Слонов.

— Не надо менять жокея, — вдруг сказала Джаноцца. — Это очень хороший всадник. Он все понимает…

— Ты-то откуда знаешь? — скривился Стефан. — Ладно, давайте думать, что делать.

Глава 4

Спасти родную контраду!

Ребята сели на ступеньки в каком-то переулке.

— Ну, — сказал Стефан. — Кто что надумал?

— Порча или сглаз, — предложил Маттео. — Сглазим Черного Горбуна — он ослабнет и захиреет. И проиграет скачки. Нехорошо, конечно. Но главное — победа.

— Порчу наводить — не мужское дело, — заметил Джованни, и все посмотрели на Джаноццу.

— Я не умею, — пискнула та.

— Ты же из Флоренции? Раньше флорентийские ведьмы на всю Италию славились… Ну ладно, порча — дело сложное, а сглазить любой человек сможет, — продолжил Стефан. — Нужно только хвалить коня и смотреть на него дурным глазом. У кого из нас дурной глаз?

— У меня аж два глаза дурные, потому что близорукие, — похвастался Паоло.

— У меня левый глаз почти дурной, — сказал Маттео. — Потому что на нем ячмень был, только вчера прошел. Наверное, глаз еще немного дурной — «остаточные явления» называется.

— У меня тоже глаз должен быть дурной, потому что черный, — сказал Стефан. — По традиции все сглазивали… сглаживали… черными глазами.

— Это что, у меня одного глаз не дурной? — обиделся Джованни. — Ну уж нет, так не честно. Я тоже хочу.

— Ладно, все пойдем и сглазим, — подытожил Стефан. — Оптом, наверное, лучше выйдет. Еще что?

— Слабительное подсунуть, — придумал Паоло. — Я вчера по телеку комедию смотрел.

— Коню или жокею? — уточнил Стефан.

— Лучше жокею. Если накануне скачек вечером первого июля дать торт со слабительным, то он ничего не заметит, а утром будет того… ослабленным.

— Хорошо. Ты, Паоло, обеспечиваешь слабительным, а ты, Маттео, делаешь торт из мороженого.

Паоло был сыном аптекаря.

— Еще можно побег устроить, — сказал Паоло. — Я кино смотрел, «Железная маска». Если прокопать подкоп, то Черный Горбун убежит.

— Эй, ты как себе представляешь, лошадь по своей воле лезет в подземный ход? — изумилась Джаноцца.

— А ты не встревай. М-м-м… может, он любознательный и любит по подземельям лазать. Или можно крышу разобрать.

— Зачем?

— Ну… чтобы Черный Горбун вылез на крышу и ушел.

— От погони он уходил по крышам, — пробормотал Маттео, вспоминая последний шпионский боевик.

— Лучше дверь взорвать, — предложил Джованни. — Коню не придется лезть на крышу или под землю, он мирно уйдет по горизонтали.

— Взрыв — это громко, — возразил Стефан. — Все прибегут, нас поймают и побьют. Я не боюсь, конечно, но Черного Горбуна тоже поймают.

— Мы тихонечко взорвем, — уговаривал Джованни, который уже давно ничего не взрывал, а очень хотелось.

— Ладно, все строительные работы — взрывы, подкопы и разборки крыш — на Джованни, — сдался Стефан. — Инструмент у отца возьмешь.

Отец Джованни был строителем.

— А что ты придумала? — спросил Маттео Джаноццу.

— Я не знаю… ну вот можно ласку запустить в конюшню… — неуверенно сказала девочка. — В старые времена бывало: хозяин заходит утром в конюшню, а конь весь в мыле, храпит и бьется. И потом весь день плохо ездит. «Это на нем черт катался», — думает хозяин. А на самом деле в конюшню залезла ласка, такой маленький хищник, меньше кошки. Ласка бегает, мышек ловит. Конь ей без надобности — больно велик. А конь лесного зверя чует, боится, всю ночь бесится… конечно, утром он не работник. Если накануне палио запустить ласку…

— Где ж я тебе посреди города ласку возьму? — развел руками Маттео. — Они у нас и не водятся. Одни кошки.

— А если кошку запустить? — предложила Джаноцца.

— Глупости все это, — сказал Стефан. — Если мы накануне палио запустим в конюшню ласку, то как Черный Горбун будет есть отравленно-слабительное мороженое? У него аппетит пропадет, он будет на ласку отвлекаться и ничего не съест.

— А может, они подружатся и вместе поедят мороженого? — сказала Джаноцца. — И вообще вы торт собирались жокею давать, а не коню…

— Тьфу, я перепутал. Ты меня так заморочила своими ласками… то есть зверем лаской, я имел в виду. Ласки у меня, конечно, нет, но вот как сделаем: я принесу из дому кошку, и мы ее запустим сегодня в конюшню. Для репетиции. Если завтра на утреннем заезде Черный Горбун не придет первым, значит, кошка подействовала, и можно будет повторить на следующий день.

— Кошка лучше, чем ласка, — одобрил Джованни. — Больше и страшнее.

— А еще можно кошку раскрасить в пугающие цвета, — предложил Паоло. — Я по телеку смотрел: безобидная гусеница раскрасилась красными и желтыми полосками, и все птицы в обморок от ужаса попадали. «Отпугивающая окраска» называется.

— Если я нашу кошку раскрашу красными и желтыми полосками, то в обморок от ужаса упадет моя мама, — фыркнул Стефан. — Потому что это ее любимая кошка. Так что раскрашивать не бу… о-о-о!