Опасное лето ( илл.) - Янссон Туве Марика. Страница 11
— И верно, — удивилась она, — совсем не обязательно их приглашать, если всем это не доставляет удовольствия. Правда?
— Конечно, не обязательно, — поддержала фрекен Снорк.
— И никто не огорчится, если отныне и до конца своих дней я буду приглашать к себе в гости, на праздники, всех, кого захочется пригласить. Даже не родственников?
— Никому и в голову не придет огорчаться, — заверил ее Муми-тролль.
И Филифьонка просияла, словно сбросила с души огромную тяжесть:
— И как же все просто! И как прекрасно! Впервые в жизни я повеселюсь в день летнего солнцестояния. Отметим его на славу! Ах, до чего же вы милые, что придумали такой интересный праздник!
День летнего солнцестояния получился настолько интересным, что Филифьонка и мечтать об этом не могла.
— Выпьем за папу и маму! — сказал Муми-тролль и осушил свой стакан. (В эту самую минуту Муми-папа на борту своего плавучего театра предложил тост за своего сына. «За возвращение Муми-тролля! — торжественно произнес он. — За фрекен Снорк и малютку Мю!»)
— А теперь давайте разожжем костер в честь праздника, — предложила Филифьонка.
Она загасила лампу и сунула в карман спичечный коробок.
Небо было такое светлое, что можно было разглядеть каждую былинку. Над верхушками елей, там, куда только что закатилось солнце, замешкалась в ожидании следующего дня алая полоска.
Филифьонка, Муми-тролль и его подружка побрели через примолкший лес и вышли на заливные луга, где белая ночь казалась еще светлее.
— Чем это так странно пахнет? — удивилась Филифьонка. И в самом деле: от луга едва ощутимо тянуло горелой резиной, наэлектризованная трава потрескивала.
— Пахнет хатифнаттами, — принюхавшись, определил Муми-тролль. Но почему они здесь, ведь обычно они все отправляются в морское путешествие. Правда?
Тут фрекен Снорк обо что-то споткнулась.
— ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ! — прочитала она. — Ой! Глядите, здесь полно табличек, которые, видно, никому не нужны.
— Значит, теперь все разрешается? — воскликнула Филифьонка. — Ну и ночь! А не сжечь ли нам запретительные таблички! Сложим из них праздничный костер да и спляшем вокруг него, пока все не сгорят?
И летний костер запылал! Огонь с ревом набрасывался на надписи: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПЕТЬ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СОБИРАТЬ ЦВЕТЫ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ!
Весело потрескивая, он пожирал большие черные буквы, и снопы искр взметались к бледному небу. Густой дым клубами вился над полями и белыми космами зависал в воздухе. Филифьонка запела, разгребая веткой горящие угли. А потом даже танцевала у костра, точнее переваливалась с ноги на ногу и приговаривала:
— Никаких дядюшек! Никаких тетушек! Никогда, никогда! Вимбели-бамбели-бю!
Муми-тролль и фрекен Снорк сидели рядышком, любуясь костром.
— Как ты думаешь, что делает в эту минуту моя мама? — спросил Муми-тролль.
— Как и мы — празднует, — ответила фрекен Снорк.
Запретительные таблички догорали, расшвыривая фейерверки искр, а Филифьонка кричала:
— Ура!
— Я совсем засыпаю, — признался Муми-тролль. — Значит, нужно собрать девять разных цветочков?
— Девять, — прошептала фрекен Снорк, — и поклянись, что не произнесешь ни слова.
Муми-тролль торжественно кивнул головой. Он сделал несколько выразительных жестов, означавших «спокойной ночи, увидимся завтра утром», и зашлепал по мокрой от росы траве.
— Я тоже хочу собирать цветы, — сказала Филифьонка. Она выскочила прямо из дыма, вся в саже, но довольная.
— Я тоже хочу с вами ворожить. Сколько ты знаешь колдовских заклинаний?
— Я знаю только одно страшное колдовство, — прошептала фрекен Снорк. — Но это колдовство такое страшное, что у него даже нет названия.
— Сегодня ночью я способна на что угодно, — заявила Филифьонка и горделиво звякнула колокольчиком.
