Унесенные ветром. Том 2 - Митчелл Маргарет. Страница 127

Да, этот крест она будет нести до самой смерти — будет молча терпеть свою муку, никому не скажет о том, как больно колет ее власяница стыда при каждом нежном взгляде и жесте Мелани, будет вечно подавлять в себе желание крикнуть: «Не будь такой доброй! Не сражайся за меня! Я этого недостойна!» «Если бы ты не была такой дурочкой, такой милой доверчивой, простодушной дурочкой, мне было бы легче, — в отчаянии думала она. — В своей жизни я несла не один тяжкий груз, но этот будет самым тяжким и наиболее неприятным из всех, какие когда-либо выпадали мне на долю».

Мелани сидела напротив нее в низком кресле, поставив ноги на высокий пуфик, так что колени у нее торчали, как у ребенка, — она бы никогда не приняла такой позы, если бы не забылась во гневе. В руке она держала кружевное плетение и так стремительно двигала блестящей иглой, словно это была рапира, которой она дралась на дуэли.

Будь Скарлетт в таком гневе, она бы топала ногами и орала, как некогда Джералд, громко призывая бога стать свидетелем проклятого двоедушия и подлости человеческой и клянясь так отомстить, что кровь будет стынуть в жилах. А у Мелани лишь стремительное мелькание иглы да сдвинутые на переносице тонкие брови указывали на то, что она вся кипит. Голос же ее звучал спокойно — вот только она отрывистее обычного произносила слова. Однако эта энергичная манера выражаться была чужда Мелани, которая вообще редко высказывала мнение вслух, а тем более никогда не злобствовала. Только тут Скарлетт поняла, что Уилксы и Гамильтоны способны распаляться не меньше, а наоборот — даже сильнее, чем О’Хара.

— Мне и так уже надоело слушать, как люди критикуют тебя, дорогая, — сказала Мелани, — а эта капля переполнила чашу, и я намерена кое-что предпринять. А ведь все потому, что люди завидуют тебе из-за твоего ума и успеха. Ты сумела преуспеть там, где даже многие мужчины потерпели крах. Только не обижайся на меня, дорогая. Я ведь вовсе не хочу сказать, что ты в чем-то перестала быть женщиной или утратила женскую прелесть, хотя многие это утверждают. Ничего подобного. Просто люди не понимают тебя и к тому же не выносят умных женщин. Однако то, что ты — умная и так преуспела в делах, не дает людям права говорить, будто вы с Эллин… Силы небесные!

Она произнесла это так пылко, что в устах мужчины это звучало бы как богохульство. Скарлетт смотрела на нее во все глаза, напуганная столь неожиданным взрывом.

— И еще являются ко мне со своей грязной ложью — и Арчи, и Индия, и миссис Элсинг! Да как они посмели? Миссис Элсинг, конечно, тут не было! У нее действительно не хватило мужества.

Но она всегда ненавидела тебя, дорогая, потому что ты пользовалась большим успехом, чем Фэнни. И потом она так взбесилась, когда ты отстранила Хью от управления лесопилкой. Но ты была абсолютно права. Он совершенно никчемный, неповоротливый, ни на что не годный человек! — Так Мелани одной фразой расправилась с товарищем детских игр и ухажером дней юности. — А вот за Арчи я виню себя. Не следовало мне давать этому старому негодяю приют. Все мне об этом говорили, но я не слушала. Ему, видите ли, не нравится, дорогая, что ты пользуешься трудом каторжников, но кто он такой, чтобы критиковать тебя? Убийца — да к тому же убил-то он женщину! И после всего, что я для него сделала, он является ко мне и говорит… Да я бы нисколько не пожалела, если бы Эшли пристрелил его. Ну, словом, я его выпроводила с такой отповедью, что уж можешь мне поверить! И он уехал из города.

Что же до Индии, этого подлого существа! Дорогая моя, я, конечно, сразу заметила, как только увидела вас вместе, что она завидует тебе и ненавидит, потому что ты красивее ее и у тебя столько поклонников. А особенно она возненавидела тебя из-за Стюарта Тарлтона. Она ведь так сокрушалась по Стюарту.., словом, неприятно говорить такое о своей золовке, но мне кажется, у нее помутилось в голове, потому что она все время только о Стюарте и думает! Другого объяснения ее поступкам я не нахожу… Я сказала ей, чтобы она никогда больше не смела переступать порог этого дома, и если я услышу, что она хотя бы шепотом намекнет на подобную гнусность, я.., я при всех назову ее лгуньей!

