Русские богатыри (сборник) - Карнаухова Галина. Страница 30

Ну что поделаешь? Пошли названые братья к синему морю. Они день идут и месяц бредут. Они год шагают и другой провожают. Истомились, устали, изголодались.

Вдруг летит ястреб. Иван-царевич схватил тугой лук:

– Эх, ястреб, я тебя застрелю да с голоду сырым съем.

– Не ешь меня, Иван-царевич, в нужное время я тебе пригожусь.

Видит Булат-молодец: бежит медведь.

– Эх, Мишка-медведь, я тебя убью да сырым съем.

– Не ешь меня, Булат-молодец, в нужное время я тебе пригожусь.

Пошли дальше. Дошли до синего моря, глядь – на берегу щука трепещется.

– А, щука зубастая, попалась! Мы тебя сырком съедим!

– Не ешьте меня, молодцы, лучше в море бросьте! В нужное время я вам пригожусь.

Вдруг синее море всколыхнулось, взволновалось, стало берега заливать. Налетела волна высокая, вынесла на берег дубовую колоду. Прибежал медведь, поднял колоду да как хватит оземь – колода развалилась, вылетела оттуда утка и взвилась высоко-высоко. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ястреб, поймал утку, разорвал её пополам. Выпало из утки яйцо – да прямо в море. Тут подхватила его щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-царевичу. Царевич положил яйцо за пазуху, и пошли молодцы к Кощею Бессмертному. Приходят к нему во двор, и встречает их Ненаглядная Красота, горько плачет, Ивана-царевича целует, к плечу припадает, Булата-молодца обнимает. А Кощей Бессмертный сидит у окна и ругается:

– Хочешь ты отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе, царевичу, живому не быть.

– Ты сам у меня невесту отнял.

Вынул Иван-царевич из-за пазухи яйцо, показал Кощею:

– А это что?

У Кощея свет в глазах помутился; тотчас он присмирел, покорился.

Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку – Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Булат-молодец подхватил яйцо да и смял совсем – тут Кощею и смерть пришла. Взяли на конюшне трёх лошадей и в путь отправились.

Долго ли, коротко ли они ехали – настигла их тёмная ночь. Раскинули они белый шатёр. Ненаглядная Красота в шатре легла, Иван-царевич у порога спит, Булат-молодец на карауле стоит. Ополночь прилетели двенадцать голубиц, ударили крыло в крыло и закричали громким голосом:

– Ну, Булат-молодец да Иван-царевич! Убили вы нашего брата, увезли нашу невестушку, не будет и вам добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести свою собаку любимую – она вырвется у псаря и разорвёт царевича. А кто это слышит да ему скажет, станет по колено каменный.

Только прокричали и прочь улетели – налетели двенадцать воронов:

– Не будет вам, молодцы, добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести своего любимого коня – и убьёт конь царевича до смерти. А кто это слышит да ему скажет, тот будет по пояс каменный.

Только прокричали – наползли шипучие гады:

– Погладит царевич любимую корову, а та его забодает, убьёт до смерти. А кто это слышит да царевичу скажет, тот весь будет каменный.

Уползли гады восвояси, а Булат-молодец стоит и горькие слёзы льёт.

Утром-светом поехали дальше. Долго ли, коротко ли – приехал царевич домой и женился на Ненаглядной Красоте. Вот неделя прошла. Говорит царевич молодой жене:

– Покажу я тебе мою любимую собаку.

Булат-молодец взял свою саблю и стал у крыльца. Вот ведут собаку: она вырвалась у псаря, прямо на крыльцо бежит, а Булат махнул саблей, разрубил собаку пополам. Иван-царевич на него разгневался, да за старую службу промолчал – ничего не сказал.

На другой день приказал царевич вывести своего любимого коня. Конь перервал аркан, вырвался у конюха, поскакал прямо к золотому крыльцу. Тут Булат-молодец выхватил саблю острую, отрубил коню голову. Тут Иван-царевич сильно разгневался, приказал было схватить его и повесить, а Ненаглядная Красота не дала:

– Старую службу вовек не забудь. Кабы не он, ты бы меня никогда не достал.

На третий день приказал Иван-царевич привести любимую корову, а Булат-молодец и ей голову срубил.

