Унесенные ветром. Том 2 - Митчелл Маргарет. Страница 104

А потом была проблема Мамушки. Мамушка не желала отрекаться от своего мнения, что Ретт — это мул в лошадиной сбруе. Она была с Реттом учтива, но холодна. Называла его всегда «капитан Батлер» и никогда — «мистер Ретт». Она даже не присела в реверансе, когда Ретт подарил ей красную нижнюю юбку, и ни разу ее не надела. Она старалась, насколько могла, держать Эллу и Уэйда подальше от Ретта, хотя Уэйд обожал дядю Ретта и Ретт явно любил мальчика. Но вместо того чтобы убрать Мамушку из дома или обращаться с ней сухо и сурово, Ретт относился к ней с предельным уважением и был куда вежливее, чем с любой из недавних знакомых Скарлетт. Даже вежливее, чем с самой Скарлетт. Он всегда спрашивал у Мамушки разрешение взять Уэйда на прогулку, чтобы покатать на лошади, и советовался с ней, прежде чем купить Элле куклу. А Мамушка была лишь сухо вежлива с ним.

Скарлетт считала, что Ретт, как хозяин дома, должен быть требовательнее к Мамушке, но Ретт лишь смеялся и говорил, что настоящий хозяин в доме — Мамушка.

Однажды он довел Скарлетт до белого каления, холодно заметив, что ему будет очень жаль ее, когда республиканцы через несколько лет перестанут править в Джорджии и к власти снова вернутся демократы.

— Стоит демократам посадить своего губернатора и выбрать свое законодательное собрание, и все твои новые вульгарные республиканские дружки кубарем полетят отсюда — придется им снова прислуживать в барах и чистить выгребные ямы, как им на роду написано. А ты останешься ни при чем — не будет у тебя ни друзей-демократов, ни твоих дружков-республиканцев. Вот и не думай о будущем.

Скарлетт рассмеялась, и не без основания, ибо в это время Баллок надежно сидел в губернаторском кресле, двадцать семь негров заседали в законодательном собрании, а тысячи избирателей-демократов в Джорджии были лишены права голоса.

— Демократы никогда не вернутся к власти. Они только злят янки и тем самым все больше отдаляют тот день, когда могли бы вернуться. Они только попусту мелют языком да разъезжают по ночам в балахонах ку-клукс-клана.

— Вернутся. Я знаю южан. И я знаю уроженцев Джорджии. Они люди упорные и упрямые. И если для того, чтобы они могли вернуться к власти, потребуется война, они станут воевать. И если им придется покупать голоса черных, как это делали янки, они будут их покупать. И если им придется поднять из могилы десять тысяч покойников, чтобы они проголосовали, как это сделали янки, то все покойники со всех кладбищ Джорджии явятся к избирательным урнам. Дела пойдут так скверно при милостивом правлении нашего доброго друга Руфуса Баллока, что Джорджия быстро выхаркнет это вместе с блевотиной.

— Ретт, не смей так вульгарно выражаться! — воскликнула Скарлетт. — Ты так говорить, точно я буду не рада, если демократы вернутся к власти! Ты же знаешь, что это неправда! Я буду очень рада, если они вернутся. Неужели ты думаешь, мне нравится смотреть па этих солдат, которыми кишмя псе кишит и которые напоминают мне.., неужели ты думаешь, мне это нравится.., как-никак, я уроженка Джорджии! Я очень хочу, чтобы демократы вернулись к власти. Да только они но вернутся. Никогда. Ну, а если даже и вернутся, то как это может отразиться на моих друзьях? Деньги-то все равно при них останутся, верно?

— Останутся, если они сумеют их удержать. Но я очень сомневаюсь, чтобы кому-либо из них удалось больше пяти лет удержать деньги, если они будут так их тратить. Легко досталось — легко и спускается. Их деньги никогда не принесут им счастья. Как и мои деньги — тебе. Они же не сделали из тебя скаковой лошади, мой прелестнейший мул, не так ли?

Ссора, последовавшая за этими словами, длилась не один день. Скарлетт четыре дня дулась и своим молчанием явно намекала на то, что Ретт должен перед ней извиниться, а он взял и отбыл в Новый Орлеан, прихватив с собой Уэйда, несмотря на все возражения Мамушки, и пробыл там, пока приступ раздражения у Скарлетт не прошел. Она надолго запомнила то, что не сумела заставить его приползти к ней.

