Волшебное наследство - Ржезач Вацлав. Страница 16

— Отец, отец! — молит над ухом мастера тоскливый голос, но мастер повторяет с несокрушимой твердостью:

— Я поступлю, как решил. Правое дело должен отстоять либо я, либо еще кто-нибудь. Наш долг — бороться за справедливость и за свою свободу. Иначе нам не жить. И мы победим, мой мальчик, верь в это, как верю я.

И, не дожидаясь ответа, мастер Войтех зашагал по темному коридору. Некто незримый двинулся за ним следом, мастер чувствовал это и знал, что это не охранники. По пути он касался дверей других камер, за которыми раздавались бряцание цепей и стенания. Он с радостью отпер бы эти двери, да не знал как. Впрочем, он верил, что для всех несчастных — если это не злодеи — наступит день, когда они вновь увидят солнце и свободу. Он почти бежал по неровной дороге, насколько позволяла окружающая тьма. Вероятно, это был сон, хотя до чрезвычайности похожий на реальность. Мастер торопился, спешил скрестить взгляд с негодяем, задушившим свободу города Дом и объявившим себя единственным и неограниченным его властелином.

На какой-то миг потеряв уверенность, где же это происходит — во сне или наяву, не сошел ли он с ума, — шапочник спросил наугад:

— Ты еще здесь, Вит?

И голос возле его уха ответил:

— Да, отец. Я иду с тобой.

И тут далеко позади в глубине темного коридора послышались вопли тюремщика:

— Держите его! Он убегает! Ловите, ловите!

В коридоре узилища эхо разнесло глухие удары и крики сотен страшных, скрипучих и хрипящих, воющих и молящих, голосов. Они просили:

— Отвори и наши двери! Выпусти нас тоже! Свободу! Свободу!

Но мастер Войтех не обращал на эти голоса никакого внимания. Он торопился предъявить свой счет герцогу, после чего город Дом обрел бы свободу.

Глава X

В конце коридора заструился свет, и мастер оказался на узкой, крутой и скользкой лестнице. Вступив на первую ступеньку, он сразу вспомнил, что вчера на этой лестнице его сильно толкнули, так что он упал и прокатился до самого низу; лестница была бесконечно длинной, и все-таки каким-то чудом он отделался всего лишь несколькими ссадинами, даже сознания не потерял. Зато тем суровее обошлись с ним здесь, внизу.

Лестница выводила к переходу в замок, откуда начиналась уже другая, парадная лестница, ведшая к герцогским покоям. По обеим сторонам ее стояла стража. При виде солдат шапочник остановился в нерешительности. Слишком горек был опыт его общения с ними, и уже один взгляд на них невольно вызвал у него трепет и страх. Но голос, прозвучавший возле самого его уха, сказал очень тихо, так, чтобы слышно было только ему;

— Не останавливайся, отец, иди вперед. Они ничего не могут тебе сделать.

Шапочник расправил свои не слишком широкие плечи и, странный, смешной и страшный одновременно, весь в синяках и ссадинах, стал подниматься по ступенькам с достоинством и гордостью посланника неведомого, но могущественного государя. Вид его настолько ошеломил солдат, что они застыли на местах будто вкопанные, выпучив глаза и разинув рты.

Первым опомнился их предводитель и поднял крик:

— А где же стражники, которым приказано его сопровождать? Схватить его немедленно!

Шапочник замер на середине лестницы, но голос, тихий, словно звучавший изнутри его души, произнес:

— Не бойся, отец. Охранники не смогут сойти со своих мест.

Шапочник все-таки подождал немного, глядя, как они дергаются, словно кто прибил их ступни к полу, как размахивают руками и чертыхаются, не в состоянии сделать ни шагу. Их начальнику — тот стоял где-то на верхней ступеньке — тоже приходилось туго.