Мелани умолкла, гневное выражение сразу сошло с ее лица, уступив место скорби. Как все уроженцы Джорджии, Мелани была страстно предана своему клану, и мысль о ссоре в семье разрывала ей сердце. Она секунду поколебалась, но Скарлетт была дороже ей, Скарлетт была первой в ее сердце, и, верная своим привязанностям, она продолжала:

— Индия ревновала меня к тебе, потому что тебя, дорогая, я всегда любила больше. Но она теперь никогда не переступит порога этого дома, моей же ноги не будет в том доме, где принимают ее. Эшли полностью согласен со мной, правда, то, что родная сестра сказала такое, чуть не разбило ему сердце…

При упоминании имени Эшли натянутые нервы Скарлетт сдали, и она разразилась слезами. Когда же она перестанет причинять ему боль? Ведь она-то думала лишь о том, чтобы сделать его счастливым, обезопасить, а всякий раз только ранила. Она разбила ему жизнь, сломала его гордость и чувство самоуважения, разрушила внутренний мир, его спокойствие, проистекавшее от цельности натуры. А теперь она еще и отторгла его от сестры, которую он так любит. Чтобы спасти ее, Скарлетт, репутацию и не разрушать счастья своей жены, ему пришлось принести в жертву Индию, выставить ее лгуньей, полубезумной ревнивой старой девой, — Индию, которая была абсолютно права в своих подозрениях и своем осуждении: ведь ни одного лживого слова она не произнесла. Всякий раз, когда Эшли смотрел Индии в глаза, он видел в них правду — правду, укор и холодное презрение, на какое Уилксы были мастера.

Зная, что Эшли ставит честь выше жизни, Скарлетт понимала, что он, должно быть, кипит от ярости. Он тоже, как и Скарлетт, вынужден теперь прятаться за юбками Мелани. И хотя Скарлетт понимала, что это необходимо, и знала, что вина за ложное положение, в какое она поставила Эшли, лежит прежде всего на ней, тем не менее.., тем не менее… Как женщина, она больше уважала бы Эшли, если бы он пристрелил Арчи и честно повинился перед Мелани и перед всем светом. Она знала, что несправедлива к нему, но слишком она была сама несчастна, чтобы обращать внимание на такие мелочи. На память ей пришли едкие слова презрения, сказанные Реттом, и она подумала: «А в самом деле — так ли уж по-мужски вел себя в этой истории Эшли?» И впервые сияние, неизменно окружавшее Эшли с того первого дня, когда она в него влюбилась, начало немного тускнеть. Черное пятно позора и вины, лежавшее на ней, переползло и на него. Она решительно попыталась подавить в себе эту мысль, но лишь громче заплакала.

— Не надо так! Не надо! — воскликнула Мелани, бросая плетение, и, пересев на диван, притянула к своему плечу голову Скарлетт. — Не следовало мне говорить об этом и так тебя расстраивать. Я знаю, каково тебе; мы больше никогда не будем об этом говорить. Нет, нет, ни друг с другом, ни с кем-либо еще, словно ничего и не было. Только… — добавила она, и в ее тихом голосе почувствовался яд, — я уж проучу Индию и миссис Элсинг. Пусть не думают, что могут безнаказанно распространять клевету про моего мужа и мою невестку. Я так устрою, что ни одна из них не сможет больше ходить по Атланте с высоко поднятой головой. И всякий, кто будет им верить или будет их принимать, — отныне мой враг. Скарлетт, с грустью представив себе долгую череду грядущих лет, поняла, что становится отныне причиной вражды, которая на протяжении жизни многих поколений будет раскалывать город и семью.

Слово свое Мелани сдержала. Она никогда больше не упоминала о случившемся при Скарлетт или Эшли. Да и вообще ни с кем этого не обсуждала. Она вела себя с холодным безразличием, которое мгновенно превращалось в ледяную официальность, если кто-либо хотя бы намеком смел напомнить при ней о случившемся. На протяжении недель, последовавших за приемом, который она устроила в честь Эшли, когда город лихорадило от сплетен и перешептываний, а Ретт продолжал таинственно отсутствовать и не было человека, который стоял бы от всего этого в стороне, — Мелани не щадила клеветников, поносивших Скарлетт, будь то ее давние друзья или родня. Причем она не говорила, а действовала.