Однако когда он вернулся из Нового Орлеана как ни в чем не бывало, спокойный и уравновешенный, она постаралась подавить в себе злость и отодвинуть подальше все мысли об отмщении, решив, что подумает об этом потом. Ей не хотелось сейчас забивать себе голову чем-то неприятным. Хотелось радоваться в предвкушении первого приема в новом доме. Она собиралась дать большой бал — от зари до зари: уставить зимний сад пальмами, пригласить оркестр, веранды превратить в шатры и угостить таким ужином, при одной мысли о котором у нее текли слюнки. Она намеревалась пригласить на этот прием всех, кого знала в Атланте, — и всех своих старых друзей, и всех новых, и прелестных людей, с которыми познакомилась уже после возвращения из свадебного путешествия. Волнение, связанное с предстоящим приемом, изгнало из ее памяти колкости Ретта, и она была счастлива — счастлива, как никогда на протяжении многих лет.

Ах, какое это удовольствие — быть богатой! Устраивать приемы — не считать денег! Покупать самую дорогую мебель, и одежду, и еду — и не думать о счетах! До чего приятно отправлять чеки тете Полин и тете Евлалии в Чарльстон и Уиллу в Тару! Ах, до чего же завистливы и глупы люди, которые твердят, что деньги — это еще не все! И как не прав Ретт, утверждая, что деньги нисколько ее не изменили!

Скарлетт разослала приглашения всем своим друзьям и знакомым, старым и новым, даже тем, кого она не любила. Не исключила она и миссис Мерриуэзер, хотя та держалась весьма неучтиво, когда явилась к ней с визитом в отель «Нейшнл»; не исключила и миссис Элсинг, хотя та была с ней предельно холодна. Пригласила Скарлетт и миссис Мид с миссис Уайтинг, зная, что они не любят ее и она поставит их в сложное положение: ведь надеть-то им на столь изысканный вечер будет нечего. Дело в том, что новоселье у Скарлетт, или «толкучка», как это было модно тогда называть — полуприем-полубал, — намного превосходило все светские развлечения, когда-либо виденные в Атланте.

В тот вечер и в доме и на верандах, над которыми натянули полотно, полно было гостей — они пили ее пунш из шампанского, и поглощали ее пирожки и устрицы под майонезом, и танцевали под музыку оркестра, тщательно замаскированного пальмами и каучуковыми деревьями. Но не было здесь тех, кого Ретт называл «старой гвардией», никого, кроме Мелани и Эшли, тети Питти и дяди Генри, доктора Мида с супругой и дедушки Мерриуэзера.

Многие из «старой гвардии» решили было пойти на «толкучку», хоть им и не очень хотелось. Одни приняли приглашение из уважения к Мелани, другие — потому что считали себя обязанными Ретту жизнью, своей собственной или жизнью своих близких. Но за два дня до приема по Атланте прошел слух, что к Скарлетт приглашен губернатор Баллок. И «старая гвардия» тотчас поспешила высказать свое порицание: на Скарлетт посыпались карточки с выражением сожаления и вежливым отказом присутствовать на празднестве. А небольшая группа старых друзей, которые все же пришли, тотчас отбыла, весьма решительно, хоть и смущенно, как только губернатор вступил в дом.

Скарлетт была столь поражена и взбешена этими оскорблениями, что праздник уже нисколько не радовал ее. Эту изысканную «толкучку» она с такой любовью продумала, а старых друзей, которые могли бы оценить прием, пришло совсем мало, и ни одного не пришло старого врага! Когда последний гость отбыл на заре домой, она бы, наверное, закричала и заплакала, если бы не боялась, что Ретт разразится хохотом, если бы не боялась прочесть в его смеющихся черных глазах: «А ведь я тебе говорил», пусть даже он бы и не произнес ни слова Поэтому она кое-как подавила гнев и изобразила безразличие Она позволила себе взорваться лишь на другое утро при Мелани.

— Ты оскорбила меня, Мелли Уилкс, и сделала так, что Эшли и все другие оскорбили меня! Ты же знаешь, они никогда не ушли бы так рано домой, если бы не ты А я все видела! Я как раз вела к тебе губернатора Баллока, когда ты, точно заяц, кинулась вон из дома!