Андрейка и лодырь Ромашка - Третьяков Юрий Федорович. Страница 5

— Да я шел… Вижу: что это за такая девочка красивенькая живет… Подошел посмотреть, а она…

— Мальчишки, не трожьте его! — распорядилась Лиса, прихорашивая волосы. — Лучше отпустите…

Но военный карапуз, воинственно суя во все стороны кулаками, заорал:

— Не пускать!!

Да и Носарю, видно, неохота было просто взять да и отпустить шапкинского, раз уж попался, и, подумав, он велел:

— Рассказывай свою автобиографию!

— Да я… одним словом… из цирка! — ни с того ни с сего ляпнул Андрейка.

Тюковские так удивились, что даже бросили Андрейку держать, а сам Носарь разинул рот.

— Врешь! — злобствовал Кенгура. — Как ты можешь быть из цирка, когда сам только сейчас сказал, что из Шапкина? Где у вас там цирк?

— Да я там временно проживаю… — выкручивался Андрейка. — А в цирке состою… клоуном не клоуном, а так… комиком небольшим… Я ведь большой чудак числюсь!

Дальше Андрейка пошел заливать уже напропалую:

— Пока еще по малолетству только приучаюсь… Не каждый день, само собой… Одним словом… меня назначили с обезьянятами играть!

— Чего врешь! Какие еще обезьянята?

Носарь просто обалдел, и другие тоже.

— Маленькие… Такие вот… — показал Андрейка. — Большие-то обезьяны повседневно выступают: репетиции у них, то, се… Требуется мальчишка с маленькими побыть… играть с ними, чтобы не соскучились! Я от них кое-чему подучиваюсь, они от меня… Они ведь какие смешные! Ну просто укатаешься, если кого бы пустить поглядеть!..

— А как туда принимают? — с завистью спросил Носарь.

— По знакомству, конечно… У нас там родня работает… дядя двоюродный! Могу поговорить: мне заместитель требуется. Вы тут пока думайте… а я пока пойду… ждут!

Андрейка, в последний раз улыбнувшись Рыжей Лисе и всем остальным, зажал свой портфель под мышкой и деловой походкой отправился прочь…

— Эй… погоди! — окликнул его растерянный Носарь.

— Да некогда же! — ответил Андрейка, убыстряя шаги. — И так запаздываю!..

— Стой, тебе говорят!

До тюковских дошло, что Андрейка заговорил им зубы, обдурил, и они с воплями и гиканьем кинулись вдогонку.

Андрейка припустил вдоль улицы, будто мустанг-иноходец. У кого бывает скорость больше: у того, кто догоняет, или кто спасается? Конечно, кто спасается, потому что в это время происходит прибавление сил во много раз!

Тюковские гнались вяло: возможно, незадолго до Андрейки они уже гоняли кого-то другого и уморились…

Самому Носарю, правда, удалось на секундочку настичь Андрейку и ткнуть в шею небольно, отчего настроение у него сразу улучшилось, и он отстал. Зато Андрейка поднажал еще!

Проезжавший на возу с ящиками веселый дядька сперва заорал:

— Бей его, я его знаю!

Потом окликнул тюковских:

— Эй! Вы чего?

— Шапкинского гоняем! — объяснил Носарь, останавливаясь.

— А чего он наделал?

— А так… Ходят тут… шапкинские!

И Носарь повернул назад. Вполне вероятно, он все-таки не хотел обострять отношения с Андрейкой, надеясь, что когда-нибудь Андрейка пустит его поглядеть на обезьянят.

Самым злым и азартным оказался Кенгура, которому раза три удалось-таки приблизиться к Андрейке, чтобы достать его кулаком по затылку и по спине… При этом он злопамятно восклицал:

— Покривляешься у меня! Покривляешься!

Не соображал, что у Андрейки спина и голова крепкие, как камень: ему нипочем, а Кенгура небось все кулаки себе расколотил, разгорячился до чего! Так ему и надо, правильно его Кенгурой прозвали, Кенгура и есть!

Да еще бежал, не отставая, военный карапуз и в восторге от происходящих событий размахивал над головой своей саблей, вскрикивая:

— Лови! Лови! Лови!..

В конце концов и они отстали.

