Волшебное наследство - Ржезач Вацлав. Страница 26

Меж тем злые шутки на площади не прекращались, и обессилевший оружейник, преследуемый Лохмушем, все еще мчался на руках с невообразимой скоростью, устремляясь прямо под копыта герцогского коня. Вся Большая площадь сотрясалась от смеха, вояки и думать забыли про то, зачем они здесь, и хохотали так, что алебарды вываливались у них из рук; крестьяне и торговцы забрались на свои лавки и повозки, чтоб удобнее наблюдать за происходящим, а в домах распахивались окна, и в них высовывались изумленные люди, которые тоже принимались хохотать.

Наконец пораженный герцог стряхнул с себя путы страха. К чему спасаться бегством? Что может случиться, если его окружают столько вооруженных до зубов солдат, а там, на противоположной стороне, — едва ли с полсотни мальчишек, а уж их-то его алебардники сомнут одним махом!

Гордо выпрямившись в седле, герцог вскричал пронзительным, срывающимся от волнения голосом:

— Эй, кто-нибудь, убейте эту собачонку!

Заслышав приказ, из строя мгновенно выскочили четверо всадников личной охраны герцога и, обнажив мечи, погнались за Лохмушем. Тут и солдаты перестали смеяться, почуяв, что герцогу эта шутка не по вкусу. Но Лохмуш был из породы отчаянных бойцов, в жилах его бурлила кровь отважных предков, побеждавших в схватках волков, рисковавших даже напасть на медведя. Заметив коней и всадников, размахивавших саблями, пес оставил оружейника и, оскалив зубы, зарычал на нападавших. Увы, сколь бы ни был отважен пес, как бы ни был он силен, но его клыки не шли ни в какое сравнение с тяжелыми палашами рейтаров. Лохмушу грозил неминуемый конец. К счастью, над площадью прозвучал звонкий мальчишеский голос:

— Лохмуш, ко мне!

И Лохмуш, мигом забыв о рейтарах и об оружейнике, со всех ног бросился к Виту и несся так стремительно, что только и видно было, как его длинная густая шерсть касается мостовой. Всадники, лишившись противника, повернули обратно и не спеша возвратились на свои места.

По правде говоря, у Вита и в мыслях не было травить оружейника, напустив на него Лохмуша. Но, как и другие, он тоже растерялся, увидев, что происходит на площади. Он ждал, что алебардники в мгновение ока набросятся на сенаторов, и лихорадочно соображал, что предпринять для защиты.

— Тихо, Лохмуш! Сидеть! — приказал он псу, когда тот, ошалев от радости, скакал вокруг Вита, высоко подпрыгивал и лизал ему лицо и руки.

Тем временем пан Пруба еще раз допросил стражника, передавшего ему сообщение Яхима, и узнал, что подмастерья и ученики установили наблюдательные посты в нескольких ближайших домах и ждут лишь знака, когда им выгоднее напасть на солдат. Собралось их немало, раза в три больше сенаторов, ребята все хорошо вооруженные, смелые, готовые идти до конца, так что в результатах их действий можно не сомневаться. Отряды расставлены так, чтобы не мешать друг другу. Условный знак: пан Пруба вынимает меч из ножен и поднимает его над головой. Выслушав это сообщение, галантерейщик совершенно успокоился и, обратившись к остальным членам сената, объяснил, как следует себя вести. Сгрудившиеся вокруг пана Прубы соратники пришли в восторг от его задумки.

— Но сначала я переговорю с герцогом и сообщу, что сенат снова взял управление в свои руки и требует, чтобы он вместе со своим войском покинул город. Если он согласится с этим предложением сразу, мы позволим ему уйти и не станем преследовать.

— Вся эта говорильня совершенно ни к чему! — воскликнул пылкий кум Матей. — Он тебя высмеет, пан Пруба, только и всего. Будь я на твоем месте, я вообще не вел бы с ним никаких переговоров, а в момент вышвырнул вон.

— Я понимаю, сосед, что переговоры ни к чему не приведут. Но тогда о нас никто не посмеет сказать, что мы действовали как подлые злодеи.

Эти слова были встречены согласным гулом.

Только Вит встревожился.