«Все-таки тут что-то не так, — мелькнуло в голове мастера. — Это больше похоже на сон. Но даже если это сон, то пусть он продлится как можно дольше, чтоб я доиграл в нем свою роль до конца».

Мастер Войтех еще больше расправил плечи и воскликнул:

— Не утомляйте себя, друзья! Я не собираюсь бежать, а дорогу к герцогу найду и сам.

В ответ ему раздался бессильный рев, такой громкий, что из широких дверей, расположенных напротив лестницы, ведшей в приемную залу герцога, выглянуло несколько величественных на вид, но донельзя перетрусивших господ. Со страху им, видно, тут же пришла в голову мысль о бунте, которая всегда преследует тех, кто правит не по праву и против воли народа, а пуще всего их пособников, любимчиков и прочих подонков. Мастер Войтех бесстрашно шагнул им навстречу.

Подойдя к дверям — они распахнулись перед ним с неизъяснимой готовностью, — мастер шагнул внутрь и очутился в преддверье приемной залы. Вокруг него зияла пустота. Все, кто присутствовал здесь, прижались к стенам, охваченные невольной растерянностью. Мастер Войтех огляделся вокруг и увидел множество знакомых лиц. Разодетые в роскошные одежды, непривычные прежде для города Дом, горожане — а многие из них были некогда членами сената — съежились под его взглядом, особенно те из них, кто подыгрывал и вашим и нашим, пытаясь все еще выглядеть честными перед своими согражданами, но уже заискивая перед герцогом, рассудив, что для сената наступают худые времена и дни его сочтены: еще немного, и Густав разгонит его — не сразу, конечно, а постепенно, причем самых заядлых недругов нового властителя ждет тюрьма. И разумеется, сейчас благоразумнее подольститься к тому, кто одержал верх, ведь неизвестно, когда-то еще придет конец его могуществу.

Мастер Войтех усмехнулся горькой усмешкой человека, который уже не удивляется мрачной реальности, превзошедшей наихудшие его предположения.

— Вижу, ты тоже здесь, Якуб Злоунек, и ты, Петр Иха, и ты, Зигмунд Кршечек, да и прочих тоже вижу здесь, хотя предпочел бы повстречать вас скорее в аду, чем в этом месте. Стало быть, явились поторговаться насчет цены на остатки гражданских свобод? Но имейте в виду, даже ломаного гроша не получите. Посулы, которыми вас соблазнят, сгодятся разве что вместо мишуры — украсить шутовское тряпье, в которое вы вырядились. Но в конце концов не будет вам места среди новых господ, всех вас сметут, а за измену отметят иными наградами.

Собравшиеся молчали, склонив головы и делая вид, будто слова шапочника к ним не относятся. Только Якуб Злоунек, коренастый коротышка, рыжий и злобный, не сдержался и взъелся на Войтеха:

— Ты эти свои заклинания брось, сумасшедший шапочник. Наши дела покамест лучше, чем твои. Ступай, ступай себе, да побереги голову — пригодится, когда придется спасать шею от петли.

Толпа восторженно загудела. «Пусть убирается!» — кричали одни, а другие спрашивали, как это случилось, что мастер бродит один, без стражи, да и где она? Только Петр Иха, могучий, широкоплечий и неторопливый бондарь, за изделиями которого виноделы приезжали из самых дальних краев, не пожалев нескольких дней пути, отделился от ревущей толпы, приблизился к шапочнику и, встав перед ним, проговорил громко и веско:

— Правда твоя, Войтех, а мы все — либо глупцы, либо трусы. Я глупец, и мне неважно, что представляют собой остальные. Я поддался было уговорам жены, но ты меня переубедил. И я ухожу отсюда — лучше помру, но в другой раз по своей воле здесь не появлюсь. Да укрепит тебя бог, Войтех, — добавил он еще и протянул мастеру свою могучую лапу. — Сделаю все, что в моих силах, чтоб с тобой обошлись по справедливости.