Приключения в лесу - Хайтов Николай. Страница 21

Глава шестнадцатая

Джонде грозит смерть

Мы уже говорили о том, что дракон взревел во второй раз в ту самую минуту, когда Сабота и его преследователи ворвались в коридор, который вёл к «Зале расправ».

Почему же ревел дракон?

Потому что он был голоден, а голоден он был потому, что Волопас, который накануне погнал ему телят, отдал дракону только одного телёнка, а двух других увёл в лес, зарезал и зажарил для себя самого.

— Хоть раз в жизни вдосталь поесть телятинки!

Как вы помните, боярин, чуть заслышав драконов рёв, распорядился отвести чудищу предназначенную ему жертву — красавицу Джонду.

Воля боярина была бы тотчас исполнена, если бы капитан стрелков, который побежал передать этот приказ страже, не выпил утром молока. И теперь он затеял драку с капитаном копьеносцев — они давно таили вражду друг к другу из-за того, что каждому хотелось быть Главным Капитаном боярского войска. Напрасно посланный боярином стражник метался по двору крепости и звал:

— Капитан стрелко-о-ов! Капитан стрелко-о-ов! К боярину!

Джонда в это время стояла на площади перед крепостью и ждала.

Она походила на боярышню: стройный стан облегала одежда из белого льна, расшитая жёлтыми и красными шнурами, золотые волосы были расчёсаны на пробор. Глаза были скрыты длинными ресницами, и неизвестно было, волнуется ли она. Но грудь её дышала ровно. Нет, девушка спокойно ожидала своей участи!

— Страшно тебе? Жалко небось с жизнью расставаться! — от души жалели женщины бедняжку.

Но Джонда отвечала:

— Нет! Когда мужчины трусы, жить не хочется!

Стерегли Джонду Бранко и Стелуд. Жители селения сидели на расстоянии двух копий от них, понурив головы. И дед Панакуди тоже сидел тут. Только смотрел он не в землю, а на боярский замок, смотрел и покусывал кончики усов — верный признак, что старика терзает тревога. А причина для тревоги была, да ещё какая! От Саботы никаких вестей! Правда, окно в боярских покоях было закрыто, и Калота, вопреки своему обыкновению, ещё не показывался; стражники на крепостных стенах как-то уж слишком суетливо сновали туда и сюда, а Главные ворота всё ещё не открывались, хотя солнце давно встало. Все это говорило о том, что в крепости творится неладное. Однако она стояла целая, невредимая, высокая, неприступная, уставившись зубцами стен в самое небо. Как поверить, что эту твердыню можно каким-то чудом разрушить или затопить? Даже если Сабота проберётся к потайной преграде, как он откроет её? Куда вероятней, что юноша погибнет и та же печальная участь постигнет и Джонду…

Панакуди горестно вздохнул и пощупал у себя за поясом, проверяя, на месте ли баночка с жиром. Да, на месте. Дело в том, что дед Панакуди долго думал над тем, как спасти Джонду в случае, если Саботу постигнет неудача. И вот что он придумал: он попросит разрешения проститься с девушкой и, гладя её по голове, незаметно смажет ей волосы хорьковым жиром. А у хорькового жира, как известно, запах до того невыносимый, что даже голодные волки нос воротят, а уж дракон и подавно!

Размышления старика были прерваны рёвом, на этот раз ещё более оглушительным, чем прежде. Значит, дракон вылез из пещеры и направляется к селению.

Крестьяне в ужасе кинулись прятаться — кто за ближние скалы, кто в лес. А перепуганные стражники поглядывали на Главные ворота, ожидая боярского приказа. Но ворота не открывались.

Панакуди сжимал в руке баночку с мазью и беззвучно шептал: «О небо! О громы небесные! Помогите доброму, умному юноше! Если есть в вас хоть капля милосердия, спасите его! Ради всех нас спасите! Сделайте шею его твёрже дерева, чтобы палачи не могли отсечь ему голову! Защитите панцирем его грудь, чтобы копья не могли пронзить её! Сделайте его резвее серны и напористей вепря, чтобы смог он избежать всех опасностей! Сделайте это, силы небесные, и я принесу вам в жертву трёх самых жирных своих баранов!»

