Зимняя сказка (сборник) - Топелиус Сакариас (Захариас). Страница 7
Однажды поутру Кнут сидел на Жемчужном берегу и перебирал желтоватые круглые камешки, которые были очень похожи на теплые вареные картофелины. Только, к сожалению, их нельзя было есть, и Кнут забавлялся тем, что ловко закидывал их в воду.
И вдруг он увидел среди камней маленькую камышовую дудочку. Это была самая обыкновенная дудочка. У Кнута было таких с десяток — и подлиннее, и покороче, и потолще, и потоньше. Но эта дудочка, конечно, тоже не была лишней.
Кнут приложил дудочку к губам и легонько дунул.
— Тра-ла-ла! Тра-ла-ла! — весело залилась дудочка.
Кнут дунул еще раз, и дудочка жалобно затянула:
— Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Кнут дунул в третий раз, и дудочка ласково запела:
— Баю-бай! Баю-бай!
Кнут снова и снова прикладывал дудочку к губам, но никакой другой песенки она не знала.
Кнут спрятал дудочку в карман, а сам уселся на камень возле воды. В этот день Кнут был очень голоден. На завтрак у бабушки не нашлось ничего, да и на обед, наверно, будет немногим больше.
«Ах, как было бы хорошо попасть сейчас на кухню господина Петермана!» — подумал Кнут, и ему даже показалось, что он слышит запах жареной салаки.
Чтобы не сидеть сложа руки, Кнут решил закинуть удочку. Но рыба, как назло, не клевала.
После вчерашней бури море было неспокойно. Волны, как большие стеклянные горы, набегали на берег и, коснувшись песка, снова отбегали назад.
И вдруг одна волна — самая большая, самая высокая — подкатилась к ногам Кнута, и в шорохе воды ему послышались слова:
— Кнут, не нашел ли ты дудочку морской царевны? Она поет только три песенки. Когда она поет: «Тра-ла-ла!» — все смеются. Когда она поет. «Баю-бай!» — все засыпают. Когда она поет: «Ой-ой-ой!» — все плачут.
— Вот как! — сказал Кнут. — Значит, это волшебная дудочка? Да, я нашел ее, но теперь-то уж ни за что не отдам. Ступай-ка своей дорогой, волна!
Волна что-то сердито пророкотала, но что — нельзя было разобрать, и отхлынула от берега.
А Кнут достал дудочку из кармана и принялся ее разглядывать.
— Так, значит, ты умеешь колдовать? А ну-ка наколдуй, чтобы рыба от меня не уходила!
Кнут дунул в дудочку, и она протяжно запела:
— Баю-бай! Баю-бай!
И вот — не прошло и минуты — у самого берега всплыл один окунь, за ним другой, за другим третий, потом всплыли лососи, щуки, сиги, а там пошла плотва, салака, корюшка и прочая быстрохвостая мелочь, какая только водится в море. Вся рыба, скованная сном, лежала на боку, тихонько покачиваясь на волнах. И уж столько ее было, что хоть руками выбирай!
«Ого! Сегодня у меня будет богатый улов!» — подумал Кнут и побежал домой за корзинкой.
Но когда он вернулся, к берегу нельзя было подойти. Дикие утки, гуси, лебеди и другие незваные гости слетелись сюда, почуяв добычу, и с жадностью пожирали сонную рыбу.
Самыми ненасытными, самыми горластыми были чайки.
— Хватай! Хватай! — кричали они наперебой так, что было слышно на полмили вокруг.
И вдруг прямо в гущу этого крикливого птичьего базара врезался морской орел. Он выхватил из воды самого большого лосося и полетел прочь.
Кнут чуть было не заплакал от обиды.
— Вот я вам покажу, воры! — закричал он и, схватив полную пригоршню камней, стал швырять в птиц.
Кому он подбил крыло, кому зашиб лапу, но птицы все равно не разлетались.
Кто знает, чем бы это кончилось, но тут со стороны залива ударил выстрел, потом еще и еще. После каждого выстрела птицы замертво падали в воду.
Скоро почти все они были перебиты, а те, которых не настиг выстрел, с громким криком разлетелись в разные стороны.
В это время из-за мыса выплыла лодка с тремя охотниками. Это был господин Петерман со своими друзьями. Сегодня охотники были очень довольны. Еще бы! Такой охоты у них в жизни еще не бывало!
— А, это ты, Кнут! — крикнул господин Петерман. — Как это тебе удалось подманить столько птицы?
