Сказка о голубом бизоне - Хабаров Станислав. Страница 3

Художник не знал, как ему ответить. Он было достал из кармана блокнот и начал рисовать, пробовал показывать руками, пока не обнаружил, что человек-капелька и без этого понимает его. Он просто подумал, что хочет рассказать о том, что он из страны, где горы и реки, где города и множество людей. Он думал, а лицо его, изменяя цвет, рассказывало за него. Обычно люди не замечают цвета лиц, и обращая на это мало внимания, объясняются словами, но в пустоте невозможен обычный разговор. И человек-капелька понимал его без слов и сам спрашивал, изменяя цвет. Так они и разговаривали.

– А. ты из Мира, – просиял человек-капелька, радуясь тому, что понял Художника, – тебе нельзя оставаться здесь, тебе грозит страшная опасность – тебя могут разорвать звери-перевёртыши.

Но Художник пока не видел опасности. Ему было любопытно.

– Куда я попал? – подумал он.

И человек-капелька понял его.

– Ты в Пограничьи, на самом краю Мира, – объяснил он. Там, откуда ты прилетел и здесь – всё Мир, а вот уже далее, за холмами и бездонной пропастью – чужая страна, Антимир. Она – враждебная нам страна, но с виду этого не поймешь. Всё у них вроде бы как и у нас, похожее. Когда они строят, то подражают нам, обезьянничают, но у них мало материала. А потому в их стране многое недостроено: сторожевые башни, трубы и крыши домов. В жизни у них по сравнению с нами – всё наоборот: хорошим для них считается злой человек. Наш Мир и их Антимир не могут жить вместе. Стоит коснуться меня человечку из Антимира и происходит взрыв, взорвёмся мы оба: и я, и он. И если столкнутся случайно наш и их зверь, то тоже взорвутся.

Когда-то мы воевали друг с другом, но позже поняли, что войны для нас бесполезны и в них никто не побеждает. С тех пор мы перестали воевать, и главное правило наших стран – жить в мире. Мы перебрасываемся только комочками света, потому что свет и цветы не знают границ и приятны всем.

Человек-капелька сорвал вдруг с себя цветок и с церемонным поклоном бросил его Художнику.

– К вам.

«Какой прекрасный обычай», – подумал Художник и, подражая человечку-капельке тоже поклонился и бросил цветок обратно: к вам.

– Мы так всегда приговариваем, – объяснил человечек-капелька. – у нас так принято повторять: к вам, к вам. И потому сам цветок называем «квантом». Мы перебрасываемся и комочками света. Они у нас, как и в Антимире – привет и лакомство. Мы перебрасываемся ими и с незнакомцами. Ведь не поймешь: откуда он? Может, из Антимира? Ты подойдешь к нему поздороваться за руку и взорвешься. Рукопожатия нам строго-настрого воспрещены.

– Кому это нам?

– Охотникам. Ведь мы – охотники Пограничной страны. Мы здесь охотимся на зверей-лазутчиков из Антимира, которые принимают вид переменчивых зверей.

– Откуда звери? – удивился Художник, обводя взглядом пустые холмы, голые и прозрачные, подсвеченные мертвенным светом мерцающих шаров. И очень пусто было вокруг, хоть шаром покати.

– Откуда? Ах, откуда же? – повторила капелька с лукавым видом. И по всему было видно, что объяснялась она с удовольствием. Намолчалась, видимо, и ей хотелось поговорить.

– Да, оттуда же, из Антимира, закордонной, враждебной страны. И вообще здесь зверей полно. Видимо-невидимо. Залегли себе, валяются в кромешной тьме. Обленились, стали прозрачными от голода, ни на что у них теперь не хватает сил. Но стоит их растормошить…

И Охотник-капелька ухватился за складки холма обеими руками и начал его трясти. 3атряслись, заколыхались холмы, заходили ходуном. В прозрачной их глубине возникло что-то неясное, зашевелилось и разом кинулось вверх, к поверхности.

Из студня холмов выглянули пучеглазые зверюшки-пучеглазы, похожие на глазастых рыб. Пучеглазы то выглядывали, то прятались. Появились и наглые бокогреи, разлеглись хозяевами на холмах, подставляя бородавчатые бока летящим искоркам, и тут же начали ссориться между собой.