Тут Иван-царевич так разгневался, что никого и слушать не стал, позвал палача срубить голову Булату-молодцу.

– Ах, Иван-царевич, Иван-царевич! Коли ты хочешь меня казнить, так лучше я сам помру. Позволь только три речи сказать.

Рассказал Булат-молодец, как прилетели двенадцать голубиц и что ему говорили, – и окаменел по колено. Рассказал про двенадцать воронов – окаменел по пояс. Рассказал про двенадцать гадов – стал белым камнем горючим.

Горько плакал Иван-царевич, лила слёзы Ненаглядная Красота. Поставили они белый камень в особой горнице, каждый день ходили туда и горько плакали.

Много прошло годов.

Как-то плакал Иван-царевич над белым камнем горючим и вдруг слышит из камня голос:

– Что ты плачешь, рыдаешь?! Мне и так тяжело.

– Как мне не плакать! Верного друга я сгубил.

– Можешь, Иван-царевич, меня спасти: есть у тебя двое любимых детей, отведи их в лес дремучий лютым зверям на съедение.

Закручинился Иван-царевич. Рассказал он обо всём, что слышал, Ненаглядной Красоте. Потужили они, погоревали, горько поплакали, завели своих милых детушек в дремучий лес, там оставили. Приехали домой и видят: стоит перед ними Булат-молодец, краше прежнего. Обнимают его муж с женой, радуются, а сами горькие слёзы роняют.

– Что? Аль жалко любимых детушек?

– Жаль, Булат-молодец, да перед тобой душа чиста.

– Не горюйте, – говорит Булат-богатырь, – раньше времени. Пойдём-ка в лес, поглядим, что там с детками делается.

Пошли они в лес и видят: спят ребята под кустиком, а матушка-медведица их тёплым мхом укрывает, а лиса от них мух отгоняет. Живы-здоровы детки любимые!

Ох, и был тут пир на весь мир – три дня, три недели, три месяца.

Золотые руки [1]

Жили-были семь братьев, семь Симеонов – семь работничков.

Ладные да статные, до дела хваткие, руки золотые. Идут как-то раз Симеоны по полю, пашню пашут, хлеб сеют.

В ту пору ехал мимо царь с воеводами, глянул на поле, увидал семь работников, удивился.

– Что, – говорит, – такое? На одном поле семь пахарей росту одинакового и все на одно лицо. Разузнайте, кто такие эти работнички.

Побежали слуги царские, привели к царю семь Симеонов – семь работничков.

– Ну, – говорит царь, – отвечайте: кто вы такие и какое дело делаете?

Отвечают ему молодцы:

– Мы семь братьев, семь Симеонов – семь работничков. Пашем мы землю отцовскую и дедову, и каждый своему ремеслу обучен.

– Ну, – спрашивает царь, – кто какому ремеслу обучен?

Старший говорит:

– Я – Симеон-кузнец, начну ковать – только цветы золотые с наковальни летят, малиновым звоном звенят! Могу сковать и столб – от земли аж… до неба!

– Я, – говорит второй, – Симеон-плотник, неуклюж, но дюж, могу корабль построить.

– А я, – третий говорит, – Симеон-мореход, тот, что по воде корабли ведёт.

– А я, – говорит четвёртый, – Симеон-звездочёт. Звёзды считаю, ни одной не потеряю.

– А я, – пятый говорит, – Симеон-стрелец, на лету и муху из лука бью.

– А я, – говорит шестой, – Симеон-хлебороб, за один день вспашу, и посею, и урожай соберу, и колоска не уроню.

– А я, – говорит седьмой, – Симеон-певец, на дуде игрец, да так сыграю, что всех вас развеселю.

Тут вывернулся воевода царский:

– Ой, царь-батюшка! Работнички нам надобны, а плясуна-игреца вели прочь прогнать! Такие только зря хлеб едят да квас пьют!

– Пожалуй, – говорит, царь.

А Симеон-младшенький, тот, что дудочник да песенник, поклонился царю и говорит:

– Дозволь мне, царь-батюшка, моё дело показать, на дудочке песенку сыграть?

– Что ж, – говорит царь, – сыграй напоследок да и вон из моего царства!

Взял Симеон-младшенький дудочку, из берёсты резанную, поднёс к губам, заиграл плясовую русскую!