Фрекен Снорк огляделась по сторонам.
Затем она наклонилась и прошептала Филифьонке в самое ухо:
— Сначала надо прокружиться семь раз вокруг себя, бормоча заклинание и сильно-сильно топая. Затем, пятясь, надо добраться до колодца и заглянуть в него. Тогда, может, и увидеть суженого, ну, знаешь, того, на ком ты женишься!
— А как его оттуда вытащить? — Филифьонка была потрясена.
— Фу ты, так там же только лицо, — пояснила фрекен Снорк. — И даже не лицо, а отражение лица! Но сначала надо собрать девять разных цветочков. Раз, два, три! И если сейчас скажешь хоть одно слово, ты никогда не выйдешь замуж!
Костер медленно догорал, превращаясь в тлеющие угли, над полями уже носился розовый утренний ветерок, а фрекен Снорк и Филифьонка все еще собирали свои волшебные букеты. Иногда они посматривали друг на друга и смеялись, потому что это не запрещалось. И вдруг они увидели колодец.
Филифьонка пошевелила ушами. У фрекен Снорк от страха побелела мордочка.
Чтобы как-то справиться со страхом, они принялись что-то бормотать и выписывать круги, притопывая ногами. Седьмой круг был самым долгим, потому что им стало по-настоящему жутко. Но если уж ты начал ворожить в Иванову ночь, то надо продолжать, иначе неизвестно, чем все это может обернуться.
С бьющимся сердцем, пятясь, подошли они к колодцу и остановились.
Фрекен Снорк взяла Филифьонку за лапу.
Солнечная полоска на востоке стала шире, а дым от костра окрасился в нежно-розовый цвет.
Разом наклонившись, они заглянули в колодец.
Они увидели самих себя, край колодца и посветлевшее небо.
Дрожа, они решили все-таки подождать. Они ждали долго.
И вдруг — нет, даже страшно сказать! — вдруг чья-то огромная голова вынырнула рядом с их отражением в воде! Голова какого-то хемуля!
О, это был злой и ужасно уродливый хемуль! Да еще в полицейской фуражке!
В тот самый миг, когда Муми-тролль срывал свой девятый цветок, он услышал отчаянный крик. Прибежав на крик, он увидел огромного хемуля, которой одной лапой тряс фрекен Снорк, а другой — Филифьонку.
— Ну теперь вы все трое угодите в кутузку! — кричал Хемуль. — Поджигатели! Морровы дети! Попробуйте только сказать, что это не вы сорвали все таблички и сожгли их. Попробуйте, если посмеете!
Увы, они ничего не могли сказать! Ведь они поклялись, что до самого рассвета никто не произнесет ни слова!
Восьмая глава
О том, как пишут пьесу
Страшно подумать, что было бы, если бы Муми-мама, проснувшись в день летнего солнцестояния, узнала, что Муми-тролль сидит в тюрьме… Или если бы кто-нибудь рассказал Мюмле, что ее младшая сестренка, замотавшись в ангорскую шерсть, спит в шалаше из еловых веток, который соорудил Снусмумрик…
Но ничего этого они не знали, и им оставалось только одно: надеяться на лучшее. Ведь на их долю выпало так много приключений, куда больше, чем на долю любой другой семьи, и все в конце концов обходилось…
— Малышка Мю привыкла сама заботиться о себе. Я больше беспокоюсь о тех, кто ненароком окажется рядом с ней, — сказала Мюмла.
Муми-мама выглянула из окна. Шел дождь.
«Только бы они не простудились», — подумала она и осторожно уселась на кровати. Это была вынужденная предосторожность. После того, как они сели на мель, пол перекосило, и Муми-папе пришлось прибить мебель к полу гвоздями. Хуже всего приходилось во время еды, потому что тарелки норовили скатиться на пол, а когда их пытались прибить к столу гвоздями, они раскалывались. У всех было такое чувство, будто они постоянно, занимаются альпинизмом, потому что приходилось ставить ноги неодинаково — одну выше, а другую — чуть ниже. Муми-папа стал даже опасаться, что ноги у детей начнут расти неодинаково. Но Хомса утверждал: если ходить взад-вперед, то ноги непременно выравняются.