– Их здесь видимо-невидимо, – объяснил капелька-охотник, – но невидимо больше, чем видимо. Здесь ведь все питаются светом, но долго было темно, и они сделались тонкими и прозрачными, лежат себе в глубине, но всё равно я их чувствую: есть и похуже некоторые.

И Охотник-капелька что было сил начал трясти дрожащие холмы. Вдруг из глубины поднялось что-то большое, неясное. Из желе холмов показалась огромная спина со множеством гребешков и наростов, а затем и само страшило-чудище: чудо-юдо-рыба-зверь. Голова у него была маленькая, зубастая, на длинной шее, лапы кривые, тело чешуйчатое, хвост в шипах. Сначала чудище высвободило три лапы, напряглось и выскочило из желе. 3атряслось, отряхиваясь, словно вылезшая из воды собака, зашлепало лапами, подняло трубою хвост. Рывком вытащило огромный жабий живот. Осталась в желе только задняя лапа. Вот-вот чудище вытащит и её, сделается проворным. И тогда от него не спрячешься.

Капелька-Охотник перестал трясти мягкие холмы. Бородавчатый зверь грозно сверкнул глазами. Для полного освобождения ему чуть-чуть не хватило сил. Гребешки его разом поднялись, он шлёпнул лапами, подпрыгнул и провалился и исчез в глубине.

– Здесь уйма зверей, – объяснил Охотник. – затаились и ждут, но у них мало сил. Добрых зверей немного, а эти лучше бы и не появлялись совсем.

– Они всегда очень слабые?

– Слабые от голода, а наедятся – становятся просто бешенными и готовы вцепиться в каждого встречного. Я всех их чувствую: и тех, что пока слабы, и тех, что уже накопили немного сил. Не знаю как, но я их чувствую и готовлюсь к отпору. А вот тебя они могут запросто погубить. Я не прощу себе тогда, что бросил тебя. Идём, я тебя провожу.

Кругом, насколько хватало глаз, простирались одинаковые холмы, в глубине их что-то порою вспыхивало, возникало и исчезало.

– Опасно здесь, – объяснил капелька-Охотник, в любой момент может появиться кто-нибудь и толкнуть, а от толчка начинаются превращения.

«Очень странно. – подумал Художник, – что обычно случается от толчка? Разве что синяк? А от синяка здесь в разговоре появится грустный тон. И только? Но ведь капелька предупреждает об опасности».

– Пошли.

– Идём. Как мне тебя называть? Скажи свое имя.

– А у нас в Пограничьи у капелек нет имен, – призналась капелька. – у нас только дразнилки-прозвища. Всех охотников здесь называют Протонами. Таков обычай, для всех находятся имена-дразнилки. И про охотников ходят у нас охотничьи истории. Мы сами друг с другом по-охотничьи делимся: про то, про то… Оттого нас и зовут Протонами. Это прозвище всех пограничных охотников. Но ты зови меня Маленьким Охотником. Хорошо? Ведь я ещё совсем маленький, мне исполнилась тысяча лет, а потому я неопытный и знаю не всё.

– У всех, у всех имена-дразнилки? – удивился Художник.

– У всех, – закивал Маленький Охотник. – Вот мы – водяные – человечки. И в мире нас называют водяной род – водород. Из нас составлена и ваша вода, водяные капельки нам дальние родственники. Мы очень древний трудолюбивый народ. Но есть у нас и свои бездельники. Они делают вид, что вечно заняты и непрерывно повторяют: Я занят, не троньте меня, не тронь… Не тронь, не тронь… А потому-то их так и зовут – Нейтрон. Нейтронами.

Охотник рассказывал и было видно, что для него это очень грустная история.

Художник уже научился разбираться в настроении Маленького Охотника. Когда ему тот стал рассказывать про дразнилки, то покраснел, а повторяя объяснения – желтел, рассказывая о Нейтроне, стал грустным, сиреневым. И от него летели к Художнику невесомые зайчики, световые росинки. Художнику были приятны их прикосновения.

– А как зовут эти искорки – капельки света? – спросил он.

– У нас обычно их обзывают Фотонами.

– А отчего?

– Обычно в нашей стране темно. И вот в темноте появляется первый комочек света, и дети радуются и кричат: «Вот он, вот он», – и ловят его ладошкой.

«Дети всюду одинаковы, – подумал Художник, – и у нас им нравится ловить ладошкой солнечные зайчики».

– Но дети не всё чётко выговаривают и чаще получается: