Сон в Нефритовом павильоне - Автор неизвестен. Страница 69
— Как вы себя чувствуете? Не ослабла ли головная боль?
В ответ Ян показал, что не может говорить. Хун тотчас подала ему кисть и бумагу. Опершись на подушку, Ян написал несколько строк:
«Меня подстерегла беда. Далеко от родины и в то время, когда государь милостиво повысил меня в должности, я тяжело заболел. Мои страдания — не проделка злых духов, а насмешка судьбы! Язык перестал повиноваться мне, голова кружится. Видно, не осуществить мне свои заветные мечты. Поэтому сейчас я обращаюсь к тебе с просьбой. Ты необыкновенно талантливая женщина. Прийдя в мужской мир из женских покоев, ты достигла высокого положения, удостоилась чина при дворе императора. Тебе придется заменить меня на посту командующего войском, победить врага и вернуться с победой домой, доставив радость Сыну Неба и утешив этим моих родных. Во имя нашей вечной любви и дружбы ты искупишь мои прегрешения перед ними. Не печалься обо мне — таков удел человека. А наша любовь продолжится в иной жизни!»
Ян отложил кисть, взял Хун за руку, пристально посмотрел на возлюбленную, тяжко вздохнул и потерял сознание. Горе! Неужели он оставил жизнь, не одержав последней победы? Что же делать?! Железные богатыри Яна плакали навзрыд — такова, значит, воля Неба, и теперь им самим предстоит решать судьбу государства.
Мир померк для Хун, она сидела без движения, терзаемая скорбными мыслями: «Я только женщина, у которой нет родных, и свою жизнь я целиком посвятила Яну. Если до сих пор я одолевала все опасности, грозившие мне порой смертью, то делала это ради него. Если, не жалея себя, я сражалась с врагами, то не во имя славы, а для Яна. Как же теперь, когда случилась такая беда, смогу я управляться с государственными делами, вести в сражение войско? Лучше бы мне умереть, чем ему!» Она приблизилась к Яну:
— Услышьте меня, господин, внемлите моим словам!
Но Ян молчал. «Я ведь изучала медицину, — напряженно думала Хун. — Я хорошо понимаю в магии и гаданье. Неужели не впрок пошли мне все эти знания?!» Она пыталась гадать, но триграммы [237] мешались у нее в голове, она никак не могла разобрать, что выпадает, — удача или несчастье. Она нашла пульс у больного и стала вспоминать подходящие к случаю снадобья, но смятенный ум не давал ей нужного совета. Она пришла в отчаяние.
— Всю жизнь мне доставались трудные задачи, и я справлялась с ними не лучшим образом — это знак того, что Небо не наделило меня высоким разумом и не подарило мне везенья!
Она выбежала из шатра.
Луна шла на убыль, на небо высыпали утренние звезды, водяные часы показывали пятую стражу. На берегу Желтой реки Хун опустилась на колени и взмолилась:
— О далекое голубое Небо! Если ты определило мне жить, то зачем так жестоко поступаешь с Яном? Я выросла в зеленом тереме и при всех своих талантах не была добродетельна. Я вошла в благородную семью, но принесла ей не радость, а одно горе, и теперь еще, вдалеке от родины, ты так терзаешь моего любимого! Я, только я одна во всем повинна! Ян почтительный сын и верный подданный, нет за ним ни одного греха. Он молод, у него все впереди! Молю: возьми мою жизнь взамен его жизни, обезвредь мною воды Желтой реки! Спаси Яна!
Она встала и хотела уже броситься в волны, как вдруг услышала за спиной постукивание посоха и голос:
— Хун! Здравствуй!
Она испуганно обернулась, — перед нею стоял даос Белое Облако и улыбался. Удивленная и обрадованная, Хун подбежала к старцу, поклонилась и спросила, еле сдерживая слезы:
— Откуда вы, святой отец, и как попали в эти края?
— Я вместе с Авалокитешварой находился у Южных ворот, когда услышал твою мольбу, и вот я здесь, чтобы помочь тебе!
Хун вне себя от радости воскликнула:
— После того как вы ушли на запад, я не надеялась уже встретиться с вами. Само Небо послало вас ко мне!