«Выходит, — размышлял он, — начнется кровопролитие. И погибнут не только наемники, замучившие столько народу, но и подмастерья и ученики, а ведь они никому не причинили зла, просто, как и мы, хотели спокойно работать и стать свободными. Как этому помешать? Как? — Сжав руками виски, он нащупал на голове шапочку и стал спокойнее. — Если дело дойдет до этого, — вдруг с уверенностью подумал он, — я буду знать, как поступить и пресечь злодейство».

Меж тем в центре площади, около фонтана, там, где сидел герцог со своими рейтарами, события шли своим чередом.

Пан Рупрехт Борек, доскакав до герцогского коня и увидев перед собой препятствие в виде конских копыт, замер от ужаса. Он и раньше слышал, что герцог посылал конников ему на помощь, и рассчитывал, что его освободят, избавив от мучительного хождения вверх ногами.

— Это вы, пан Рупрехт? — окликнул его герцог. — Какого черта вы тут паясничаете? Почему не встанете на ноги и не пойдете, как приличествует особе вашего звания?

— Встать на ноги? — хриплым голосом отозвался разъяренный оружейник. — Да я с радостью встал бы, если бы мог, ваша светлость. Помогите мне кто-нибудь! Прикажите вашим мерзавцам, пусть они меня перевернут!

Герцог знаком дал понять своим клевретам, чтоб они помогли оружейнику; несколько всадников тут же спешились и схватили его за ноги. Они крутили пана Рупрехта, пытаясь уложить на живот либо на спину. Но результат был тот же, как если бы им вздумалось выворотить статую каменного Нептуна, возвышавшуюся над фонтаном позади них. Все, кто был на площади, напряженно смотрели, чем это кончится. Но очевидно, страдания оружейника и впрямь были невыносимы, поскольку он вопил:

— Прочь, треклятые, оставьте меня в покое! Вы что, хотите хребет мне переломить? Отзовите их обратно, ваша светлость, пусть они отстанут от меня!

Герцог отозвал оруженосцев и, склонившись над оружейником, проговорил:

— Мы оставим вас в покое, как вы о том просите, мастер Рупрехт. Но что вы хотите предпринять? Ведь такое не может продолжиться вечно! Кто так поступил с вами?

— Не знаю, что и предпринять. Но мне точно известно, чьих рук это дело, и я этому подлецу все кости переломаю, как только поднимусь на ноги.

Именно в эту минуту Вит, трезво все взвесив, решил, что оружейник достаточно намучился, и воскликнул своим пронзительным тонким голосом, разнесшимся по площади, будто звон колокольчика:

— Вставайте на ноги, Рупрехт Борек, и идите, как все люди!

Словно подхваченный ветром, дуновения которого никто не ощутил, оружейник грохнулся на спину, так что гул прокатился по площади. Он лежал довольно долго, отдыхал и приходил в себя после неимоверного испытания, которому подвергся против своей воли. Казалось, он так и не решится подняться, и Вит уж опасался, не случилось ли с ним чего, но тут герцог приказал своим телохранителям помочь оружейнику. Однако тот, едва встав на ноги, снова пошатнулся и, опершись на седло герцога, принялся осыпать всех проклятиями и грозить.

— Вон он там, этот чертов мальчишка! — кричал оружейник, показывая на Вита. — Вон он в этой чародейской шапчонке! Это сын шапочника, и вы, ваша светлость, когда все кончится, отдайте мне его в руки, а я уж спущу с него шкуру!

Герцог хранил молчание. Он тоже узнал мальчика, который скрылся от него, когда солдаты устроили свалку перед замком, но что было хуже всего — он узнал и голос, который с такой неодолимой мощью и столь необъяснимо вмешивался в его действия во время суда над мастером Войтехом. Герцог Густав вновь ощутил, как мороз побежал у него по коже, и вновь стал спрашивать себя, не благоразумнее ли в самом деле повернуть коней и скрыться, пока не поздно.

Оружейник все не переставал сыпать проклятиями, и тут пан Пруба, повернувшись к Виту, предложил:

— Хорошо бы тебе, голубчик, как-нибудь заставить его замолчать. Нам самое время приступить к действиям, ученики и подмастерья истомились, сидя в домах, как бы не случилось какой оплошности, а тогда все повернется непредсказуемым образом.

— Пан Рупрехт Борек! — снова крикнул Вит. — Сядьте на мостовую и замолчите!