Скрывшись в тихом, спокойном месте, за базарными ларьками, Андрейка немного отдохнул и осмотрел свой костюм, который тоже почти не пострадал. Если разобраться, что плохого сделал он этому Кенгуре? Наоборот, рассмешил всех… Все прямо укатались: статуя, а вдруг заржала и убежала! На что уж Полина имела на Андрейку зуб, и то, когда его тащила, было видно, что вот-вот засмеется, но неудобно перед Андрейкой, сдержалась, а потом, наверно, ушла куда-нибудь и каталась там! А без Андрейки Кенгура так и простоял бы столбом, как дурак. Дурак он и есть. А на настоящую статую ничуть не похож: разве такие маленькие статуи бывают? И моргал вдобавок… А когда он припомнил, как не растерялся и заговорил тюковским зубы, применив военную хитрость, повеселел еще больше. А припомнив, что Яношик постоянно попадал в такие переделки, потому что гайдуцкая жизнь тем и отличается от обыкновенной, что гайдука все время ловят, Андрейка и совсем развеселился.

Заметив, что под стенкой колхозного универмага стоит беспризорное ведро с жидкой известкой и широкой, как веник, кистью, а вдоль всего здания тянется асфальтированный тротуар, ровный и гладкий, Андрейка сразу догадался, что можно сделать для полного посрамления Кенгуры.

Обмакнув кисть в ведро, он начал писать по асфальту громадными буквами: «Кенгура — дурак набитый». Но немного не рассчитал — сделал буквы чересчур большими, стараясь, чтобы надпись была видна даже с самолета, ежедневно летавшего из области в район, и пассажиры из других мест, пролетая над Тюковкой, могли прочитать ее и узнать, кто живет в Тюковке. Известки не хватило, получилось только «Кенгура — дура…». Впрочем, если перенести ударение, будет тоже неплохо — такое маленькое стихотворение, всего из двух слов…

Поставив ведро с кистью на место, Андрейка слазил по пожарной лестнице на крышу универмага, чтобы взглянуть сверху, как надпись будет читаться с самолета: с крыши хорошо читалось, а с самолета будет еще лучше!

После этого он походил по крыше, всю ее обсмотрел и полюбовался с высоты на Тюковку, которая вся была как на ладони. И та улица виднелась, где живут Носарь с остальными, только их самих не видно: может, думают, куда теперь Андрейка делся? Наверно, убежал со страху к себе в Шапкино… А он вот где оказался! Как Яношик в Моравских горах, стоит на вышине и все стороны вдаль озирает.

Андрейка присел у трубы и начал думать, что Яношика никогда бы не поймали, не пойди он к той ведьме, которая украла у него волшебный пояс и подсыпала под ноги гороху, чтобы поскользнулся… И, наверно, у него не было собаки, а то она не позволила бы жандармам незаметно подкрасться. А может, собака в тот раз оставалась в лесу сторожить Яношиково имущество…

Тут Андрейка вспомнил про свою собаку: он себе по крышам разгуливает, а она там дожидается. Он поспешно слез с универмага и припустился к тому месту, где должна ждать собака.

Хоть Андрейка и опоздал, но собака не ушла, дожидалась: верила, что за ней придут!

…А когда они с собакой вышли из опасных тюковских улиц, да очутились в родном знакомом лесу, да вырыли из-под листьев свою валашку, тут все пошло иначе! Тут уж никакая Носарева шайка, хоть в сто человек, не могла Андрейку окружить, потому что он сам их всех окружил. Появлялся со всех сторон, выскакивал из-за каждого куста и дерева, атаковал с валашкой в руке, бился на кулаках, разгромил всех и вогнал прямо в панику. И, наконец, взял всех в плен, а собака помогала отыскивать спрятавшихся и тоже приводила в плен. Всех побежденных в честном бою противников Андрейка милостиво отпустил, заключив с ними мир на вечные времена, а Носаря и еще некоторых принял к себе в гайдуки, так как они очень просились. Только одного Кенгуру не отпустил. С ним много было возни. Трусливый Кенгура сто раз убегал и все возвращался, никак уняться не мог, но верная собака, только покажешь ей в ту сторону: «Кенгура!», с лаем бросалась, хватала его, сваливала наземь и отдавала в руки Андрейке. Прямо всего изодрала, и Андрейка подбавил, даже противно смотреть. Вел он себя трусливо и унизительно, как подобает такому злопамятному и глупому человеку… А через стену замка на них поглядывала Рыжая Лиса и прихорашивала свои красивые волосы…

Возни с Кенгурой было много, и бои продолжались до тех пор, пока солнышко пошло на снижение, тени далеко протянулись, и скоро должен был прийти с работы отец.