— Я поспешил сюда, чтобы узнать, какая болезнь одолела Ян Чан-цюя.
Хун проводила даоса в шатер Яна, который по-прежнему лежал без сознания. Старец взглянул на больного, вынул из мешочка три пилюли и протянул их Хун.
— Заставь его проглотить это, и он исцелится. Сказал, повернулся и вышел. Хун — за ним.
— Подскажите, мудрейший, что нам делать, ведь болезнь инспектора из-за Желтой реки!
Даос улыбнулся и ответил стихами:
Старец замолчал, посмотрел на Хун и проговорил:
— До сих пор тебя преследовали несчастья, отныне ожидают богатство и знатность!
Он протянул ей четки со ста восемью бусинками.
— Это те самые четки, которые перебирал будда Шакьямуни, излагая свое учение. Усвоишь прилежно мудрость будды — никакие напасти не будут страшны, а четки тебе помогут!
С этими словами даос исчез, словно его унес порыв ветра. Обратив взор к небу, Хун произнесла слова благодарности и поспешила в шатер Яна. Она растолкла одну пилюлю и вложила больному в рот, — Ян проявил признаки жизни. После второй к нему вернулось сознание, а после третьей дух его обрел былую бодрость. Воистину, это снадобье было небесным!
Радостная Хун поведала Яну о появлении даоса Белое Облако. Инспектор захотел увидеть его, но с сожалением узнал, что тот уже ушел. Хун прочитала стихи старца, Ян все понял и преисполнился благодарного восхищения.
Можно было продолжать поход. Хун вышла к войску и сказала:
— Возьмите каждый по горстке земли и переправляйтесь через Желтую реку. Если захотите пить, положите сначала на язык землю и пейте сколько хочется.
Выполнив указания Хун, воины благополучно переправились и без всякого вреда для себя пили из страшной реки. Крики радости сотрясали воздух.
На другой день войско подошло к Железной реке. Вода в ней была густого синего цвета, как бывает с наступлением холодов. Кто-то уронил в реку меч, и он тут же растаял, слившись с мрачным потоком.
— Реку переходить с огнем в руке! — приказала Хун. Воины скрутили из сухой травы небольшие факелы, подожгли их и начали переправу. В воде замерцали мириады огоньков. Те, у кого факелы оказались неяркими, слегка обморозили ноги. Для остальных все сошло как нельзя лучше.
Вскоре дорогу преградила Персиковая река. Стояла пора третьей луны. Под весенним южным солнцем персиковые деревья покрылись цветами, лепестки падали в воду и плыли по волнам, окрашивая реку в алый цвет и отравляя ее ядом. Самые молодые и легкомысленные поспешили к реке, чтобы, зачерпнув воды руками, попробовать ее на вкус. Тотчас у воинов началась рвота, а руки стали пухнуть.
— Всем подняться на холм, нарвать цветов персика и натереть ими ноги себе и коням, взять каждому в рот по лепестку и, ничего не опасаясь, перебираться на другой берег! — отдала приказ Хун.
Вскоре на ближайшем холме не осталось ни единого лепестка. Ударили в барабаны, и войско начало переправу. Ян и Хун плыли верхами бок о бок.
— Говорят, что река Цяньтан в Цзяннани похожа на лотос с лепестками в десятки ли длиной. Но эта река еще красивее! — улыбнулась Хун.
После Персиковой реки настал черед Глухонемой.
— Пейте из этой реки как можно больше! — велела Хун.
Воины колебались. Тогда вперед вышла Сунь Сань со словами:
— Чего вы боитесь? Наш командующий знает, что говорит!
Она взяла черпак, вошла в реку и напилась, обернулась к Лэй Тянь-фэну и хотела сказать, что, все, мол, в порядке, но тут почувствовала, что язык ее одеревенел и не может даже звука произнести. Она отбросила черпак и принялась бить себя в грудь, заливаясь горькими слезами и мыча что-то невразумительное. Хун знаками показала — пей, пей еще. Сунь зачерпнула воды еще раза два-три и — о, чудо! — снова стала слышать и радостно крикнула послушным языком:
237
Триграммы — комбинации длинных и коротких черт (первоначально на панцире черепахи), которым приписывалось магическо-философское значение. По таким линиям и осуществлялось гадание.