— Да я вовсе не подманивал этих птиц, — сказал Кнут. — Я играл на своей дудочке рыбам, а птицы, как видно, тоже захотели послушать мою музыку!
— Видно, ты очень искусный музыкант, — сказал господин Петерман. — С сегодняшнего дня я так и буду называть тебя: Кнут-Музыкант.
— Что ж, я согласен, — сказал Кнут.
Да и почему бы он стал спорить? Ведь Кнут-Музыкант звучит ничуть не хуже, чем, например, Кнут Андерсон, или Кнут Седерлунд, или Кнут Маттсон.
— Послушай, Кнут-Музыкант, — сказал господин Петерман, подбирая из воды убитую птицу, — что это с тобой случилось? Ты стал тощий, как жердь.
— На что же мне быть похожим, если обедать мне приходится вприглядку? — весело сказал Кнут.
— Пожалуй, ты прав, — согласился господин Петерман. — Но сегодня я приглашаю тебя к себе на обед. Ведь если бы не ты, мы никогда бы не настреляли столько дичи. Только приходи не раньше четырех, а то птицу не успеют зажарить. Но смотри не опаздывай — я не люблю ждать.
— Благодарю вас, — сказал Кнут, — я приду ровно в четыре.
А сам подумал: «Тому, кто ничего не ел со вчерашнего дня, не так-то легко ждать до четырех часов».
Наконец лодка, нагруженная дичью, отчалила от берега, а Кнут с пустыми руками пошел домой.
— Ну, Кнут, много ли ты наловил рыбы? — спросила бабушка.
— Наловить-то я ничего не наловил, а видеть — много видел. Но рыбу съели птицы, а птиц подстрелил господин Петерман.
— Плохо дело, Кнут! — сказала бабушка. — Сегодня на обед у нас только и есть что четыре картофелины, две салаки и пол-ломтя хлеба.
— Пусть все это останется вам, бабушка, — сказал Кнут. — Я сегодня дома обедать не буду. Господин Петерман пригласил меня к себе на обед, и я принесу вам в кармане кусочек сыру.
— Смотри только не ходи через Киикальский лес, Кнут, — сказала бабушка. — Там живут эльфы. Там находятся владения горного короля, снежного короля и королевы лесов. Самое лучшее — идти берегом.
— Берегом — очень далеко, бабушка, а я ведь со вчерашнего дня ничего не ел.
— Ну иди как знаешь. Да не думай о еде, а то еще больше захочется есть.
— Не беспокойтесь, бабушка. По дороге я буду повторять правила грамматики, — сказал Кнут и отправился в путь.
«Неужели же я потащусь по берегу, когда лесом дорога вдвое короче!» — думал Кнут, и, дойдя до поворота, он свернул на тропинку, которая вела прямо в Киикальский лес.
«Существительные бывают собственные и нарицательные… Что сие значит?» — спрашивал самого себя Кнут, пробираясь лесной чащей.
Но он еще не успел ответить на этот трудный вопрос, как вдруг увидел маленького, сухонького старичка, который изо всех сил толкал тележку, нагруженную железными листами.
— А, здравствуй, здравствуй, Кнут-Музыкант! — сказал старичок. — Что это с тобой? Ты очень похудел!
— Как же я могу потолстеть, когда со вчерашнего дня во рту у меня не было ничего, кроме правил грамматики! Но кто вам сказал, что меня зовут Кнут-Музыкант?
— А я никого не спрашивал. Я сам знаю, кого как зовут.
«Это удивительно, — подумал Кнут. — Ведь даже я не знал еще сегодня утром, что меня зовут Кнут-Музыкант».
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? — снова спросил Кнут старичка. — Я вижу, что вам трудно тащить эту тележку.
— Что ж, помоги, если хочешь, Музыкант, — сказал старичок.
Кнут налег на тележку, и они двинулись дальше, в глубь леса.
У подножия горы, спрятавшейся в самой чаще, старичок остановился.
— Ну вот мы и дома, — сказал он. — Пойдем со мной, Кнут, и я угощу тебя на славу за то, что ты помог мне дотащить тележку.
«Пожалуй, не будет большой беды, если я зайду на минутку», — подумал Кнут и вслед за стариком полез в расселину горы.
Они долго пробирались по узким каменистым ходам, пока наконец не дошли до огромной пещеры.
Стены, пол, потолок — все тут сверкало и блестело золотом, серебром и драгоценными камнями.
— Неужели вы здесь живете? — спросил Кнут.