Так молился дедушка Панакуди, пока дракон, не переставая реветь, полз к селению, пока стражники нетерпеливо поглядывали на Главные ворота в ожидании условного знака, а Сабота мчался к «Псовой зале» в развевающемся плаще боярского воина и с алебардой в руке.

Глава семнадцатая

Вперёд, вперёд, с алебардой в руке!

Когда пятеро воинов ворвались в залу, боярские псари — здоровенные, вооружённые железными крюками и палицами — сидели и распивали вино. Увидев незнакомых людей, они вскочили, чтобы остановить их.

— Прочь! Мы преследуем преступника! — вскричали воины. — Прочь с дороги!

«Дорога» представляла собой узкие мостки, проложенные через залу из одного конца в другой. Мостки были высокими, так что псы, даже подпрыгнув, не могли достать проходящих. В бессильной ярости они подгрызли деревянные опоры под мостками, и, когда там проходило больше двух человек, мостки раскачивались.

— Скажите тайное слово! — требовали псари.

— Смеют ли псари преграждать дорогу благородным боярским воинам, которые преследуют преступника? — крикнул Сабота и обрушил свою алебарду на голову одного из псарей.

Псари не остались в долгу: пырнули одного из воинов крючьями. Воины отступили, но ненадолго. Выставив копья, они снова ринулись вперёд и достигли середины мостков. Мостки прогибались, качались из стороны в сторону, но воины продолжали напирать. Затрещали деревянные опоры. Сабота понял, что если мостки рухнут, то даже перец не спасёт его.

«О небо, кажется, пришёл мой конец!» — подумал юноша, поднял кверху глаза и увидал, что над самой головой у него свисает с потолка толстый канат с крюком на конце. То был канат «Ста смертей»: боярские палачи подвешивали на том крюке осуждённых. Несчастные раскачивались, в одной пяди от них скалила клыки пёсья свора, и они прощались с жизнью не один раз, а сто, если не больше. Этого Сабота, конечно, не знал, но он мгновенно смекнул, что канат может спасти его. Подпрыгнув, ухватился за него, и в ту же минуту мостки под тяжестью дерущихся переломились и рухнули.

По душераздирающим воплям и громкому лаю Сабота понял, что внизу творится нечто страшное. Но и сам он раскачивался в опасной близости от разинутых собачьих пастей.

Свирепые псы, приученные гоняться за жертвами, подвешенными на канате, прыгали, пытаясь укусить Саботу. Один огромный пёс вцепился в его царвул и повис. Кто знает, что стало бы с юношей, если бы завязки царвула не лопнули. Это спасло Саботу. Но теперь канат раскачивался так сильно, что ещё немного — и юноша разбился бы о стену. В этот страшный миг смекалка вновь выручила его. Сабота сообразил, что, если раскачаться посильнее, можно спрыгнуть на той стороне пропасти.

Так он и сделал. Раскачался, полетел, выпустил канат и смело спрыгнул у ступеней следующей залы — она называлась «Змеиной».

Не оборачиваясь, взбежал он по ступеням и подошёл к двери.

— Посланец боярина! Откройте! — закричал он, стараясь придать голосу внушительность, и заколотил кулаком в дверь.

Одна из створок медленно приоткрылась, в щели показалась голова и необыкновенно толстая шея. Это был укротитель змей.

— Знак! — произнёс укротитель.

— Вот он! — Сабота снова сунул руку в свою торбу, и не успел тот понять, что происходит, как в лицо ему полетела пригоршня горького перца. Укротитель взвыл, но Сабота ударил его обухом алебарды, и он упал навзничь у раскрытой двери.

Юноша проворно перешагнул через него и вбежал в залу, не забыв, по совету деда Панакуди, накинуть плащ убитого на алебарду и выставить это чучело перед собой. Уже через несколько секунд ему стало ясно, отчего эта зала называется «Змеиной»: со всех сторон слышалось тихое злобное шипение.

Сабота застыл, не смея шевельнуться. Вдруг две змеи выросли, словно из-под земли, и с тихим шипением вонзили в плащ своё ядовитое жало. Он сунул руку за спасительным перцем, но змеи исчезли так же внезапно, как и появились. Дожидаться, пока они покажутся снова? Время было дорого. Значит, надо подманить их чучелом. Но попадёт ли перец в цель с такого большого расстояния? Есть у змей веки или нет? И ослепит ли их перец?